Звено третье. Забота (1/2)

Огромная темная комната сейчас кажется маленькой каменной клеткой. Создается впечатление, будто он замурован здесь навсегда вместе с людьми, которые не были для него ни друзьями, ни врагами, и трупом. Главное, конечно, с трупом. Но не того, кого он хотел убить сильнее всех. Это выводило из себя, накручивая внутреннюю паранойю.Перед ним сейчас лежит та, кто не меньше заслуживала смерти. Хотя и не была её достойна. Эти удивленные, испуганные глаза не вызывают в нём ничего, кроме желания плюнуть в навеки застывшее лицо и покромсать голыми руками её тело. У его ног – смятая и истерзанная мышца, некогда дававшая телу магессы жизнь. Его собственное сердце колотится в бешеном ритме: то отстукивает радостную дробь от осознания, что эта магическая дрянь мертва; то пропускает удары из-за тяжелого понимания – это ещё не все.

Он ещё не свободен, несмотря на все иллюзии и мечты. Он все ещё волк, дико удирающий от своего прошлого и своих обидчиков. Зверь, который, чувствуя опасность, хочет рвать и убивать. Волчонок тевинтерского магистра, ставший непослушным. Питомец, сбежавший от чужого влияния.

Они всегда покажут ему, что это временно, что любое неразумное животное всегда можно приструнить, показав ему кнут и силу. Но они не понимают, что так можно наказать только маленького испуганного волчонка. Для злого волка это уже не страшно – он покажет зубы и отхватит руку с кнутом по локоть. Для волка, в которого он превратился. Только сейчас зверь прервал свой долгий бег, залёг в самой тёмной пещере и ждёт. То ли последнего рывка, который, как ему кажется, освободит его; то ли своей погибели.Сердце не успокаивается, и становится тяжело дышать в этой влажной комнате, смердящей вонью призванных мертвецов. Они сейчас в центре горы, но даже здесь его преследует монотонный стук капель. Вода стекает по стенам, срывается с неровных выступов, падает на пол и разбивается мириадами брызг. Капли воды здесь, капли крови, стекающие по руке, капли дождя дома… Дома! Из-за этих мразей он не знает, что такое дом.Фенрис хватает свой двуручник и что есть силы всаживает его в живот темноволосой стервы. Она уже ничего не почувствует, не испытает той боли, которую приносит подобный удар, но ему от этого движения становится чуть легче. Досадно только, что и двуруч теперь вымаран грязной кровью.Она сказала ему, что у него есть сестра. Она надеялась… на что? На прощение? Думала, так легко забыть всё то, что она делала, играясь с ним, из-за одной лишь важной – но радостной ли? – новости. Тевинтерская мразь слишком ошибалась. Может и стоило сохранить ей жизнь, но лишь затем, чтобы и она прошла через то же самое, побывала в его шкуре. Но это было выше его сил. Да, пускай он дал слово, отчего он должен ему следовать? Ведь и она многое «обещала». Уверяла, что всё же даст ему поесть, если он вытерпит все пытки без единого вскрика. И морила его голодом два дня, «забыв» о своём обещании. Она всё время обманывала и требовала, а ему только и оставалось, что верить и исполнять её прихоти. И забывать прошлое, потому что жить с ним дальше было невозможно. – Мне вот что интересно… насколько же эльфы сильные? – смеялась она. – Вы, бедняжки, кажетесь такими маленькими, такими хрупкими… И всё же работаете за двух бронто. Где же предел вашей выносливости? О, да, это Очень Интересно. – Адриана, видя, что у него слипались глаза, покрепче перехватывала посох и тыкала раба под ребра. Фенрис дергался, пытался кинуться на неё, чтобы отобрать посох, сделать больно. Эльф хотел спать, но не знал, что сделать, чтобы она оставила его в покое, прекратила эту пытку. Цепи, приковывающие его к стене, не давали даже приблизиться к ней. Он падал на пол, растягиваясь на нём в полный рост, и чуть ли не сразу закрывал глаза от усталости. Получая новый удар, он слышал: – Но ты можешь попросить, Волчонок. Попроси меня перестать, – она смаковала каждое слово, тупым концом посоха стуча о каменный пол и этот звук куда хуже скрежета птичьих когтей по стеклу.

– Пожалуйста… – еле выдавливал он. Не оставалось сил даже стонать, а пересохшее горло воспроизводило ничтожно тихие звуки. Пол был просто ледяной, и Фенриса колотило крупной дрожью. Текущие по боку капли крови немного согревали, хоть это и обманчивое тепло, которое лишь вредило ему.– Нет-нет-нет, – тут же прерывала его магесса. – Я же видела, как ты обращаешься к Хозяину, Волчонок. Как же там? – притворно задумывалась она, прикладывая палец ко лбу. – А, да. Перед ним ты стоишь на коленях... и не смеешь смотреть на него, без его позволения... и голос твой куда громче, – усмехалась. – Попроси меня о милости, даровать тебе сон, будто ты просишь у него.Так вот в чём дело. В своём слепом обожании тварь просто ревновала. Она, несмотря на свои чаяния, не единственная игрушка магистра. У Данариуса был ещё и раб, низшее существо, который интересовал мужчину больше, чем обучение магессы. Но ей было лестно, что раба отдавали в её распоряжение. И в те моменты она отыгрывалась на нём за всё.

Самое отвратительное, ей это было дозволено. Пусть портит игрушку, ломает, учит подчинению – лишь бы не убила случайно.

Чувствительный тычок под рёбра вместе со вскриком возвращают его к реальности. Он устал, он слишком хотел спать, и гордость уже давно была недоступной роскошью, чтобы эльф строил из себя святого.

Он приподнимался, шатаясь и кое-как опираясь на руки, вставал перед ней на колени и не поднимал головы. Не столько из-за смирения, сколько просто от бессилия. Он трижды пытался что-то сказать, но лишь на третий раз голос не сорвался уже в начале фразы.– Прошу Вас, Госпожа… разрешите мне… уснуть… – он мечтал об этом больше жизни, даже больше, чем о хотя бы капле воды.А она не рада и не довольна. Фенрис не видел, но её лицо перекосила гримаса ненависти.– НЕТ, – эльф ощутил сильный тычок посохом в грудь. Даже не тычок, а удар, опрокинувший его на спину. – Червяк, ничтожество, мерзость! – она била его молнией, заставляя корчиться на полу от боли. Он чувствовал слабый запах паленого мяса и слезы боли на ресницах. Воспалённые глаза, покрытые красной кровяной сеткой, уже не открывались. Эльф не хотел видеть этого монстра, не хотел давать ей ещё поводов для гнева. – Ты рождён в гнилой яме, чтобы пресмыкаться, и должен был там сдохнуть. Ты недостоин! Недостоин, СЛЫШИШЬ? – и ещё одна молния, после которой он слышал лишь собственные крики, а не её истерику. Немного позже она вышла, приказывая страже подвесить «этого червяка» к потолку, чтобы он «образумился».

Она не дала ему спокойного сна.

Но бывший раб куда милосердней. Прошло много лет, и он с лёгкостью подарил ей сон. Спокойный, вечный. Он не сдержал слово, но кто сказал, что в общении с этими тевинтерскими ублюдками, его пальцем деланные принципы хоть чего-то стоят? Да, он сейчас ничем не лучше животного, но они и пытались сделать его таким. Только почему же от этого так противно… даже больше, чем от засыхающей крови, что облепила его чуть ли не с головы до ног.«Нужно собраться».Рядом с ним сейчас находятся ещё два мага и… хорошо бы эльфу не броситься и на них.– Нам нужно идти, – эльф наконец-то осознает, что слишком долго стоит у трупа.

– Фенрис, подожди, – тихо зовёт его Хоук, и, что удивительно, поравнявшись с ней, он останавливается. – Я понимаю, каково тебе, – девушка замолкает. Кажется это обычная пауза, чтобы не договаривать то, что неприятно говорить вслух, но Фенрис принимает это за осознание глупости сказанного.

«Демонова ведьма! Ничего ты не понимаешь, НИ-ЧЕ-ГО. Тебе даже не понять всю «прелесть» обычного рабства. Ты и твоя проклятая сестрица всю жизнь расхаживали на свободе, хотя вас обеих стоило сгноить в темнице или башне за ваше магическое проклятье».– Фенрис, постарайся успокоиться, – продолжает магесса.– Успо… – эльфу искренне хотелось броситься на неё. Хоук, эта сука, учит его спокойствию. Ей, конечно, легко говорить. Она-то сильные эмоции испытывала в лучшем случае раза два в жизни. Хоук же холодная как рыба и спокойная как могильный камень. Каждый раз говорит, что сопереживает и разделяет чьи-то эмоции, а сама… чувствовед недоделанный. И ведь сейчас она злит его ещё сильнее, прекрасно, видимо, понимая, что делает. Зачем ей это?

Лириумный воин, поклявшийся во всём идти против воли магов, изо всех сил пытается сдержать себя.– А чего мне успокаиваться? – прорычал эльф. – Адриана мертва, работорговцы мертвы… я сделал то, что давно хотел, а вы сделали часть того, ради чего вы мне вообще были нужны. Всё просто прекрасно, с чего бы мне быть неспокойным? – Фенрис, несмотря на прикладываемые усилия, был на взводе ещё больше, чем несколько минут назад.– Или сейчас начнутся поучения преподобной Хоук, честной и вечно идеальной, о том, что нужно держать слово и быть милосердным к врагам? И мне не следовало убивать её?Фенрис практически орал на Хоук. Стоявший рядом Андерс дёрнулся вперед, дабы урезонить бешеного пса. Не предостережением, так кулаками или магией – чем придётся. Но его чуть ли не оттащил за мантию Варрик.– Тише, Блондинчик, – шептал гном, – детки и без нас разберутся. Вот если дело дойдет до выклевывания глаз, мы разнимем наших ястребов.– Ты ещё скажи, голубков, – сплюнул Андерс в кучу теневой пыли.– Нет, маг. Голуби воркуют и обгаживают памятники, – Варрик присматривался к спорящей парочке. – Погоди, я чего-то не знаю об эльфе?– Нет, Фенрис, – спокойно отвечала Хоук на его выпады. – Я не буду тебя ничему учить, и я верю, что у тебя были причины поступить именно так, а не иначе. Ты прав, но тебе стоит просто успокоиться и хотя бы перестать желать убить кого-нибудь ещё. Ты выйдешь сейчас из пещеры и либо убьёшь первого встречного, либо найдешь кого-нибудь, кто убьёт тебя, – Хоук попыталась положить руку ему на плечо. – Давай поговорим. Что ты планируешь делать дальше? – она пыталась заставить его думать, а не идти на поводу у эмоций. Больше всего Фенрис сейчас был опасен именно для себя, а не для кого-то другого.– А что я должен планировать? – воин отпрянул от её руки. Он не хотел думать, не хотел конструктивно общаться. Его переполняла жгучая ненависть ко всему, начиная с него самого и не заканчивая. Он убил эту суку, но тело просто разрывалось от энергии, злобы и боли. Хотелось кричать, орать на всю пещеру, на все шахты и лесную глушь, чтобы его крик наполнил всё живое, чтобы лёгкие, вместе с грудной клеткой, разлетелись в клочья. Чтобы пронзительно вопили все части, на которые он распадется, пока горечь не вытечет из них липкой черной дрянью.Фенрис давит в себе этот крик, старается задавить и остальные чувства, но у него это плохо выходит. Кипя от злости, он продолжает:

– Адриана мертва, но Данариус всё так же у демона за спиной, а тут ещё эта сестра. Это легко может быть ловушкой. Они… если Адриана знает, то знает и Данариус. Эта тварь не может не выслужиться перед своим хозяином, а это было бы идеальным вариантом. Это может быть ложью, глупыми надеждами… hissra. Ты же слышала, она в Тевинтере, в этом демоновом месте. Это отвратное… там невозможно жить и остаться кем-то нормальным, быть кем-то отличным от этих… там могут жить только такие же, как Адриана, как Данариус, – Фенрис всё больше и больше распалялся. Многие слова смешивались в вереницу проклятий. Он не понимал, что точно он говорит, но от каждого слова становилось легче – словно ядовитые шипы один за другим вытаскивали из тела. И сейчас ненависть постепенно заменялась удовольствием. Наконец-то, он убил её. Это казалось невозможным ранее, но если он смог убить Адриану, то, со временем, он доберётся и до Данариуса. Или магистр сам до него доберется, но это будет уже неважно. Он, в любом случае, не отдаст свою шкуру задешево. – Но я добрался до этой мерзкой твари. Выдрал, наконец, её гнилое сердце, – с каким-то даже наслаждением сказал эльф. – Добрался и отправил эту суку к демонам. Пусть сгниёт вместе с остальными магами. Их всех стоило давить в колыбели, чтобы они не превращались в таких… – лишь сказав эти слова, Фенрис понял, кому он это говорит. Хоук. Она же… магесса. И тут, где-то недалеко, явно рыскает одержимый. Vashedan, маги! – Их… то есть вас, – поправился Фенрис и тут же замолк. Выражение лица Хоук практически не изменилось, кроме удивленно, почти насмешливо подпрыгнувшей вверх брови. Он ждал утомительных споров и поправок с её стороны, как это всегда было, но она лишь молчала. По виду магессы можно было предположить, что какие-то слова, может быть вопрос, вертятся у неё на языке, но остаются невысказанным.

Тут уже эльф почувствовал себя как-то неуютно. Куда-то ушла радость от долгожданного убийства. Счастье от смерти ещё одного гнусного мага сдулось как болотный пузырь. Опять эта усталость, опять неразбериха. Он… ему… Агрх, демоны!

– Мне… нужно уйти.

Фенрис закидывает двуруч за спину и выходит из комнаты, стараясь как можно быстрей скрыться за поворотом коридора.– Мне догнать его и надавать поджопников? – интересуется Варрик у Хоук, которая стояла и наблюдала за стремительным ретированием эльфа. Она прикрыла глаза и покачала головой.

– Нет, мне нужно было, чтобы он выговорился, – она вздохнула, переводя взгляд на живописный натюрморт, состоящий из повторно умерщвлённых трупов, тела Адрианы и кучек теневой пыли. – И он это сделал. Я только боюсь, как бы он не вляпался во что-нибудь в таком состоянии, – она провела рукой над всем этим великолепием, и вслед за её жестом трупы загорались огнём. Последние меры предосторожности, дабы юные некроманты искали другой материал для тренировок. Повторно восставшая Адриана, пускай и послушной куклой в чьих-то руках, будет неприятным сюрпризом для всех. Если учесть, что разбираться со всей демоническо-мистической ерундой, кроме них, некому.– Кстати, Варрик, а почему поджопников? – внезапно спросила девушка.– Ну, девочка моя, это великая тайна, которую я могу тебе поведать, но только под серьёзную клятву о неразглашении.– Кровь и совесть свидетели, никто не узнает, – немного смешливо пообещала Мариан.– Я гном, – заговорчески сообщил Варрик. – мы просто не умеем бить выше. А бить на этом уровне спереди, знаешь ли, совесть не позволит. Если эльф узнает, как делаются дети, могут выйти очень интересные экземпляры.– Ну, можно же пустить болт в ногу или руку, – Хоук, представив Фенриса в окружении маленьких эльфят, не могла не улыбнуться.– Тогда он будет жаловаться на меня уже моим деткам. Вместо сказки на ночь будет приходить к ним и рассказывать:«Когда-то я был эпическим воином… а потом ваш папа прострелил мне колено».

Идиллическая картинка семьи Варрика, пожалуй, была уморительней предыдущей. Если бы ещё за эльфа не было так тревожно.Фенрис вышел из комнаты, переходя на бег за ближайшим поворотом. Сбежать. Как можно дальше. Куда глаза глядят. Хоть в Пар Воллен, хоть в Мон де Глас, лишь бы не сидеть больше на месте. Это было так глупо…Он остался здесь в надежде на что? Что за ним больше не придут? Нет, он знал, что Данариус не успокоится после очередной неудачи наёмников. Магистр обязательно пришлёт ещё кого-нибудь… но почему именно любимую ученицу? И почему после встречи с ней эльфу так… он чувствует себя… ему кажется, что всё неправильно. Воевать с магистром с укреплённой позиции? Глупо было так считать и, тем более, говорить это Хоук. Фенрис нигде не будет в безопасности и никто, кроме него самого, не решит его проблем.Эльф хочет уйти как можно дальше от Киркволла, но ноги водят его по кривым тропам окрестностей города. Лишь у Рваного Берега он останавливается, проходив несколько часов кряду. Сняв со спины двуруч, Фенрис падает на колени у кромки воды. Сильный ветер смазывает его силуэт на зеркальной поверхности воды, но эльф и не хочет его видеть. Он как никогда чувствует, сколь сильно замарала его чужая кровь, местами ссохшаяся в жесткую корку. Не снимая перчаток, он опускает руки в ледяную воду и наблюдает, как в ней расползается мутное красное пятно. Эльф горит огнём, но не ощущает режущего, как острые кинжалы, холода. Наоборот, он чувствует огромное облегчение. Раз за разом ополаскивая лицо, он не замечает, что царапает себе кожу когтистыми перчатками и кровь – его собственная.Фенрис останавливается, только когда руки наливаются тяжестью и сидеть в одной позе становится невозможно из-за онемевших ног. Он поднимается и, прихватив двуруч, нетвердой походкой идёт к ближайшему камню. Усаживаясь на него, эльф опирается на меч, воткнув его в землю.

Вода смыла с него и кровь, и бешенство, но жгучая ненависть была легче той бессмысленной усталости, что пришла взамен, прихватив в этот раз ещё и чувство вины. Странное сочетание, особенно для него. Он же никогда не извиняется за то, что сделал. В большинстве случаев ему кажется, что он прав, но почему-то не сейчас. Эльф так и не извинился перед Хоук и её матерью за тот вечер. Этого от него и не требуют, но почему-то он снова и снова возвращается мыслями к тому инциденту. Фенрис говорит себе, что это нормальная для него реакция на подозрительное действие, но почему даже в его мыслях это звучит так унизительно жалко? Так похоже на оправдание.И сегодня. Он в лицо Хоук сказал, что лучше бы её удавили в колыбели. Но ведь Фенрис всегда так относился к магам! Эти прихвостни – самая уязвимая и самая опасная связь демонов с реальным миром, возможность катастрофы в повседневной жизни… Да, он никогда не отрицал, что есть полезные маги. Они могут руководствоваться светлыми идеями во имя прекрасного будущего, но зачастую благими намерениями устлана дорога в пасть к демонам. А все сомневающиеся в этом могут разбить голову о фолиант с легендой Золотого Города в церковной библиотеке.

Маги приносят слишком много бед и страданий – один только тевинтерский магистр отравляет или забирает жизни у стольких живых существ, что не сосчитать в один присест. И это – самая очевидная из бед, самые заметные из «проклятых даром». В некоторых глухих деревнях порой творятся куда более страшные и отвратительные вещи, сокрытые расстоянием и устоями. Что магистры, что одинокие отступники не гнушаются ничем, дабы улучшить своё положение, увеличить могущество и править другими. В частности жизнь эльфа была изломана желаниями и прихотями демонова тевинтерца… но сколько других жизней может погубить маг-одиночка, отдавший себя во власть Гордыне или Гневу?Так почему ему сейчас так неспокойно? Он всего лишь сказал одному магу то же самое, что говорил и всем остальным. Да, Хоук и прочие отступники в их компании помогали ему справиться с наёмниками – какие молодцы! Но если бы магов уничтожали сразу же, если бы они не превращались в одержимых или магистров, то эльфу и не нужна была бы помощь всего этого сброда. Если бы не было… если бы. К сожалению, не изменить того, что привело к таким результатам.И есть вечная опасность и бегство. Есть Данариус, который послал за ним ученицу, а значит, пошёл на более решительные действия. Есть Хоук, готовая помочь и присутствующая в его жизни. И никак не отделаться от ощущения неправильности произошедшего. Снова маячат перед внутренним взором тени бесконечных отговорок, предоставленных самому себе.Фенрис встаёт с камня, закидывает за спину меч и идёт в Киркволл. Он даже не задумывается, куда ему пойти – ноги знают лучше головы. Они ведут его длинными улицами Нижнего Города, преодолевают ступеньки всех переходов к Верхнему, заворачивают на центральную площадь и останавливают эльфа у особняка Хоук. В этом доме по ночам обычно горели свечи или камин в комнатах второго этажа. Глупое, ужасно небрежное отношение к огню, но маги всегда считают, что, прикоснувшись к силам стихий, обрели над ними полный контроль... Однако, сегодня окна поместья слепо всматриваются в темноту, отражая лунный свет, и не более.Фенрис долго стучится в тяжелую дверь, прежде чем ему открывает заспанный гном. Кажется, Бодан.– Мариан, – коротко говорит эльф. Даже не спрашивает – заявляет о нужном человеке. И это тот редкий случай, когда он называет магессу по имени. Исключительно для того, чтобы гном понял, к кому именно из этой семейки он пришёл. Хотя, было странно думать, что эльф пришёл к матери Хоук.– Монны Хоук нет дома.– Как…? – удивляется Фенрис. Он думал, что, может быть, она будет спать и визит придётся перенести. Или ещё что-то в таком роде. Но чтобы её не было дома в это время? – Ещё не приходила?– О, нет, мессир, она была. Приходила несколько часов назад, но после куда-то ушла. Мне казалось, она будет с кем-то из вас. Уж больно громко они с матушкой кричали что-то о ваших «затеях».Фенрис хмурится. С матушкой кричали о затеях? Цепляет слух не столько «затеи», сколько «кричали». Мать Хоук не производила впечатления женщины, которая будет кричать, что бы там ни случилось. Он кивнул гному и ушёл от дома. Куда могло понести магессу? Да куда угодно, по большому счёту, но чтобы в такое время…Эльф пошёл к себе в особняк. С одной стороны, бессмысленно искать того, кто может быть в тысяче мест – всё равно не угадаешь. С другой – возможно Хоук именно там. Ну, она же любит приходить без предупреждения. К тому же, там, в пещере работорговцев, она хотела с ним поговорить и, возможно, хочет до сих пор. Хотя это уже слишком. Собственное убежище встретило пустотой и тишиной. Значит, ещё одно глупое предположение можно пинком отправить под лавку. И, как только он добрался до спальни, в голову пришла другая мысль. Мать Хоук – аристократка, а аристократы кричат, только если их дети делают что-то неправильное или непотребное. «Затеи», воплощаемые в компании кого-то из её знакомых, которые могли прогневать «матушку», вполне могут ограничиваться пределами комнат «Розы». Скорей всего до матери Хоук дошли какие-то вести о похождениях дочери в бордель в компании слишком откровенной пиратки. Тогда картина сего вечера в поместье Хоук выстраивается в какую-никакую схему.Это предположение снова разозлило Фенриса. Да, уж. Он хотел поговорить с Хоук, но идти в «Розу» и проверять, там ли она… Чушь, бред и совершенно глупое занятие. Эльф искренне не понимал, зачем девушке, за которой уже не первый год увивается одержимый, ходить по борделям. Показывать одержимому свою недоступность? И при этом спать с проститутками… проститутами… с этими самыми, как бы они не назывались. Понятие логики в их компании отсутствует у всех поголовно. И вообще, бордель – место для мужчин, а не отпрысков знатного рода, да ещё женского пола.Сердито подбив подушку кулаком, Фенрис улегся, надеясь на скорый сон и спокойствие.

Его разбудила мышь, с любопытством изучающая его пятку мокрым носом. Маленькое серое животное успело услышать лязг металла и попыталось спастись бегством, но метательный ножик, проткнувший насквозь и пригвоздивший тельце к деревянной спинке кровати, сильно этому помешал. Действительно, смерть – очень серьёзное занятие, требующее полной самоотдачи и концентрации, куда уж там бегать и прыгать. Серое тельце слабо дёрнулось и затихло. Фенрис же сел на кровати, потягиваясь и пытаясь заставить голову думать. У него всегда так – сначала просыпаются рефлексы, а потом голова думает, куда бы убрать из дома трупы и мешает ли эта лужа крови его душевному равновесию.

Эльф выдернул из спинки ножик, стряхнул с него трупик животного, а кровь вытер о простыню – зачем далеко ходить? Вообще, этот ножичек ему буквально всучила Хоук в первый год их знакомства. Он три дня пытался от неё отбиться, а она всё мозолила им Фенрису глаза. Подобрала к нему и ножны, и крепление к ремню, и крепкой красной лентой оплела рукоятку. Только когда отступница начала прикладывать ножичек к его поясу, решая, где он лучше будет смотреться и откуда его легче доставать, эльф наконец-то взял подарок себе – просто чтобы магесса перестала постоянно трогать Фенриса и он не убил её ненароком. Для чего ножик мог понадобиться воину с двуручником – непонятно, да и Хоук предположений не высказывала. Отделалась многозначительным: «Думаю, тебе пригодится». Что ж, пригодился, спасибо, можно не тратиться на животный яд. Странно, правда, почему после всего двух-трех использований рукоять выглядит истрепанной, будто он только им и пользовался, убивая и взламывая всё, что под руку попадается. Лента местами расплелась и обтрёпывалась в бахрому.Убрав «игрушку», Фенрис встал с кровати. Через дыры на крыше в комнату проникал неприятный холодный ветер, заставлявший ежиться и мечтать об укутывающем тепле и хоть какой-нибудь еде.

«Нужно всё-таки починить крышу».Но точно не сегодня, поскольку не было желания что-то долго мастерить. Зато Фенрис точно знал, где он сейчас сможет и погреться, и наесться, и Варрика найти, который в курсе всех дел и сплетен в городе. Прихватив оружие посерьёзней, Фенрис направился в «Висельник». И он нашёл, что искал. И Варрика, и, что гораздо удивительней, практически всю их компанию.На это странно было смотреть. Когда он поднимался на этаж с люксом, пришлось пропустить вперёд Нору, несущую на подносе несколько чашек и чайник, источающий сильный запах горной мяты и успокаивающих трав. Это было бы вполне нормальным, если бы она несла его не в люкс Варрика. Ещё раз столкнувшись с официанткой на выходе из комнаты, он услышал голос гнома:– И принеси мне чего покрепче.В люксе были решительно все, даже Авелин почему-то оставила свои дела в казарме. Малефикарша и Ваэль о чем-то очень тихо перешептывались, сидя у камина. Рядом стояла Изабелла, подпирая стенку и, видимо, прекрасно слыша, о чем говорят отступница и принц, но лишь отстранённо смотрела вдаль. Остальные сидели за столом, можно сказать, скучковавшись вокруг Хоук. Её саму Фенрис не особо разглядел – мешал отступник, приобнимающий магессу за плечи и что-то нашептывающий ей на ухо, загораживая её лицо. Губы эльфа скривились в презрительной усмешке. «Да здравствует счастливая отступническая семья?»

Он перевел взгляд с одержимого на Авелин, но та смотрела только на Хоук. Так маяки всматриваются в черные штормовые воды, пытаясь разглядеть нужный кораблик, рассмотреть его до деталей и уже издали осветить всех, кто на нем. Но сейчас Капитан хотела не только высмотреть всё, но и… по какому поводу в лице женщины столько неприкрытого сочувствия? И Варрик туда же. Разглагольствует о какой-то чуши, смешивая в один речевой поток шутки, легенды и байки какие-то, переходя с одной на другую через предложение, воспроизводя полную белиберду. И смотрит на Фенриса. Как-то странно, с предостережением.

Фенрис не понимал ровным счётом ничего. Это похоже больше на безумный сон, рисуемый свихнувшимся демоном специально для него. Эльф подошёл ближе и уселся на свободное место рядом с Авелин, не обращая внимания на неодобрительный взгляд одержимого, который наконец-то оторвался от нашептывания и теперь зло и грозно – ну, это отступнику казалось, что грозно – смотрел на Фенриса. Зато теперь эльф увидел Хоук во всей красе. И увиденное ему не понравилось.

Лириумный воин и раньше не понимал, как это тощее недоразумение может держать в рукахмеч, при своём-то росте, но сейчас Хоук казалась совсем крошечной. Сгорбившись, опустив плечи, она, кажется, хотела сжаться и просто исчезнуть. Волосы спутались и почти полностью закрывали лицо. Руки на столе были сцеплены в замок, да с такой силой, что костяшки пальцев побелели.Всё ещё ничего не понимая, Фенрис придвинулся к Авелин ближе и тихо спросил, что же собственно тут происходит.– Бетани, – только и ответила Авелин. Как будто это многое проясняло!– И? Дважды в Круг не забирают,– тихо сказал Фенрис, но Хоук услышала.Она дёрнулась как от удара и подняла голову. Эльф наконец-то увидел её лицо, побелевшее и не выражающее никаких эмоций. А вот глаза… Фенрис дважды видел в глазах Хоук нескрываемое самоедство и вину, но чтоб настолько... Такого чувства вины в них он не замечал никогда – там хоть купайся как в море.

Во второй раз забрали Бетани.Фенрис прекрасно помнил то время, когда Хоук только-только набрала денег на экспедицию. Она уговаривала пойти всех, с кем тогда водилась. Эльф согласился потому, что дал слово, хотя мысль о двух-трёх неделях под землёй с магессой, одержимым и долийкой вызывала жуткое желание кого-нибудь убить. Остальные же согласились без каких-либо размышлений, потому что развлечение, деньги и компания их стимулировали. Однако, Хоук не стала брать с собой сестру. С одной стороны, на решение повлияла её мать. Как же, женщина ещё не оправилась от смерти сына, постоянно тряслась за жизнь оставшихся детей… а тут долгий поход в места, кишащие порождениями тьмы, пауками и Создатель знает какой ещё нечистью. Но, помимо этого, была и инициатива самой Хоук. На Глубинных Тропах было опасно, неизвестно, что могло их ждать и вернутся ли они вообще домой. Девушка считала, что оставлять мать одну на попечение Гамлена отнюдь не так надёжно, как кажется, а вот оставить под надзор сестры – самое оно. Конечно, Бетани оставалась в городе, полном храмовников, но…Когда Хоук объяснила это сестре, та не спорила и не сердилась, но было видно, что она переживает. Сама отступница ещё несколько дней пути не находила себе места. Нет, руки она не заламывала и не билась головой о стены Тейгов. Лишь иногда можно было заметить неладное, особенно когда выпадала её очередь сторожить лагерь. Магессе казалось, что никто не видит, и она давала волю эмоциям. В её глазах, да и во всей позе, то и дело проглядывали отблески вины и сомнений. А всё ли она правильно сделала? А не лучше бы Бетани пойти с ними? Не случится ли чего в Киркволле за это время? И не вызвано ли её решение обычным неверием в силы сестры?