Брут и Муза ещё (не)живы (1/1)

Их смерти яркие, красивые и абсолютно бессмысленные, этим они похожи.Они оба взрываются, и это даже иронично.Икар тестирует новые крылья. Заявляет, что ?когда я доделаю их, все смогут летать так высоко, как захотят, и точно не упадут?. Да, Икар не падает. До земли не долетает ничего. Все сгорает прямо в воздухе. На это смотрят сотни людей, сотни людей не понимают, что происходит. А потом наступает траур.Бродяга в очередной раз кидается на систему, и она его добивает. Взрыв слышит весь Полис. Бродягу не слышит больше никто. Отключаются браслеты и купол, и на этом все. Генераторы горят красиво, и Брут, глядя на творящуюся анархию, со странным спокойствием понимает, что где-то там так же красиво догорает Бродяга.Остальные щенки не лезут близко, тоже только наблюдают. Они все до обидного равнодушны. Только многим позже Брут понимает, почему все произошло именно так. Бродяга был тем лидером, который сгорел в огне революции, и все об этом знали. Свою роль он сыграл идеально. Слишком хорошо, хотя актером никогда не был.Брут захлопывает дверь прямо перед заплаканной Лией. К себе пускать ее не хочется. Он понимает, что сейчас, с отключёнными браслетами и системой безопасности, всем сложно и плохо, но сегодня он не настроен на благотворительность и помощь кому бы то ни было. У него мир рушится слишком часто в последнее время, ему сейчас не до чужих переживаний, как бы важна Лия для него не была. Она со всем разберётся, она точно справится, она сильная. А вот Брут не справляется.У Брута вся квартира в воспоминаниях. В гостиной на полу разбросаны листы с чертежами крыльев?— убрать их так и не поднялись руки. В тумбочке у кровати обшарпанный складной ножик?— Бродяга все обещал, что заберёт потом, и каждый раз говорил, что возвращается за ним. И не забирал. На книжной полке забытые когда-то Икаром очки. Где-то в ванной валяется дырявый и растянутый свитер Бродяги. бродягабродягабродягабродяга Брут, кажется, бьет кулаком в стену. Или не в стену. Что-то разбивается, рассыпается по полу. Бруту кажется, что это он сам.Сейчас очень хочется защелкнуть на запястье давно снятый браслет. Бродяга когда-то убедил избавиться от него, обещал помочь справиться, говорил, что Брут сможет контролировать себя и сам…Но Бродяги нет. А Брут не справляется.У него даже получалось сначала. Когда Икар только умер, а Бродяга стал приходить реже. Брут учился держать себя в руках, мыслить здраво в любой ситуации, привыкал к одиночеству, практически изоляции?— всем вдруг стало так плевать, все были слишком потрясены произошедшим, Брут понимал.В последний раз Бродяга пришёл к нему ночью перед. Быстро разделся, забрался в кровать, ничего не говоря, прижался к Бруту и не отпускал до утра. Они не спали всю ночь, Бродяга был слишком жадным, нетерпеливым, но на удивление ласковым. Бродяга послушно подставлялся и открывался, но Брут не обращал внимания на странности в его поведении. Брут просто старался сделать ему хорошо, потому что такой Бродяга, послушный, податливый, не сдерживающийся?— это редкость, и разочаровывать его не хотелось ещё больше, чем обычно.Брут заснул, а Бродяга сбежал. И сгорел. И больше не придёт.Когда в дверь стучат, Брут уже достаточно пьян, чтобы идти открывать. Он помнит, что стучал только Бродяга, причём когда-то совсем давно, до того, как Брут внёс его в систему умного дома и дверь стала открываться перед ним сама.Брут почему-то решает, что это может быть тот самый Бродяга. Злобный, колкий, совсем бешеный и неуправляемый. Но Брут не против, он с удовольствием ещё раз пробьётся головой через стену его ненависти и непонимания, если это сможет вернуть его Бродягу. Брут найдёт где-нибудь силы, лишь бы снова появилось, за что держаться. Лишь бы за дверью на самом деле был Бродяга.Перед глазами плывет, и Брут сначала не верит тому, что видит. Но потом контуры становятся чётче, и он готов взвыть. Ему хочется дальше видеть то, что он видел секунду назад, а не Музу.Брут не знает, почему не закрывает перед ней дверь, как перед Лией. Вероятно, просто не успевает. Муза влетает в квартиру, не спрашивая разрешения. Ведёт себя так, будто была тут уже много раз. В пару глотков выпивает то, что не успел влить в себя Брут, валится на пол, раскидывая руки.Бруту даже интересно, о чем она сейчас думает. О ком из них вспоминает. Что хотела сказать, на секунду разомкнув губы, и почему замолчала.Брут не помнит, когда успевает к ней присоединиться. Просто в какой-то момент они уже лежат рядом, висок к виску, и прожигают одинаково мутными взглядами белый потолок.—?Он уже не вернётся? —?хрипло тянет Брут, не имея ввиду никого конкретного; Муза понимает.—?Нет,?— отвечает она слишком громко, хотя и шепотом.Они смеются. Так, что самим становится жутко.***То, что в очередное полупьяное утро они просыпаются в одной постели без одежды, даже не удивительно. Брут не помнит ничего. А ещё ему плевать.Они с Музой… неплохо проводят время вместе. Напиваются вдребезги, шатаются по улицам пока не восстановившегося Полиса. Устраивают ещё один взрыв, чуть менее масштабный, в лаборатории Икара, но почему-то остаются живы.В один из вечеров Муза приносит гитару и целую стопку листов. На них песни, ноты, аккорды. Муза играет на гитаре всю ночь, Брут всю ночь слушает.Бродяга тоже играл ему все это. Про каждую песню у него была история. Веселая, грустная, банальная, интересная?— половину, если не больше, он выдумал сам, находу. Он запинался, смущался и отводил взгляд, когда рассказывал, но Брут понимал, что для Бродяги это важно, и не перебивал, не останавливал.Муза не отвлекается. Перебирает струны и старательно пропевает иногда странные, непонятные слова. У Брута мурашки по спине. У Брута внутри все холодеет.Гитара и листы с песнями горят хорошо. Проекты Икара, собранные, наконец, с пола гостиной, тоже.Выцеловывая выпирающие ключицы и острые плечи, касаясь пальцами бледной кожи, на которую красиво падают первые лучи солнца из незаштроренного окна, Брут, кажется, шепчет болезненно-отчаянное ?Персей…?; Муза, почти в кровь расцарапывая?— черт, как же знакомо?— его плечи, шипит что-то слишком похожее на ?Икар?; Брут старается не прислушиваться и прикусывает губу, заставляя себя замолчать.Муза не выпутывается из его объятий после, только старательно смотрит в другую сторону. Брут ее отлично понимает и, если честно, жалеет, что не может сейчас сделать так же?— подстроиться под обстоятельства, представить нужное, на несколько минут убедить себя в том, что все в порядке.—?Он разрешал тебе называть себя по имени?Брут, уплывший в своих мыслях совсем далеко, почти поймавший нужную иллюзию, едва заметно вздрагивает, приходя в себя. Сдерживается и не морщится разочарованно, только смотрит Музе в глаза, чуть хмурясь. Решает, что слишком трезв и что нужно это исправлять.Но Муза ждет ответа, и Бруту приходится думать, что сказать. Воспоминания послушно лезут в голову, заполоняют собой все сознание, и Брут жалеет, что не ушел в душ пятнадцать минут назад.—?Иногда.Картинка перед глазами становится слишком реальной, и от этого больно почти физически. Бродяга, какой-то слишком странный, замученный, осунувшийся, подобравший к себе колени, почти свернувшийся комочком на кресле. Бродяга, рассказывающий про родителей, их смерть, собственное одиночество и не замечающий, как из глаз бегут слезы. Бродяга, вздрагивающий от прикосновений Брута, когда тот тянется стереть влагу с щек. Бродяга, слишком легкий и маленький для своего возраста, трогательно жмущийся к его груди. Бродяга, выдыхающий тихое: ?Персей… меня когда-то звали Персей.? Бродяга, дергающийся каждый раз, когда Брут произносит это имя, Бродяга, который плавится, тает, когда имя произнесено Брутом в нужный момент.Брут не говорит больше ничего, Брут поднимается и трусливо сбегает. Муза не пытается его остановить или догнать.Очки, аккуратно, как и все остальное, лежащие на полке, мозолят ей глаза. Муза гладит дужки кончиками пальцев, рассматривает причудливо застывшие на стеклах пылинки. А потом очки летят в стену.***Брут целует Бродягу, кусает его губы, прикрывая глаза, улыбается прямо в поцелуй, когда тот с готовностью отвечает. Отстраняется, чтобы отдышаться, и в итоге валится на спину, так, чтобы головой улечься Бродяге на колени. Чужая рука тут же касается затылка, тонкие пальцы зарываются в волосы. Брут жмурится довольно и подставляется.Муза за Икаром наблюдает с улыбкой. Садится так, чтобы ему было удобнее лежать, гладит по голове, напевает тихо какую-то колыбельную из далекого?— кажется, ее когда-то пела им с братом мама? —?детства. Отводит взгляд, чтобы видение не растворялось, не исчезало под гнетом реальности. Продолжает касаться Икара, боясь оторваться. Муза точно знает, что Икар сейчас может пропасть в любой момент, поэтому не отпускает.А Брут уже?— еще? —?достаточно пьян, чтобы легко было спутать женский голос с мужским и не видеть чужого лица. Бруту почти хорошо. Сознание, правда, трескается и осыпается каменной крошкой, а еще ребра переломаны и сердце выцарапано из груди и разодрано на мелкие части, и он, вообще, больше похож на труп, чем на человека, потому что чёрные круги под глазами, синие губы и ледяные руки… Бруту все равно почти хорошо.Муза смотрит в панорамное окно, на непривычно звездное для Полиса небо и зарево пожара вдалеке. Купол горит уже второй день, и пока удается держать все под контролем, не давать огню распространяться, но Муза знает, что это ненадолго. Полис так и не оправился. Полис медленно накрывает хаосом.—?Икар, мы умрем, да?Икар не отвечает.Брут думает, что они будут здесь, пока купол не обрушится им на головы. А потом будут где-нибудь еще.Брут утыкается Бродяге носом куда-то в живот, замирая. Муза наклоняется и целует Икара в висок.Они догорают.