Si vis pacem, para bellum (1/1)

сейчасГэвин появился незаметно?— этот странный волк всегда появлялся тихо, как будто плыл по воздуху. Его массивная фигура закрывала лунный свет в и без того тёмной карете, но он и не думал уходить с облюбованного места, а она не собиралась тратить на уговоры время, которое стремительно утекало?— запах крови силился задушить её человеческую часть.Человек был высок и тощ, и по обоим параметрам выигрывал у всех, кого когда-то приходилось видеть оборотню. А ещё на удивительно спокойном лице были глаза. Ярко-голубого цвета, настолько далёкого, что сначала оборотень приняла их за отражение начинающего светлеть неба. Перебрав все языки в своем арсенале (их было не так много, как проблем), она остановилась на морпоркском и открыла рот, чтобы сказать (она не определилась точно, что), но единственный пассажир кареты предпочел её прервать, рухнув на пол.Неоформившаяся фраза сформировалась в короткое отрывистое ругательство, которое оборотень несколько раз слышала от отца.Благо, в кармане у мертвого Игоря нашлись спички, а в карете?— масляная лампа, которую оборотень разбила об кучу хвороста, и огонь заплясал. Ночевать далеко от дома ей было не впервой, да и ночевать одной?— тоже, но сидя у костра и глядя на спящего человека, фон Убервальд чувствовала что-то эфемерное и столь же малоприятное, как некусачие мелкие мошки. Не больно, но противно, и как-то обидно, что они вообще существуют. Убегать или менять?— все одинаково сложно.Чтобы не класть отменившийся ужин на снег, оборотень притащила из леса несколько разлапистых веток ели. Пахли они, конечно, будь здоров, и первые полчаса она не переставая чихала, но запах крови приглушился настолько, что у неё хватило выдержки перетянуть незнакомцу рану шарфом Игоря. Слуге тот ещё долго не понадобится.Волкодав и волк лежали по разные стороны от своеобразного возвышения и мерно рычали. Волчий язык куда сложнее человеческого, и в нем куда больше красок, но если бы кто-то взялся переводить это рычание, результат выглядел бы примерно так:—?Волк старый. И он упал. И он тебе понравился. И я почувствовал это.—?Заткнись, или я откушу тебе башку.чуть ранееДельфина. Странное имя, и раз уж подвернулась такая возможность, лучше его сменить. Ей всегда казалось оскорбительным сравнение с рыбой*. ____________________________________* Да-да, конечно, млекопитающим, но какая разница вервольфу?____________________________________Хотя, с другой стороны, волчицу хотя бы не звали Чертов Тупица Джонсон, уже на этом спасибо. У людей вряд ли приняты странные имена (потом Ангва поняла, как сильно заблуждалась, но на тот момент измышления о разумности человеческого общества мнились ей весьма логичными), и вервольф принялась воскрешать в памяти свои вторые, третьи, четвёртые и так далее по списку имена, в поисках чего-то короткого и разумного.Припомнив Мариотту и Гермогену, оборотень окончательно разочаровалась в предках, особенно в той части их мозга, которая отвечала за практичность имён. Если человеческая половина сознания беглой баронессы предпочитала аккуратно снимать с полок памяти пыльные фолианты и сдувать с них пыль, то волчья часть их сбрасывала на пол и трепала зубами, пока что-нибудь само не выпадет. Контролировать обе части сознания было тяжело, и оборотень уступила руль волку.Жестокая тряска памяти обеих частей таки выдала нужный результат?— тетушка Ванга**. ____________________________________** — указанная тётушка обладала поразительной способностью никогда ничего не угадывать и вечно проигрывать в скорлупки.____________________________________Конечно, это было не её собственное имя, да и сестра отца была достаточно сильным оборотнем, чтобы его до сих пор занимать, но на первое время и это должно было сойти. Мысли в голове волка всегда ворочаются крайне медленно и неохотно, особенно, когда волк голоден, а вокруг такой дубак, что хочется выть.Фон Убервальд сидела под сосной, и обе не испытывали от этого факта особенного удовольствия. На вервольфа сыпались иголки, а у сосны были проблемы повнушительнее: под ней сидел вервольф. Отцовский замок остался далеко позади и, к счастью, вместе с Вольфгангом, который со своей охотой мог идти туда, куда даже его вечно роющийся во всяком дерьме нос предпочитал не засовываться.Перед глазами (хотя, лучше сказать, носом) волка как наяву возник брат, с увлечением ковыряющийся в потрохах ещё кричащего человека. Даже простое воспоминание вызывало в душе отторжение, а в желудке?— поползновения выползти наружу через горло. Забавно, что оба они выросли, и оба почти одновременно. Правда, вероятно, росли они в разные стороны.Ночь глядела на волчицу тысячей глаз, а у вервольфа была своя тысяча и два?— нос и приборы волчьего видения. Ничего, нужно только переждать эту ночь, и дальше все пойдет куда лучше. Она перемахнет перевал, но даже если и нет, назад не вернётся. На нос приземлилась очень уникальная снежинка и не очень уникально растаяла. Только бы не уснуть, иначе будет холодно, и холодно навсегда?— потому что она замёрзнет. Может быть, попробовать начать путь сейчас? Запахов, конечно, не видать, но очертания гор сквозь вьюгу все же проглядывались, да и через громадный проход на другую сторону сложно не перебраться.Волчица потрусила вперёд, жмуря глаза и молясь собственному божеству о том, чтобы не поскользнуться и не упасть в какой-нибудь ручей. Тогда станет ещё холоднее. Не успела мысль до конца обработаться, как по почти отмороженному носу мазнуло запахом повозки. Кожа, один человек, и один Игорь, на козлах. Да, так резко и ядовито пахнуть мог только представитель Игорей?— смесь формальдегида, спирта и ещё чего-то непечатного. Пожалуй, благодаря ему она и заметила карету в оглушающем рёве вьюги.Менее сильные запахи прятались за запахом Игоря, как низкие шалопаи за своими старшими товарищами, и раскрывались только следом за едким шлейфом слуги. От Человека тянуло кровью, тот был ранен. Игорь волновался, и, судя по погоне, волновался он за свою шкуру. Да, Игори чувствуют приближение краха своего безумного хозяина, но вот близость недружественного молотка по затылку предугадать сложнее.Примитивный мозг волка вовсю заходился в крике радости?— вот она, еда, совсем рядом, однако человеческая её часть этот порыв без труда подавила, напомнив волчьей, как, по пути из поместья, их тошнило от одного воспоминания о человеческих потрохах. Оборотень сделала ещё один скачок к карете, и, слегка помедлив, развернулась в противоположную сторону, откуда доносился запах металла, лошадей и меха. Этот запах оборотню тоже был весьма знаком?— местные мародёры, заключившие с родителями договор о ненападении.Такие ребята всегда были плохими, и нужно было быть ещё примитивнее, чем волк на грани смерти от обморожения, чтобы не понять, что они догоняют повозку. Куда вкуснее и приятнее ловить того, кто догоняет, а не того, кто убегает. Это в голову волчонку вбила первая в ее жизни охота. И правда, медведь оказался куда вкуснее, чем костлявая косуля, а догонять его было куда интереснее, чем трусливое травоядное.Косуля чует погоню и лишь бежит быстрее, начиная путаться в собственных ногах. Медведь сначала списывает лёгкую вибрацию земли на свой счёт. Он в полной уверенности, что нет никого сильнее и опаснее. Потом по его спине бегут мурашки неожиданности, сомнения, страха, но он передвигается ровно и спокойно, зная, что есть только два пути?— либо он уйдёт, либо нет, и волноваться в обоих случаях не имеет смысла.Волчица хищно оскалила пасть. Отныне все, кто заключал договор с чудовищами,?— её враги. Тем более, она не собиралась их убивать. Так, перешибить пару ног, сломать пару рук и забрать лошадь. Сейчас баронесса трезво оценивала свои возможности и подозревала, что пешим ходом в большой город она не дойдёт. С каждым скачком преследователи все приближались, но карета позади забуксовала. Она слышала судорожные крики Игоря, почти без шепелявости, и ржание застрявших по уши в снегу лошадей.Первый из догонявших выстрелил. Стрела сорвалась с тетивы арбалета, с глухим хрустом проломив со спины грудь Игоря. Запахи выстраивали перед глазами вервольфа динамичную картинку, как тот, брызгая кровью, валится на круп лошади, и животные панически рвутся прочь. Зубы не сжались сами собой, Игоря волку было не жаль, и вервольф сжала их сама. Смерть?— плохо. Теперь для неё это плохо. Потому что для людей это плохо, а она больше не хочет быть волком.Люди на лошадях тоже думали, что окончить свою жизнь в такую холодную и неприветливую ночь не есть хорошо. Они заметили сгусток чего-то более белого, чем снег, несущегося к ним на большой скорости. Ошибочно думать, что если ты развернёшься?— удача тебе улыбнётся. Вовсе нет. Сама фон Убервальд бы пришпорила лошадь и пронеслась мимо оборотня, потому что волк всегда боится за свой нос, а при столкновении с несущейся на тебя лоб в лоб лошадью нет надежды на пощаду самого тонкого органа чувств.Всадник встал в стременах, поставив лошадь на дыбы, и даже успел развернуть её. Более того, животное сделало несколько отчаянных гребков по снегу, прежде чем ударом лапы ей перебило хребет.***Патриций Витинари был в бешенстве. В той его разновидности, когда кровь в жилах устала кипеть и сама собой замерзает. Как правило, Стукпостук называл такое настроение ?выглядите задумчиво, милорд?. Не исключено, что кровь замерзала не из-за абсолютного спокойствия, но из-за абсолютного нуля*** за окном, да и внутри кареты тоже.____________________________________*** — абсолютный нуль — число, придуманное Чёртовым Тупицей Джонсоном, и равняющееся минус 273-ём градусам по Цитрусу. Конечно, патриций драматизирует: в Убервальде не настолько холодно, но он весьма близок к истине. ____________________________________Мужчина сидел, опершись одной рукой на трость, и другой зажимал следствие своей невнимательности. Благо, оно располагалось на той же ноге, где было и предыдущее. По крайней мере, он был избавлен от перспективы зубоскальства лорда Низза и впоследствии не рисковал хромать на обе ноги, а всего лишь пару недель прихрамывал бы на ту же, но чуть более заметно.С другой стороны, будущее могло и вовсе не наступить. В своих навыках и талантах он не сомневался, но не сомневался и в ледяном дыхании Убервальда, который решил любой ценой оставить голову лорда Витинари у себя. Эспаньолка обросла защитным панцирем из инея: на остальном лице такового пока не образовывалось, однако покалывание в конечностях намекало на близость этого момента.Есть дни, когда любой ум, любое мошенничество, любое коварство и мастерство бесполезны. И сегодня был такой день. Патриций замерзал. Не медленнее, чем это делал бы другой правитель, но, вероятно, быстрее. Витинари был худ, как щепка, что в данной ситуации играло за чужую команду. Пока он будет зачищать дорогу от преследователей, может быть, немного согреется, и…Экипаж увяз, а лошади судорожно забились, пытаясь перевернуть свой груз. Кажется, Игорь мёртв. Ничего, его оживят соплеменники, когда откопают из сугроба. За себя бы патриций не ручался. Ход мыслей оборвал низкий гортанный рык, от которого волосы предательски встали дыбом. Лошади ржали, и крики людей перекрывали древнюю песню ветра. Нет, не волк, они нападают тихо или сообщают о своём прибытии пронзительным воем?— последнее уточнение добавил мысленный Стукпостук. Это был голос существа, упивающегося чужим страхом. Хэвлок прикрыл глаза в поисках решения новой проблемы.Удивительно, но иногда метод лорда Ржава работал (метод заключался в игнорировании проблем до тех пор, пока те не обидятся и не уйдут). Прошло несколько минут, прежде чем последний крик стих в отдалении, и Витинари уже был готов поверить в то, что ему повезло, но слух уловил хруст снега. Нечто массивное (патриций примерно представил, сколько должно весить существо, способное за один укус оторвать лошади голову) аккуратно кралось к карете, но не особенно скрывалось.Хэвлок несколько раз порезался, пока одеревеневшими от холода руками пытался вытащить из-за голенища сапога нож, и держал его не настолько твёрдо, как ему хотелось. Оптимальнее всего было бы забраться под потолок, и оттуда спрыгнуть на шею оборотню, когда тот просунет морду, но лорд весьма трезво оценивал своё состояние (по шкале лорда Витинари оно колебалось между ?Пожалуй, мне нужен врач? и ?Возможно, понадобится духовник?)****.____________________________________**** — существовала также шкала ?духовник понадобится духовнику?.____________________________________Вьюга снаружи затихала, и хриплое дыхание большого зверя тоже становилось все отчётливее. Любой другой человек сказал бы, что нервы его накалились до предела. Этот самый любой другой человек просто не патриций Анк-Морпорка, и не сует каждый день голову в пасть Смерти, чтобы извлечь оттуда какую-нибудь важную бумажку.Дыхание животного сменилось вполне себе человеческим, и Витинари почти расслабился?— ерунда какая, человек. Мужчина даже позволил уголкам губ слегка приподняться, отчего в щеках немедленно возникло неприятное ощущение. Кто-то снаружи топтался на снегу?— хрусь, хрусь?— возможно, в нерешительности. В выбитое шальной еловой веткой окно проскользнула ладонь. Явно женская.Подобное зрелище было столь неуместно в студёном лесу, что патриций усомнился, не бредит ли он. Тем временем, конечность и, теоретически, её хозяйка, исследовали дверь на предмет не шаткой опоры, за которую можно было бы открыть карету. Таковая не была обнаружена, и обладательница руки решила дверь просто выломать, что тут же без труда осуществила.Первым, что открылось его взору, было лицо. Вполне миловидное, если не считать бурых пятен крови; и выражение этого лица, присущее тому, кто с тёплой постели встал на холодный пол. Патриций всегда считал себя человеком, для которого словосочетание ?держать себя в руках? значит примерно то же самое, что ?дышать?. Однако взгляд сам опустился чуть ниже лица и, вероятно, продолжил бы исследования, если бы пол кареты внезапно не встал и не стукнул его по лбу.Прежде чем окончательно забыться, Хэвлок отметил, что, возможно, вероломный удар пола был очень кстати, и им полностью заслужен. По крайней мере, он спас его от неловкости, которую, как правило, люди испытывают, оказавшись в одном помещении с нагой окровавленной леди.