часть 2.1 (2/2)
Это все невероятно смешно – думает Исин, когда перед ним открывается мир этой комнаты.
До одури смешно.Здесь – все то, что нельзя. Все то, что сжигали. Уничтожали. Все то, от чего убегали, что пытались забыть и чего пытались не допустить. Вокруг, везде сплошные проверки. Их можно обмануть, Исин много раз, как сегодня, убеждался в этом. А вот это – фонд запрета – он перед глазами, без всякой охраны. Истина под носом.
Исин даже не может сдержать в себе этот ироничный смех.
Ифань на него только косится с немым ?что??. Но Исин ничего не отвечает. А потом простоогладывается, и в глазах у него более нет ни иронии, ни смеха – только безграничное счастье и самые запрещенные из несуществующих слез – слезы радости. Ифань одобрительно, даже немного с гордостью улыбается. Он облокачивается на ту дверью, на ту самую старинную, неприкасаемую дверь, и это выглядит так естественно, как будто бы Ифань просто не отсюда. Не из этого чопорного искусственного мира, а откуда-то, где он по вечерам пил пиво, и питался исключительно мясом.— Как вы это сделали? — первое, что выходит вымолвить у Исина.Ифань говорит лишь:— Только магия, и никого мошенничества.Обворожительно, самоуверенно улыбается, и этого достаточно, чтобы Исин убедился, что Ифань не отсюда. Никто отсюда не умет ни говорить так, ни улыбаться вот так – во весь рот, с чертинкой в глазах. Просто не умеет.
— А можно мне? — проглатывает Исин свой восторг и указывает горящим взглядом на один из стендов.
— Нет, конечно, я же тебя просто так сюда привел - на стеллажи поглазеть, — у Исина сердце ухает вниз, — ух ты как испугался. Шучу, конечно. Не можно, а нужно. Сегодня сам полазай, минут пятнадцать, охуей от восторга, а завтра я тебе самое отборное покажу, если хочешь,
— Конечно, хочу, — не дает закончить Исин. Ифань так необычно для него, дружелюбно смеется, что это греет, так же сильно, как делали больно тогда слезы Кибома, — а что такое ? охуей?? — и снова этот смех.— Не надо тебе этого знать. Это я, пропащий человек так выражаюсь. Что-то вроде очень сильно или удивиться, у него много значений. Но так говорить действительно нельзя.— Ненавижу это слово, — опять перебивает Исин. Холодно перебивает.— Какое?— ?Нельзя?. Охуеть как ненавижу это слово.Ифань только понимающе кивает. В голове у Исина миллион его детских и юношеских ?нельзя?. Его взрослых ?правил?. Его пожизненных табу. И все это нависает грузом, даже не успев разодраться на что-то отдельное. Оно давит целой кучей мусора. А перед глазами такой свободный Ифань. И под рукавом у него тату. Исин уверен, что это тату.Сердце болит неимоверно. Его колотит адреналином и болью. Оно требуетчего-то запретного. Нахождения здесь кажется недостаточным. Нужно что-то сделать самому, с собой. В голове мелькают какие-то совсем страшные мысли. И непонятно, куда это может привести, если не Ифаневское:— Мне нужно за прилавок, Исин. Оглядись здесь. Легче станет. Правда. Должно.И он уходит. А легче не становится.
То есть поначалу Исина возносит до Небес все эти выцветшие краски, все эти старые запахи, все это настоящее. Поначалу Исин рождается заново. Среди всего нескольких, пяти-шести, полок подзавязку набитых книгами, кассетами, дисками, фотоальбомами, какими-то записями. Среди стопок журналов и газет на полу. Среди старых китайских фонарей. Рядом с давно позабытой кофе машиной и напротив полотна для проектора. Рядом с этими всеми вещами, имена которых Исин может лишь прочесть, ему становится легче.Исин даже не знает с чего начать. И берет в руки какую-то коричневую толстую тетрадь. Он берет ее в руки, как чужую душу. Люди. Люди могли дотрагиваться до бумаги, могли выводить своей рукой, своим, только им принадлежащим почерком, свою душу на разлинованных листах. Разве это не чудо?А это оказывается дневник. Исина почти трясет от сего таинства. Дневник незнакомой девочки. Ей лет шестнадцать. И у нее в жизни происходит любовь. Она хочет умереть. Но столько всего держит ее в этом мире. Родители, друзья, и люди, которые делают ее жизнь лучше. Исин читает между строк, что все то, о чем она говорит – это глупости. Этого никому знать не нужно. А Исин понимает, что это не глупости. Может быть, проходящее, но не глупости. Это жизнь.
Его время подходит к концу. А он только на середине.?Она очень красивая. Не бывает таких красивых людей. Не бывает таких сравнений для нее. Не пошлых и верных……Если кто-нибудь узнает, меня убьют, но, вообще-то, все равно….?Исин усмехается. Вот его бы за такое действительно убили. Вывели из системы. Даже за связь с девушкой. А уж о таком и речи идти не может.Прощаясь с дневником и комнатой, Исин даже рад, что не дошел до конца. Неправильно так обрывать связь человеком.
Пока Ифань провожает Исина по небольшому коридорчику наверх – обратно к проверкам и системе, он интересуется, что Исин успел посмотреть.— Так, просто огляделся. А еще я нашел дневник.— Аки? — Исин кивает.— И как? — спрашивает Ифань тихо, остановившись у самого выхода. Снаружи бьет неприятный яркий свет, а среди такой тьмы намного комфортнее. Исин смотрит Ифаню прямо в глаза. Серые от темноты, и это кажется правильным.— Она любила, — еще тише говорит Исин.— И ты полюбишь, — Ифань какой-то слишком. Слишком серьезный для себя. Слишком грустный. Без иронии, запретных слов и самоуверенных улыбок.— Не уверен, — взгляд самовольно сползает к самому кирпичному полу, к самым ифаневским ногам – потертым кроссовкам. Боже, сколько нарушений. Благо за прилавком не видно.— Это больно, — констатирует Ифань.— Знаю.— Откуда знаешь, если не любил? — и вот она – ирония, только горькая какая-то.— Просто знаю. Изначально знаю. Родился с этим знанием. Живу с ним. И умру с ним, — говорит Исин и выходит за пределы темноты.
Под светом ламп Исин, как голый. Он смотрит на оставшегося позади Ифаня, поворачивается к нему. Держит руки в карманах комбинезона и просто ждет Ифаня. Так долго ждет Ифаня.***Исин живет в Огромном Доме.Когда Лэй читал дневник Аки, он видел ее любовь, как ?огромную?, её сердце, как ?раздувшееся, лопающееся от переизбытка чувств? и само ее чувство – тоже ?огромное?. В том мире, где живет Исин, в его Огромном Доме, слово ?огромный? - означает десятки незнакомых тебе людей, раскинутых на десятках этажей так, что они даже и не встречаются. Они не знают имен друг друга. Они ни в коем случае не работают вместе. Они – слишком молоды для чего-то более…личного.
Исин устал в этой башне. Он не может знать о средневековье и его башнях. Но он абсолютно точно чувствует себя в не меньшем заточении. На своем -7 этаже.Там недостаток Солнца ощущается особенно остро. Тот недостаток, которого люди в принципе не могут ощущать, того Солнца, которого уже веками не существует. Там, где и без того светло. До того светло в этом подземелье, что хочется удушиться, или хотя бы отрубить весь свет.?Вот было бы здорово, если бы можно было самому выключать свет? - думает Исин, укладываясь на софу, и прикрывая глаза руками. ?Когда-то ведь можно было. Как же я вам завидую. Как же завидую. Нужно попросить Ифаня научить меня ругательствам?.
Исин всегда спит на животе. Как раз для того, чтобы увидеть немного темноты. Но сегодня ему не спится: у него режим сбился еще с самого знакомства с Кибомом, когда игнорировать и выключать мысли больше не представлялась возможном. Вот ведь ирония: раньше люди могли выключить свет, но не могли отключать мысли. А сейчас все наоборот.
Больше всего Исина интересует - будет ли больно. Потому что все уже решено.***На следующий день он, как они и договаривались, снова приходит в магазин. Конечно же, это подозрительно, но похоже ни Исину,ни тем более Ифаню нет до этого дела.Вместо Криса сегодня за кассой стоит девушка. ?Кристал?. Исин смущенно ей улыбается, когда Ифань зовет его за собой, а она – точь в точь Крис – надменно вздергивает один уголок в ухмылке. Это больше не пугает Исина, и не кажется недружелюбным. У нее тоже засучены рукава. А за длинной копной волос, сзади, на шее прячется татуировка. Вместо фальшивых улыбок остались искренние ухмылки – и это больше не пугает Исина.Они с Ифанем приходят снова в ту кладовую. Ифань недолго возится у полок, что-то бурча себе под нос, в итоге делает свой выбор, и они смотрят фильм.Этот фильм о выборе. А Исин никогда не смотрел кино. И никогда не выбирал. К концу 138-ой минуты, Исин просто сидит, не шевелясь,потому что он толком не знает, что думать. ?Пока не сделан выбор – все возможно? - говорят в кино. А у Исина в конце вырисовывается вопрос.Они сидят на холодном, неровном полу, а вокруг темно, только свет от проектора немного освещает комнату. Исин никогда не чувствовал себя в такой дикой безопасности. Атакующие вопросы нападют прямо в доме. Исина рвет на части от противоречия. И хочется тупо кричать и плакать. Плакать и кричать. Потому что даже такого выбора у них никогда не было.
Идти или бежатьВ какой школе учитьсяЧем заниматьсяС кем общатьсяГде житьКем работатьИ не единого вопроса. Ни одного просто. Как будто бы он просто коробка, которую после использования утилизируют, сожмут и отправят на переработку. А вся его жизнь не послужит ничему, кроме какматериалом для других. Нет. Другие не будут даже знать о его существовании. И ничего не изменится. Они так же прокатятся по конвейеру до конца и также передохнут в другом человеке. И так пока материал не испортиться.Исин просто обхватывает свои колени, кусает губы, и еле сдерживает слезы. Они катятся по идеальной коже, по округлым,некогда розовым, но побледневшим щекам, а Исин сдерживается только чтобы не завыть в голос.— Зачем?— Что? — раздается из темноты.— Зачем ты мнеэто показал? — тихо-тихо говорит Исин.— Я думал, тебе будет интересно. Тебе не понравился фильм? — Ифань издевается? Он должен понимать. Он просто обязан все понимать.— Ты издеваешься? Ты смеешься надо мной? Фильм? Да он прекрасен, как давно погасшее Солнце. Но что мне после этого делать?— Может быть, жить?— И как ты прикажешь жить в этом охуенном мире?— Чего бы ты хотел сделать? — у Ифаня такой приободряющий голос, такой воодушивляющий, как будто бы он действительно Верит в это во все, Верит в эту жизнь и в свои слова.— Сдохнуть, Ифань. Я бы хотел сдохнуть.— Ожидаемо, в принципе. Но ладно.Тут включается свет. И Ифань выпроваживает Исина. Просто вот так – без слов. Всего зареванного и разбитого. И это тоже, кстати, больно.