17. Хлеба насущные (1/1)

—?Нанчин! —?хриплый бархатный голос Мев не таил ничего опасного, но Заместитель Жрицы Людей Тени не спешил появляться. —?Мев же слышит, что ты здесь. Выходи, говорю!Хранительница мудрости отхлебнула из большой тёмной плошки ароматный бульон и гоняла его языком во рту, чтобы лучше понять вкус. Она сидела возле укрытой одеялами Сиоры с большой ложкой, полной жирного питательного отвара в одной руке, а другой, почерневшей, со скрюченными пальцами, разжимала ей рот, сильно сдавливая по бокам челюстную кость. Девушка наконец открыла рот, и Мев быстро вылила в него суп. Рот Сиоры со стуком захлопнулся.—?Глотай. Это правда вкусно.Сиора послушно сделала глоток и замерла.Мев снова зачерпнула суп и подняла бровь. Быстро вынув ложку изо рта девушки, она уставилась в неё и что-то подцепила. Внимание привлек необычный маленький хрящик, она близоруко поднесла его к глазам и позвала уже более грозно:—?Нанчин, клянусь семенами Тысячеликого, если ты сейчас не выйдешь, Мев сама тебя искать пойдёт! И всё тогда! Тогда прячься!..Старик неслышно выглянул из-за алтарного камня и виновато заулыбался.Уголки красивых губ хранительницы мудрости сползли вниз. Нанчин тут же замахал руками, рассыпаясь в оправданиях.—?Хранительница мудрости не понимает. Помедленнее. Что значит ?всей деревне до новой Луны хватит?? Слушай! Она же не говорит, что суп невкусный!Нанчин морщил лоб, силясь донести всю пользу и питательность кушанья.—?Ты Мев слушай, Нанчин! С какого мяса суп?Старик замолчал, резко вспомнив, что именно сейчас лучшее время подоставать из-под ногтей разные интересные штуковины.—?Нанчин? Мев ждёт. Отвечай, кому говорю.Когда ногти на руках оказались в безукоризненной чистоте, заместитель схватился за метлу и принялся выметать настил хижины.—?Нанчиииин? С какого мяса суп?Он отставил метлу, отвернулся носом к стене, бросая короткие взгляды на жрицу, и вяло зашевелил пальцами.—?Погоди-погоди, ?ещё дышал? и ?уже умер??— разные состояния. А, значит renaigse1 был один? Прекрасно. А. Renaigse ещё дышал, когда вы принесли его в деревню? Прекрасно. Что значит ?лишние кости скормили моим леволанам??! Ты вот долго живешь, Нанчин, и должен знать,?— чем зверя кормишь, то и будет есть. Хочешь, чтобы леволаны таскали детей Тир-Фради что ли? Ну вот и не корми зверей тогда всякой гадостью.Нанчин обиженно дёргал себя за ухо и не поворачивался.—?Мев не злится. Ей просто не нравится, что вы все ленивые стали. Пошли бы вон лучше Катасаху с рассадой помогали. Renaigse для еды куда проще добыть, чем зверя. Будет зелёная жизнь, будет зверь для еды. Не перебивай! Да она не спорит, она согласна, быть сытым всегда важно! Только Нанчин. Лень?— враг жизни. Лень, а не голод.Оттопыренная губа заместителя говорила больше красноречивых рук.—?Мев не разрешает добывать чужаков в пищу, слушай! Нанчин тоже не должен разрешать Людям Тени! В смысле умерших? Ну тут уже как хотите. Но Мев за здоровую пищу. Мев бы не стала.Нанчин посмотрел на неё исподлобья.—?Суп очень вкусный, спасибо. Принеси пожалуйста ещё, если осталось: у Сиоры наконец появился аппетит.***Катасах сидел над аккуратными рядами грядок, высунув язык, и старательно вминал пальцами чуть влажные комки земли.Кое-где уже показались бледные ростки, голодающие хмурым солнцем. Их больше не питали жирные соки Тысячеликого бога. Катасах криво улыбался упорству слабенькой жизни и рассказывал тусклым стрелкам, как хорошо быть крепкими и зелёными побегами, и будь он сам ростком, он непременно показал бы им, какое счастье?— пробиваться к Солнцу через скудный грунт.Ростки уже не спали, но как будто ещё не вполне проснулись.Катасах оглядел уходящие к горизонту неровные грядки и вздохнул: будь Айден обязательнее, дело шло бы скорее. Но по счастью, сам он не знал усталости, и трудился за двоих, а то и за троих.Целитель доставал из корзины подрощенные семена и бережно вкладывал их в безразличную почву. Осока ли, свекла ли, рогоз ли,?— было всё равно, лишь бы поднимались упрямые голодные всходы, упрямые и безнадёжные, как и он сам. Будь он живым, Катасах утирал бы десятый пот со лба. Ну, а так, его гнала вперёд лишь злость противостояния умиранию всего живого и шальное упрямство, почти азарт, на кону которого стояло всего лишь выживание островитян. Тупых и инертных людей, сломленных отсутствием внятного лидера и ужасом нависшей над ними голодной катастрофы в лице Самозванца. Уважай свою землю чуть менее, Катасах бы досадливо сплюнул. Но нет, плеваться в кормилицу было не в его характере.Он говорил со слабыми ростками так же, как заговаривал хвори: безапелляционно, твёрдо, ласково. Краем глаза он видел, как прах отступает и вышелушивается на его пути, и эти нетвёрдые дорожки подкрепляли уверенность в своей правоте.Иногда он поднимался над саженцами, упирал в бока большие руки и потирал нос, довольный масштабом работы, придумывая ядовитые обороты, похлеще винбарровских, для Совета.Едва Солнце коснулось горизонта, он повернул голову в сторону нестройных голосов и улыбнулся: Речные Целители шли на его делянку.—?Да неужто? —?захохотал он, швыряя комком тощей сыпучей земли во впереди идущего Айдана. —?Что вас привело к этим бесплодным землям, родные.?—?Совесть,?— пробурчал курносый заместитель и спрятал лицо глубже в длинный шарф.—?Смотри сюда?— я высадил все дикие травы, что подросли с момента последнего Совета. Что у вас?—?Немного хлеба, рогоз и белена. Больше ничего не взошло.—?О как хорошо! Сажайте, братцы! Разнотравье должно дать богатые всходы! —?Катасах потирал широкие ладони, подмечая недовольные лица и впалые щеки земляков.Он ушёл в перелесок побыть в одиночестве и обдумать дальнейшую стратегию посадки. Из болотной почвы не все семена оказались жизнеспособны. На большее рассчитывать было неоткуда. Но целитель не унывал. Он повалился на землю и заложил руки за голову. Шлем из черепа тенлана лежал поодаль и подрагивал чёрными перьями.Наверное Катасах и правда устал, поддавшись инерции своего почти плотского и почти телесного существования. Он каждый день ходил сюда с новыми корзинами семян и бурдюками с водой.Прикрыв глаза, он прикидывал, когда уже можно будет снять первые урожаи, чтобы ещё раз засеять последние живые почвы. Того и гляди, на запах их спелых зёрен прилетят какие-нибудь заморские птицы и помогут с рассадой…Он не услышал, как шевельнулась трава, и сильнее запахли грибницы. Когда он размежил тяжелые веки, над ним возвышалась Мев. Она опиралась на подаренную им трость, а невдалеке гонялись за мышами ящеры.—?Вот ты значит где,?— проговорила хранительница мудрости и поставила на землю корзину, накрытую платком. Снизу её силуэт был величественным и строго-божественным. Цветущие рожки придавали ему немного хулиганский вид.—?От тебя ничего не утаить, minundhanem2,?— засиял в ответ Катасах.—?Ты весь в земле,?— Мев присела около него и провела по его груди маленькой чёрной ладонью.—?Да, я такой,?— констатировал целитель, и сгрёб поближе к себе хранительницу мудрости.—?Ты мог бы учить моё племя сейчас, а не пахать словно андриг. Кто угодно на твоём месте и в твоём положении, жрец, почивал бы на лаврах да в ус не дул,?— Мев с нежностью смотрела на него, распластанного в мёртвых травах, мёртвого самого, но вместе с тем страстно-живого, упрямого, отчаянно-упрямого в своей призрачной, ничем не подкрепленной, правоте жизни в мёртвом мире.—?Я помню, как ты пахла в нашу первую встречу,?— он прикрыл глаза и говорил по памяти,?— ты хотела сделать всё правильно, и больше всего боялась за своего глупого барана.—?Ты тогда ещё не был её бараном,?— хранительница мудрости опустила ресницы и вспоминала, как падали чашки в церемониальной хижине, тронутые неловким Катасахом.—?Я всегда был Твоим Бараном, Мев.—?Ну неправда.Мев сняла платок с корзины и достала большой кусок пирога. Катасах заулыбался.Он притянул к себе хранительницу мудрости, и в его лукавых желтых глазах заиграли маленькие коварные тенланы.—?Клянусь, Катасах сейчас тебя всю извозит в земле,?— проворчал он, проводя большими ладонями по её спине.—?Да, извози Мев пожалуйста,?— пробормотала Мев, любуясь его призрачной усталостью. —?Мев весь день здесь, и ей нравится наблюдать, как ты говоришь с дохлыми травками.Она ткнулась холодным носом в его щёку, и волоски на его руках встали дыбом.—?Ты невозможная,?— прошептал он, целуя её щёки и веки. —?Ну хочешь, я и с тобой поговорю?—?Хочу,?— Мев забралась холоднющими ладошками ему под тунику и сразу же забезобразничала.—?И тебе всё равно, что остатки моего племени могут нас видеть, да? —?пробормотал он, сражаясь с амулетами на её тонкой шее.—?Ты даже не представляешь, насколько, minundhanem,?— промурлыкала она, стягивая с себя тунику.—?Ты вот зря сейчас такая смелая,?— Катасах победил остатки её одежды и застонал. —?Ну всё, берегись!Айден заметил Мев в перелеске и отвернулся. Ведьма, страшная и сладкая ведьма, предпочла его молодости и смелости мёртвого Учителя. Когда она сбросила с себя тунику, молодой целитель на всякий в случай повернулся к ним спиной и почесал кончик отрубленного носа.Мев, странная и обычно жуткая, возвышалась над Катасахом, ничуть не опасаясь свидетелей, свободная и счастливая от присутствия своего minundhanem, такого же живого и ищущего как и она сама, в новом диком мире…Его тёплые жёлтые глаза тонули в томной пучине её зелёных глаз, и весь гибнущий мир был декорацией их чистой и естественной любви, оживающей перед их искренностью, их смелостью…Айден мрачно смотрел вслед леволанам Мев и называл наперечет саженцы. Катасах слушал его вполуха и тоже смотрел вслед своей женщине. Своей драгоценной, ни с кем не сравнимой Мев.—?Если не взойдёт, я приду и спрошу с тебя, Айден,?— то был не тот Катасах, которого знал молодой вождь. Ох не тот.Катасах мучительно перебирал все обязательства Мев и гордился быть первым из её приоритетов. Раз за разом она утверждала его мужественность, безапелляционно подчиняясь его нехитрым прихотям. Он любовался её смягчающимся чертами, её покорными жестами, полными любви и как будто глубокого почтения и благоговел перед её мудростью, раз за разом обещая не подвести её высокие ожидания.—?Я не знаю, кого благодарить за твое присутствие в моей жизни. Спасибо, что ты рядом, Мев. Спасибо, что ты моя, Мев.Роскошные губы Мев целовали его грудь и живот, и душа Катасаха исцелялась, опираясь на любимую, бесконечно любимую шаманку, бесконечно любимую Мев.Он держал её бережно, словно дикую птицу, бьющуюся в его трепетных объятиях. Все три десятка циклов не дали ему нужного понимания её воли, и он отпускал её раз за разом, поначалу надеясь, и уже спустя время просто зная, что её дом?— в нём, в глубине его сердца.Он никогда не задавал ей вопросы, смутно чувствуя её страшные тайны, и просто был рядом, не давая ей оступиться ни тогда, ни сейчас.И Мев неизменно платила ему своим вниманием, своим отношением, своим странным временем. И Катасах всегда ждал её внезапных визитов, будь он у пациентов или у учеников,?— Мев всегда таилась в листве, выходила из теней, обволакивала его мягкими сумерками, нежно и неуловимо, наполняла всего его странной яркой силой. Весь мир стал для целителя разными формами Мев. Весь мир делал его счастливым.