Чтобы, во-первых, быть желанным обедом не Призраков, а кое-кого иного (1/1)

Уилл Грэм не помнил как он оказался в городе на берегу моря. Увы, с ним такое случалось не в первый раз. Привычный пернатый олень брёл следом по залитым солнцем пустым улочкам. Никаких людей. Даже голосов слышно не было.В брошеном городе, в каждой оставленной вещи, сквозил ужас. Массовую панику, иррациональную, слишком знакомую Уиллу, у невосприимчивых людей можно было вызвать искуственно. К примеру, насыпав "веществ" в водопровод.Или рассеяв их в воздухе. К привычной галлюцинации добавились колеблющиеся фигуры, похожие на людей.Они плыли над брусчаткой, тянулись к нему, будто Уилл был им для чего-то нужен. Ганнибал сказал бы, наверное, что таким образом выражается что-то, в чём нет ничего ужасного и неприемлимого. Призраки облепили Уилла со всех сторон. Он почувствовал привычную боль. Будто вырывают сердце.Уилл поднялся. Отряхнул штаны. Тени домов удлинились, но ненамного. Прошло меньше четверти часа. По сравнению с тяжкими снами, которые мучали ночами, этот припадок был приятно краток. Пусть Уилл и чувствовал будто его душу выблевали. Выдернули, разорвали на клочки, съели. А потом уже мучительно пытались вывернуть рваные куски обратно.Боль поедателей его души чувствовалась так же отчётливо, как страдания реального человека. Преступника, которого настиг маньяк с извращённым чувством справедливости. И не лишённый остроумия и утончённого вкуса. Уилл постарался отделить свои мысли от солидарности с серийным убийцей. Но не смог. Этот человек мучил его сильнее, чем кто-либо. Он понимал Уилла. Он был притягателен. С ним, иногда, Уилл алкал оказаться рядом не только для того, чтобы арестовать или убить, а ради беседы с глазу на глаз. Нет, гнать такие мысли было глупо, они возвращались даже в самые безопасные моменты. Когда он говорил с Ганнибалом, например.Он задумался, стал идти медленнее, и пернатый олень ткнулся в спину тёплой мордой. Теперь у галлюцинации была плотность. И запах. Уилл коснулся шеи животного. И тут снова налетели призрачные фигуры, похожие на людей. Они драли из оленя перья, ели их, падали, бились в конвульсиях, истаивали. На месте скорой и мучительной кончины каждого из нападавших оставалось чернеть измятое перо.Почувствовать на себе взгляд для человека с эмпатией, мучительно обострённой, как у него, было не трудно. Труднее было, как раз таки, взглядов не ощущать.Уилл резко повернул голову. Из густой тени смотрела слишком хорошо знакомая тварь. Человеческие руки, чернильно-чёрные, тощие, с длинными острыми когтями были сложены на груди. В такой позе он видел доктора Лектера, когда тот наслаждался музыкой. Рогатое существо из кошмаров одобряло то, на что смотрело. Уилл вновь почувствовал, что эта тварь гордится им. Считает своим. Желает сделать таким же, манит идти вслед за собой.Однако, существо вдруг проявило интерес к чему-то, кроме самого Уилла. Оно оглядело пальмы, дома, потом вновь сосредоточило внимание на своём преследователе, официально кивнуло, будто обещая всенепременно вернуться, когда закончит с исследованием нового места. И исчезло.Уилл горько усмехнулся. Опыт борьбы с подступающим безумием позволял ему бродить по улицам даже не замечая того, что с городом не всё в порядке. Если наркотик и заставил бежать всех жителей прочь, то его собственным галлюцианциям он лишь добавил осязаемости. И, надо признать, их разнообразил. Закат уже едва тлел, но не превращался в размазанные по небу брызги крови, что не могло не радовать. Возможно, осторожный совет Ганнибала попробовать психотропных грибов следовало принять сразу.***Лира брела в тумане. Она и Пайтелеймон, не обменявшись и взглядом, одновременно чувствовали, что покидают родной мир.Побродив настороженно по городу другого мира, девочка увидела чьего-то деймона. В освещённой фонарями тёплой приморской ночи огромный олень выглядел безопасным, пусть и внушительным. Он медленно вышагивал, будто его человек сейчас мечтала или читала научный труд, словом, была далека от реальности. Пантелеймон стал крысой и проследил за оленем. Тот зашёл в дверь дома, деймон девочки прошмыгнул следом. Лире пришлось прокрасться вдоль стены, чтобы не быть от Пантелеймона слишком далеко."Этот человек спит." – Пантелеймон превратился в горностая и вскарабкался ей на плечо. – " А куда девался его деймон я не знаю.""Быть может в этом мире ведьмами могут быть мужчины? Или его деймон может отходить на большие расстояния."Лира пробралась, тихо ступая, к комнате, из которой доносилось неровное дыхание. Человек стонал во сне. Шторы были задёрнуты и разглядеть незнакомца девочка не смогла.Посвятить время поискам еды можно было и позже, сперва следовало выяснить, другом или врагом мог стать единственный обитатель пустого города. Лира выгнала лишние мысли и сосредоточилась на вопросе. Стрелки скользили к нужным знакам сами, будто Алетиометр был отлажен давать информацию об этом конкретном человеке. Ответ заставил стрелку вращаться с такой скоростью, что она стала невидимой, покуда не замерла на одном символе, подразумевая его шестисотое значение. Вновь прокрутилась больше десятка раз и замерла. "Он – Алетиометр мрака". Можно ли доверять такому человеку, было не ясно. Но вот рассказывать правдоподобные истории тому, кто сам себе был прибором измеряющим истину, при том самую горькую, явно не стоило. И притворяться доброй и безобидной было не нужно. То есть нужно было постараться этого не делать.Лира вновь спросила, на сей раз про саму себя. Будет ли этот человек полезен ей в поисках Праха? "Хамелион", "Яблоко", "Хлеб", "Змея", "Меч"."Его не обманет даже миссис Колтер!" – Пантелеймон присвиснул. Не желая избавляться от пушистого меха, деймон стал котом, у которого был соловьиный клюв. Помялся с лапы на лапу и сказал: – "Мне никогда не было так легко превращаться в зверей, которых не существует. Как думаешь, в этом мире обитают птицы-коты и олени-птицы? Деймон этого человека обронил перо."