3. Икар/Бродяга (1/1)

— Боишься меня?У него белоснежная рубашка, дорогие часы-браслет на запястье и самодовольная рожа — Бродягу бесит. Он весь. С ног до головы. Б-е-с-и-т.Бесит, как Бард к нему благосклонен и участлив, бесит, что Муза на него засматривается — на чужака, на выхолощенного мальчишку-гения — пф, тоже, мать его, гений нашёлся! Он же себя выше их всех ставит, он же не ставит их ни во что — грязных оборванцев, нищих дикарей. Он же снова в свой Город распрекрасный вернется, под надёжную защиту купола, и ему до задницы будет, что там с ними потом произойдёт — так зачем с ним носиться? Выставить взашей и дело с концом! Светлейшему разуму в их тьме делать нечего!Бродяга себя накручивает — а сам сидит, сжимается и голову наклоняет ниже. Не хочет на него смотреть просто (не может).— С хрена ли мне тебя бояться, — сплёвывает едко, резко, колко.Неубедительно.— Вот именно. Не нужно бояться.У Икара голос неожиданно из насмешливо-нахально-высокомерного становится просто спокойным, твёрдым и рассудительным. Как будто ему почему-то важно, чтобы его здесь за врага никто не держал. Как будто он и правда не зла, а только добра желает.Бродяга вздрагивает и, с трудом дрожь сдерживая, медленно поднимает голову. Ядовитым, пылающим злобой взглядом в серые глаза упирается, давит с желчью:— Блять, просто отъебись. Если Бард с тобой сюсюкается, это не значит, что я должен.— Почему ты меня боишься? Я такой же человек, из плоти и крови. Я к вам ненависти не держу, я вам не опасен, я не причиню вреда.— Сука, да не боюсь я тебя!Бродяга взвивается и то ли орёт, то ли хрипит, то ли воет, ему до дрожи хочется чистенького-беленького придурка на клочки разорвать, вцепившись клыками в горло; в их грязи извозить хорошенько. Может, тогда не будет бесить так сильно — тем, что пришлый, чужой. Чужеродный.— Значит, я могу сесть рядом? И ты меня не прогонишь... и сам не сбежишь?Икар улыбается мягко, доброжелательно; ладони на всякий случай вперёд выставляет: смотри, мол, безоружный.Тихонько опускается рядом.Бродяга отдергивает плечо, чтобы не прикоснулся нечаянно.Они молча смотрят на догорающий костёр. Изгои давно спят; и Икару давно пора домой возвращаться, его там наверняка кто-то ждёт.Бродяга злится и на себя тоже. Какого хрена он об этом думает? Кто бы там этого идиота ни ждал — ему какое дело?— Знаешь, у нас принято делать подарки при знакомстве, – бормочет вдруг Икар и стаскивает часы с руки, протягивает на раскрытой ладони: — Это...— Я знаю, что это. Иди нахуй с такими подарками.Бродяга от него уже натурально шарахается, со звериной яростью смотрит на зловещую вещицу. О таких штуках среди изгоев ходит много страшных легенд.— Это браслет, — спокойно договаривает Икар, открыто глядит в глаза. – Он притупляет эмоции. Понимаю, что ты не станешь его носить, но... Может, согласишься примерить? Всего на минуту?— Думаешь, сделаешь из волка пса, нацепив на него ошейник?— Волк останется волком, — Икар качает головой. — Я лишь хочу понять, что он прячет за ненавистью.Бродягу злоба выжигает изнутри, и это становится последней каплей.И он с рыком защелкивает на запястье браслет.— Ты никакой разницы не заметишь, потому что я п р о с т о тебя ненав...Он замолкает на полуслове и напряженно прислушивается к себе.В груди больше не горит. Не болит. Не ноет. Сердце бьётся легко и ровно (может быть, лишь чуть быстрее, чем должно). Кипящие кислотой в голове мысли остывают, и те, что остаются — они глупые какие-то, ленивые, почти совсем спокойная.Интересно, этого придурка в Полисе всё-таки кто-то ждёт? Или они могут вот так просидеть до утра? И Бродяга сможет как-бы-случайно прижаться плечом к его плечу...Он браслет с руки срывает и чуть ли не впихивает Икару обратно в ладони — тот хмыкает с недоверчивым любопытством:— Оставь себе. Пусть будет безделушка на память.А он без браслета, кажется, не изменился совсем — такой же насмешливый самодовольный уёбок.— Чё лыбишься? — желчно интересуется Бродяга, царапая ногтями кожу на запястье и не особо ожидая ответа, но Икар ухмыляется ещё шире:— Я понял. Ты и правда меня боишься. Боишься, потому что любишь. В жизни бы не подумал...— С дуба рухнул? — комментирует Бродяга ледяным тоном. Равнодушно, ровно, тихо... Испуганно.(Паника-паника-паника-злость-ненависть-паника-восхищение-притяжение-нежность-блять).Икар закатывает глаза.И быстро к нему наклоняется.Невесомо мажет по щеке подушечками пальцев, а по губам — легким поцелуем.Он бормочет что-то о том, что давно дома ждут, и уходит, а Бродяга прикрывает глаза и методично стирает последний час из памяти.Он не хочет понимать, что произошло только что. Он хочет так, как было раньше — просто и ясно: он — Бродяга. Он ненавидит Полис. Он ненавидит всех жителей Полиса. Их всех. Всех без исключения.Он швыряет браслет в огонь и уходит спать. Давно пора.Завтра начнётся война.