История Марии, или как все начиналось (1/1)

Париж?— город гуляний, французы?— люди непостоянности, однако все же в некоторых вопросах они более чем порядочны. Это легко проследить, понаблюдав за ними хотя бы несколько дней.Вот часы всего Парижа послушно пробили начало десятого часа вечера; солнце, согласно своему обычаю, садилось. Почтенные господа и дамы стремились закончить свой променад, направляясь домой.Париж живет напоказ. Все, что происходит в городе, происходит на глазах его почтенных жителей. Если хочешь, чтобы что-то стало известным, пробормочи об этом себе под нос в Люксембургском саду, и на завтра это будут обсуждать все.Но вот если хочешь что-то скрыть, действуй в час, когда свет Парижа засыпает, и на улицах появляются его отбросы. Воры, убийцы, проститутки… Их время?— ночь. Ночью все становятся собой, ибо темнота скрывает лица и деяния, ибо маски в темноте светятся и отражают свет красных фонарей, а лица сливаются с нею и остаются незамеченными.Однако герой нашей истории не снимал маску никогда. Нет, он не жил притворством, но уже сросся, свыкся с отведенной ему ролью настолько, что без нее он не чувствовал себя собой. Не мог снять маску этот джентельмен и по другой причине. Как ни странно это было, маска была его ежедневным атрибутом и в материальном плане.Однако мы отошли от сути, ведь ночной Париж уже проснулся.Сегодняшняя наша драма разворачивалась на улице Сент-Оноре, если быть точнее, то в предместье этого славного района, в переулке, который не носил никакого имени. На картах города его также не было, и знали о нем только те, кто имел неосторожность забрести сюда. Здесь все и началось. То есть началось много это лет назад, и возможно даже не здесь, но развязка сей истории взяла начало этой ночью в доме с красными фонарями.Это было заведение элитное. Девушек сюда набирали нечасто, только когда их предшественницы приходили в негодность: старели, становились калеками, умирали… Девочки воспитывались здесь с самого раннего возраста?— четырех?— восьми лет,?— они не знали иных норм поведения. Об одной из таких девушек и пойдет речь.Ее имя Мария. То есть здесь ее звали Марией. Г-жа Сезар посчитала, что к ее ангельской, по ее словам, внешности нужно невинное имя. Но девушка помнила свое имя. Она повторяла его каждый день перед сном, чтобы не забыть. Собственное имя давало девушке надежду на другую жизнь?— бесплотную на самом деле надежду, но верить нельзя было запретить. ?Верьте!??— сказал однажды мудрец,?— ?Верьте, и бог не покинет того, кто будет верить!?Мария уже не раз заподозрила мудрецов во лжи. Бог давно покинул ее. Бог покинул ее в тот момент, когда она попала в это место, а может, и чуть раньше?— когда ее отец умер, оставив ее на растерзание миру. Нет! Девушка потрясла бы в этот момент головой. Нельзя так думать. Ведь папаша Дае бросил ее не по своей воле. А г-же Сезар ей стоит быть благодарной за то, что та в момент нужды дала ей крышу над головой, кусок хлеба, работу пусть неприятную, но все равно не самую худшую?— и до сих пор продолжает это делать.Но мы отходим от дела. Право, каждая проститутка?— отдельная трагедия. У всех падших женщин свое горе?— абсолютно разное, необъяснимо одинаковое. Нельзя понять человека, не зная его истории. Возможно, для вас, мои почтенные господа, это покажется странным, но с падшими женщинами то же самое. Нельзя понять шлюху, не зная ее истории. Парадокс заключается в том, что никто не хочет, никому не интересно их понимать. В понимании господ, что встречаются с этими бедняжками, они не предназначены для понимания.Мария ходила с отцом из города в город с тех пор, как научилась ходить, что было до этого она не знает, ибо была слишком мала, чтобы что-нибудь понимать. Что такое мать?— Мария тоже никогда не знала, она могла только догадываться, но догадки и те были слишком смутные. Папаша Дае играл на скрипке, а маленькая Мария бегала вокруг него на своих маленьких пухленьких ножках, хлопая в ладоши. Часто у нее начинала кружиться голова от этой пробежки, и тогда она падала; скрипачу приходилось останавливать свое выступление, чтобы проверить, все ли в порядке с малышкой. Они и без того зарабатывали немного, но отец завершал выступление, чтобы подхватить плачущую девочку на руки и унести к ближайшему фонтану, в котором он промывал царапины на ее коленях, тихо бранясь, приговаривая: ?Какая же ты все-таки неуклюжая!?.Когда Мария чуть подросла, она стала помогать папаше Дае в зарабатывании денег. Она никогда не училась петь, но быстро запоминала мелодии и тексты, зачастую она не попадала в ноты, но окружающие находили поющую маленькую девочку очаровательной. Мария помогала отцу и в распоряжении доходами?— старик с каждым днем становился все более рассеянным: без напоминания он мог забыть забрать собранные за часы работы деньги или попросту отдать все, что было заработано, бедным, хотя они с дочерью были, вероятно, еще беднее; последней каплей стала потеря сорока су, которые они могли потратить на добрый ужин и теплый стог сена в конюшне гостиницы. С тех пор хозяйственными делами стала ведать семилетняя девочка.Мария иногда усмехалась: столько лет прошло, а она все еще помнит, что самыми выгодными были ярмарки?— туда люди приходили только ради развлечения и, не жалея, расставались с деньгами, а вот базары, куда обозленные домохозяйки приходили за провизией, напротив?— были злейшим врагом их бюджета; главные площади города тоже были плохим вариантом?— в большинстве случаев там было немноголюдно, и их труд уходил в никуда, а вот морские порты, в которые входили пассажирские корабли, яхты и пароходы им нравились?— туристы, не знающие цену нашим грошам, легко отдавали их, ровно как и счастливые люди, прибывшие после долгих странствий на родину. Один трактирщик, в заведении у которого они покупали хлеба в дорогу, как-то сказал: ?Счастливым, как и мертвым,?— деньги ни к чему?.(На самом деле, до их прихода в этом самом трактире разразилась кровавая бойня из мести, и эти слова были обращены к победителю, не желавшему выплатить хозяину компенсацию).Мария не могла знать точно, но, вероятно, отец ее был из крестьян. Сам он предпочитал считать себя да и ее бродягами. Для бродяги он был неплохо образован: знал основы нотной грамоты, умел считать до десяти и подписывать свое имя. Мария научилась от него всему кроме первого: она могла посчитать по пальцам и вывести на бумаге неаккуратное ?Дае?. Что до семи нот, то сперва отец считал ее слишком маленькой, чтобы их понять, а после был мертв.Смерть его была простой, хоть и страшной. Это был первый день от их прибытия в Париж. Уже вечерело. Папаша Дае сказал дочери: ?Подожди меня здесь. Я найду нам ночлег и вернусь. Эти добрые люди не должны нам отказать?. С этими словами он оставил девочку за углом дома. Люди, за которыми они минуту назад смотрели в окно, и правда, казались добрыми?— это была семья из трех человек: отца?— по виду честного, работящего человека с густой бородой и широкими плечами; матери?— пухлой женщины с аккуратным чепчиком на голове; и грудного младенца, который в данный момент жадно прижимался к материнской груди.Папаша Дае постучался в их двери?— ответа не последовало; он постучал сильнее?— молчание… На третий раз мужчина из окна открыл дверь. В руках у него было ружье, которое он направил прямо на папашу Дае.—?Добрый господин,?— начал оборванец.—?Шел вон отсюда, бродяга! —?злобно заговорил человек.—?Извините, я просто хотел…—?Еще слово, вор, и я выстрелю,?— предупредил отец семейства. За его спиной стояла жена, от страха забывшая даже спрятать грудь под корсаж.—?Но мы с дочерью…—?Вон! —?закричал человек. Папаша Дае отошел на несколько шагов.—?Извините, я правда хотел только…Да, угрозы семьянина не были блефом. Он выстрелил и захлопнул дверь перед трупом. Малышка Мария бросилась к отцу и начала его будить. Он не проснулся. Потом она услышала громкие звуки, голоса людей, их шаги и вопросы… Все вокруг закрутилось и слилось. Единственно ясным оставался папин голос в голове, твердящий: ?Не доверяй незнакомцам!?Она не доверяла. Никому не доверяла, пока голод не прижал. Она, вспоминая былые дни, вышла в центр площади какого-то незнакомого района незнакомого города и начала петь. Люди проходили мимо оборванной грязной малышки, укоризненно качая головами. Только одна женщина остановилась перед девочкой. Когда песня закончилась, женщина похлопала в ладоши, а потом взяла малышку за руку и увела навсегда. То была госпожа Сезар.В тот день девочка получила хороший обед, теплую кровать рядом с полудюжиной таких же кроватей с такими же девочками?— ее новой семьей, и потеряла свое имя, свое прежнее существование. С того дня началась новая жизнь. Отныне и следующие шесть лет?— пока она не стала девушкой, и ей не исполнилось 15 лет?— она работала (убирала после ночных клиентов) с утра, училась (сначала грамоте, этикету и алгебре, а потом?— обольщению и соблазнению) днем, и отдыхала вечером.Госпожа не преминула воспользоваться ее голосом. После основных занятий со всеми девочками с ней отдельно занималась вокалом одна мадмуазель, которой, по-видимому, так нужны были деньги, что она не побрезговала уроками в борделе.Она стала настоящей женщиной в пятнадцать. В тот день она получила имя?— Мария. Как упоминалось выше, г-жа Сезар ассоциировала это имя с невинностью, а наша Мария была самим воплощением невинности.Ее номер заключался в следующем. Она пела на сцене ?Элизиума? (слишком божественное название для такого заведения, не находите?) что-нибудь лирически-легкое?— главное не слишком медленное, чтобы посетители не заскучали. Ее одежды были обычно не так открыты, как у остальных девиц, что полностью соответствовало ее образу.Когда пьяные мужчины видели ее, такую чистую, неискушенную, еще и с таким приторно-правильным библейским именем… Она действовала на них как красная тряпка на быка. Хотелось сорвать с нее всю эту благочестивость вместе с одеждой, как следует отыметь ее и заставить кричать, показать ей, себе, всему свету, что она вовсе не скромница, а такая же распутная шлюха, как ее товарки.Это было то, что терпела Мария каждую ночь. Шесть дней в неделю. Вот уже два года. Она ненавидела себя. Ей было противно от себя.Противнее всего, когда за смену по вине клиента она стирала колени почти до крови; они жутко саднили, когда соприкасались во время сна с одеялом, и тогда папа, держащий ее на коленях у фонтана, голосом из снов говорил:?Какая же ты все-таки неуклюжая, Кристина?