Часть 7 (1/1)

Ничто так не выводит врача из себя, как беспокойство больного за свое здоровье.***Молодой человек аккуратно расстегнул мой именной белый браслет. Тихонько шмыгнув носом, я нежно улыбнулась доктору, поблагодарив.— Надеюсь, вы больше не попадете в больницу, будите абсолютно здоровы, — ответно улыбнулся мистер Тегерри.— Да, я тоже надеюсь, спасибо. Это, кстати, весь осмотр? — исподлобья спросила я.— Да, а вы хотели что-то еще? — недовольно спросил врач, кладя ручку в кармашек. Сведя брови к переносице, я немного опешила.— Не... Эээ, — я смотрела на него и пыталась мило улыбаться, чтобы как-нибудь перевесить молчание. — Нет, —после дурацкого блеяния, твердо кинула я, состроив умное выражение лица.— Хорошо. Медсестра сообщит вам, когда за вами приедут родственники. Можете оставаться здесь, в палате, — он осмотрел комнату, прищурившись. — До двенадцати, потом, мисс Коллинз, вы обязаны выйти в холл, — закончив, врач вышел из палаты, так и не дождавшись моего ответа.Я не могу попасть на улицу, даже не, потому что там из угла в угол шныряют эти стервятники, меня никто не выпустит от сюда. Чувствую себя, как в клетке. В ужасной и отвратительной клетке. Она напоминает тюрьму, а должна хотя бы подавать намеки на квалифицированную больницу. Один намек есть или, возможно, два – здесь есть люди в белых халатах, что, наверняка, редко встретишь в тюрьмах, и эти люди немного знают анатомию, хотя я убеждена, что маньяки тоже не лишены этого знания... Как они здесь лечат своих больных? Как больные выживают? Я побыла здесь всего несколько часов, но уже готова сойти с ума. Это место можно не задумавшись назвать психушкой-декорацией для какого-нибудь страшного фильма ужасов. Человек, который никогда не бывал на окраине города и не заходил сюда, определенно решит так. Здесь нет ничего, абсолютно ничего, что должно присутствовать в современных больницах. Я побывала за свою жизнь во многих больницах (и не только в США), но никогда не наблюдала такой нищеты. Все, что спаслось после резкой деградации этого места – это идиотические браслеты. Я была в этой больнице много-много лет назад, и она выглядела намного лучше, чем сейчас. Что с ней случилось? * * * Скутер и его подопечные никогда не берут трубку, не зная номер абонента. Никогда! Бестолково было спускаться вниз, на первый этаж, и пытаться дозвониться. Могла бы еще поваляться в постели, может быть бы выспалась.Присев на деревянный стул около кровати, я пыталась "оживить" телефон. Я била его о стол, трясла, многократно тыкала на кнопки. Бесконечно долго. Это была пустая трата времени, которого у меня, казалось, было по горло. Закинув ноги на дряхлый стол, я заглядывала свои кроссовки с золотыми шипами и слегка виднеющиеся бело-черные носки с изображением усов. Глупо? Глупо, но делать нечего. Мне некуда идти, остается только ждать, что кто-нибудь кроме диких людей, бегающих под окнами, вспомнит обо мне, заметит мое отсутствие, узнает, что происходит в самом небезопасном районе города... Боже, что я здесь делаю? * * * Прошло примерно пятнадцать минут, но чуда не произошло: никто за мной так и не приехал. Зато я узнала, что на потолке тридцать семь трещин и впадин вместе и что на одном ботинке двадцать один шип. На краю стола стояла маленькая, вытянутая ваза с засохшей розой. Ваза отличалась от всего, что находилось в этой комнате: она была яркая, красивая и совершенно необычная: привлекала мое внимание.Это гнилое место тоже безумно привлекает внимание всех самоубийц и не только, видимо, их, раз уж ты здесь. — возмущенно промямлил мой внутренний голос, будто обидевшись.— Хочешь сказать, я сама сюда прискакала?Нет, я ничего не хочу сказать, только может если: ТЫ ИДИОТКА! — Ты еще оскорблять меня вздумала, дебилка. — последнее слово я прошептала.Я все слышу, тупица. — Все! Ты достала меня! Прочь из моей головы!Начала говорить сама с собой – это крах. Потрясся головой в разные стороны, я вроде бы избавилась от самой себя, но как можно избавиться от самой себя? Никак.***Я разглядывала миниатюрную вазочку, крутя и вертя ее в руках. Она мне была чем-то знакома, такое ощущение, что я когда-то видела ее раньше. Я зажмурила глаза, пытаясь вспомнить возможность былового знания этой вещи. В моем подсознании вылетела такая картинка: ценник на два доллара.Я чуть приподняла вазу - пожелтевший ценник на два доллара и пятьдесят центов. Мои глаза расширились. Неужели, я экстрасенс или, действительно, я раньше встречала ее? Немного посомнивавшись в действительности своих догадок, я хотела поставить сосуд на место, но он соскользнул и упал на пол, вдребезги разбившись.Ну молодец— Заткнись, — шикнула я и вышла из палаты, выкинув более менее крупные осколки в помойку.***Нет никого более уверенного в искренности своей любви, чем ребенок.Я бродила по зданию, чтобы немного разнообразить свое времяпрепровождение, заглядывала в палаты, кормила рыбок в аквариуме... Идя по коридору третьего этажа, я краем глаза заметила как несколько людей достали телефоны и начали фотографировать меня.Только не это. Быстро проскользнув в ближайшую дверь, я оказалась в большой палате. Она была просторная и очень светлая, стояло пять кроватей, на которых лежали люди с переломанными ногами или руками – совместная палата. Народ не обратил на меня внимание, даже ухом не повел. Как читали свои журналы, так и читали, как играли в телефоны, так и играли. Схватившись за ручку двери, я хотела выйти, но слева около бетонной стены стояла больничная коляска – лежал ребенок лет семи, меня это привело в шок, я осталась. Рядом с ним стояли какие-то странные аппараты и капельница, в носу были трубки. Без шума подойдя к малышу, мне стало так стыдно, грустно, печально. В один миг светлая комната моих глазах превратилась в мрачное, премрачное место. Это взрослая больница. Что здесь делает эта кроха? Все так спокойненько лежат... Всем все равно?Я обернулась назад, мой неутолимый вопрос читался у меня на лице. — Она здесь уже давно лежит. Место только занимает, — надуто пробубнила женщина лет сорока, приспустив свои очки для чтения.Пропустив мимо ушей последнюю фразу, чтобы еще сильнее не нагнетать обстановку, задала следующий вопрос.— Что она здесь делает? Это же взрослая больница. Почему в таких ужасных условиях? Где ее родители, что с ней? — с каждым словом мой голос становился все тише и тише, превращаясь в шепот. Я села на корточки рядом с девочкой и слегка сжала ее руку. Видимо, женщина слушала меня не с самого начала: ответила только на последний вопрос.— Насчет родителей не знаю, а вот что с ней? У нее рак легких или сердца. Что-то в этом духе. Женщина слегка пошевелила подвешенной ногой в гипсе и вновь принялась за чтение журнала. Остальные товарищи в палате, наверно, считали преступлением хоть на миг оторваться от своих дел. Неужели, они настолько черствые и бессердечными, или это для них привычное дело – больной, беззащитный ребенок, лежащий около холодной стены, борющийся за свою жизнь?! Вскипев внутри от злости к этим людям и к этому месту, я старалась из-за всех сил не показывать это снаружи, хотя стоило бы... Я сидела около малышки и наблюдала как вздрагивали во сне ее реснички, как мило она надувала губки и сладко посапывала.— Ее привезли сюда, потому что родители не в состоянии оплачивать лечение в специализированной больнице, а здесь так, по блату. Да, и кажется, родителей уже и нет, — охрипшим голосом сказала другая женщина, лежавшая около окна. По-видимому, она вышла из транса – положила телефон на тумбу.— А разве...— Нет, всем все равно. Кому до этого есть дело, — ответила дама, даже не дослушав меня, поняла, можно сказать, без лишних слов.Пару минут назад все что я хотела – это поскорее сбежать от сюда домой и принять горячий душ. Сейчас мое сердце разрывается на маленькие кусочки от представления того, что эта девчушка никому не нужна. Просидев с ней минут десять, я хотела размять ноги: затекли, но почувствовав движение, девочка распахнула глаза.— Привет, — тихонько проговорила маленькая лялька, потянув руку ко мне.— Привееет, как тебя зовут? — лаского спросила, присаживаясь.— Оити*, — радостно пролепетала она.— Майли, — представилась, поглаживая руку Оити. Она так смотрела в мои глаза, что кидало в жар от ее пронзающего беззащитного взгляда.— Ты красивая, Майли, — с трудом сказала она, улыбнувшись. — Ты тоже очень красивая, — от ее слов у меня застрял ком в горле, еще немного и хлынули бы слезы, но я старалась не показывать это перед Оити. * * * Это происходит с каждым человеком.Мы все не знаем, когда умрем. Кто из людей будет последним, кого мы увидим, пока еще живы?Какое дело, сделанное нами на этой земле, будет последним?Написание предсмертной записки…Улыбка любимому человеку…Разрывание в клочья фотографии…Звонок по телефону с просьбой простить… или с угрозой…Взгляд на небо, на людей, на землю, на птицу, на острие ножа или взгляд на лавочки около подъезда с высоты птичьего полета…А может это смерть во сне…Жаль, что, когда человек умирает, он не может посмотреть на реакцию людей, которых он знал при жизни...Я бы все отдала, чтобы посмотреть, кто и сколько человек придет на мои похороны, посмотреть на их лица, ведь только так можно узнать, как относились к тебе люди на самом деле.Все начинают вспоминать периоды твоей жизни, какой ты была, что ты делала, особенности характера, при жизни на которые никто и внимания не обращал. Все вспоминают: "Последний раз я видел ее…" У кого-то катится слеза, у кого-то улыбка грусти на устах…А в тот последний раз никто и не догадывался, что он последний.— До встречи, — говорим мы, не зная, что прощаемся навсегда.А если бы мы знали, что видим человека в последний раз?Наверняка прощание бы затянулось…были бы слезы – слюни, расходование и так нужных в наше время нервов…Не надо!Лучше не знать, что это последний раз!Но как много хочется сказать человеку, чего не сказал при его жизни! Как много остается невысказанного… * * * Чаще всего человек, совершая самоубийство, хочет что-то доказать окружающим."Надо было ценить меня больше!""Надо было думать прежде, чем говорить эти слова…" и т. д."Жалейте теперь, что потеряли меня!"Наверняка каждый человек, хоть раз в жизни, но задумывался о своей смерти…А после этого либо утверждался в мысли о самоубийстве, либо бросал вызов жизни! "Я выберусь", — сказал он себе и начал ценить настоящее. А жить стоит только им. Прошлое мы не забудем. Будущее же создается настоящим.А сколько многого мы все не делаем, чего бы так хотели сделать. Постоянно что-то мешает, постоянно приходится преодолевать препятствия, которые мы же сами, люди, себе и устраиваем. Замкнутый круг.А кто-нибудь может описать взгляд человека, который думает о смерти?!Какой он – глубокий, с усмешкой, безразличный, с испугом, обреченный...Так хочется, чтобы тебя ценили больше! Но такое происходит только, когда тебя не становится. Хотя, знаете, еще человека начинают ценить больше, когда он далеко и надолго, а особенно навсегда, уезжает. Хотя это совершенно другое, нежели смерть. Но тут ты, по крайней мере, точно будешь знать, кто легко тебя отпускает, а кто не хочет, чтобы ты уезжал!Цените жизнь и людей вокруг! * * * Еще немного посидев с малюткой, в палатку зашел доктор.— Вот вы где! — воскликнула женщина, становясь рядом со мной. — Мы вас уже обыскались, — сообщила она, делая вид, что не замечает ребенка. Я делала вид, что не замечаю ее. — Девушка, с вами все нормально? — спросила она, внимательно наблюдая, как я трепетно смотрю на дитя, гладя ее руку. — Со мной все нормально, — шикнула я. Глаза заплыли от подступающих слез.— Пройдемте, за вами приехали, здесь вам нечего делать, — четко, но шепотом сказала врач, схватив меня за локоть, и потащила на себя, чтобы я поднялась. Я запротестовала и вырвала свою руку из ее цепкой ладони. Лежащие, перевели свой томный взгляд на нас, оторвавшись от своих игрушек.— Вы издеваетесь? — тихо, но с нервным тоном спросила я, имея ввиду того, что неужели, им все равно на нее, они не хотят лечит, она здесь просто ждет смерти: все ждут ее скорейшей смерти.Я хотела спросить сколько стоит ее лечение, утвердить о ее переводе в нормальную больницу, но мне, буквально, заткнули рот и вытащили из палаты. Я видела ее глаза полные надежды, которая с каждой секундой погасала.— Это не ваше дело. За вами приехали. Собирайте вещи и проваливайте. Мы не хотим проблем. Вы хотите? — с усмешкой спросила она, рукой держа дверь. Охраняла, чтобы я туда боле не проникла. По моим щекам потекли, ранее не скатившиеся слезы. Мне не приятно осознавать, что таких людей как она полная больница. Мне жаль этих существ. Они и клиентов своих превращают в себе подобных. Со мной этот номер не пройдет. — Вы изверги. — прошептала я, медленно отходя от нее. — Мы еще увидимся, — я хитро улыбнулась.— Да, конечно, увидимся. На том свете, в Раю... — не успела она толком договорить свой бездушный сарказм, как я сразу же кинула.— И не надейтесь на это! — я ускорила шаг и быстро спустилась по лестнице на второй, потом на первый этаж. * * * Около администратора стоял Джон – мой личный телохранитель. Опять весь в черном... Я стояла с краю, около лестницы, и внимательно смотрела на него, напряженно рассматривала каждого человека, ища мне знакомые лица: ведь, Джон не мог приехать один. Ведь, так? Только он хотел сесть на кресло, как увидел меня, стоящую напротив него в нескольких метрах. Я была до жути подавлена. Думаю, это было видно невооруженным глазом.— Мэл? — он что не узнал меня? Я неслышно откликнулась и быстро подошла к нему, ранее отдав бумажку администратору, которую мне выдал мой лечащий врач.— Живая? — улыбаясь спросил он, обняв меня за плечи.— Не уверена.Он лишь усмехнулся и подал мне мою куртку лимонного цвета.— Держи. Там холодно.— Спасибо. Открылась дверь и в больницу вошли два фельдшера. За их спинами были слышны крики и звуки щелчков камер. Они еще здесь? Им не надоело?— Готова? Пошли? Ничего не забыла?— Вроде нет, ничего, — сказала я, перепроверив карманы. — Ты один приехал?— Нет, в машине Такер и Волтер, — он застегнул свою куртку, и достав рацию, сообщил, что "объект на месте. Выходим, будьте готовы".Натянув капюшон на голову, я последовала за Джоном. Отворились двери – люди, люди и еще раз люди с фотокамерами были разбросаны по всей территории. Как только они заметили нас, сразу же слетелись поближе к нам, как пчелы на мед, зажимая между собой. Получился некий бутерброд: папарации-мы-папарации.P.s. Я чрезвычайно сильно проголодалась.Усевшись, скорее, улегшись на заднее сидение машины, я отчасти расслабилась.