13. Встать с Колен (1/1)

Душный воздух нёс хрупкий, словно прах, мусор. Тишина раздражала чуткий слух.Силовые меридианы en on mil frichtimen1 исчезли с грузного и как будто потерявшего краски бесмыссленного неба. Катасах стоял на плато Веншагано и мрачно осматривал, сколь немилосердными оказались с его домом время и силы вывернутой и отражённой жизни.Он приложил руку к груди, в которой больше не билось сердце. Надеялся ли он услышать его стук? Хотел бы он его слышать снова?Уроки любви оказались слишком жестокими. Он всегда думал, что любит свою землю, любит саму жизнь, любит земляков. Думал, что отдаёт себя целиком и без остатка. Но нет, нет. Он всю жизнь закрывал глаза на неприятные стороны поступков и людей, смягчал в их адрес свою прямоту, лишал честной жёсткости своего понимания. Он всегда руководствовался Законом лекарей: вот это вот ?не навреди?, ?не причини боли?. Но боги, а если боль?— обязательный спутник роста и развития? Кто дал ему право лишать её людей?Катасах потёр виски. Смерть сняла завесу со зрения его духа и обнажила странное знание. Целителю было очень неловко признаваться, но почему бы не быть выше всеобщего Закона? Теперь-то какая ему, мёртвому, разница?Он смотрел, как колышется сухая трава, и все ближе подступало понимание его роли во всем этом лихо закрученном беспорядке с renaigse2 . Смутные ощущения складывались в стройные, временами парадоксальные связи и взаимозависимости. Ветер шевелил чёрную радугу перьев на шлеме из черепа тенлана, и Катасаху казалось, что единственная по-настоящему опасная тварь здесь?— он сам, и ни в коей мере не бедный клыкастый тенлан. Он стоял в центре умирающего мира, и судя по всему, был единственным, кто понимал, что можно с этим сделать так, чтобы никто не пострадал. Не пострадал больше, чем мог бы выдержать. Винбарр бы сейчас читал его мысли и выставлял защитные периметры камешков по углам своего поля. Почему-то именно сейчас Катасах смог прочувствовать и по-настоящему понять каждый мотив каждого поступка своего лучшего друга, и не возражал. Да тогда, в святилище в Магасваре, он бы сам убил себя за нарушение Закона! Иначе для чего Закон, если его не соблюдать? Обязательства Винбарра не оставили ему выбора. Он не мог иначе, он защищал остров и en on mil frichtimen…Усмехнувшись, он взял в руку оплавленный кусок плоти, которая когда-то была его сердцем. Где ты сейчас, брат мой… Катасах прикрыл глаза, вспоминая, как звенели Нити Жизни, которые он пучками выдирал из груди, чтобы отдать своему мальчику. Именно сейчас, на пороге гибели мира, выйдя в смерть, он начал понемногу признавать правду о себе и о жизни. Катасах вспоминал, как хотел жить Константин, как яростно он сопротивлялся смерти, в точности как тот покалеченный на шахте паренёк, и как обезображенный малихором, искал он спасения в рассказах о своей minundhanem3 , Анне, а целитель слушал его в своеобычной манере, внимательно и чутко. И думал, что возможно его сын и был бы таким, как юноша renaigse.Пока он его слушал, он видел брошенного и нелюбимого ребенка, и видел, что все его пороки и капризы?— от недостатка любви. Ах сколько бы любви и нежности мог отдать ему целитель, сколькому бы он научил Константина, будь у них больше, больше проклятого времени, выедаемого из плоти малихором! Катасах в жизни никогда не получал столько благодарности и открытости, сколько давал ему молодой человек. Как жаль, и какое счастье, что пути их пересеклись…Он прекрасно видел корни его болезненного волнения духа и чрезмерное отношение к молоденькой де Сарде, и тихо радовался: рядом с этой девочкой душевные раны Константина исцелялись, как присутствие Мев делает живым его, уже вечность как мертвеца.Крепкие зубы как-то сами закусили губу, и его внутреннее зрение начало вырисовывать запятнанное малихором полуслепое лицо Константина, коронованное рогами абсолютной власти над их маленьким миром. Целитель многое бы отдал за встречу с молодым человеком, если бы знал, где его искать. Бедный мальчик ни в чём не виноват, это он, Катасах, в гордыне своей сделал его таким. И ему отвечать за всю пагубу, но не ему. Константин поднял на него взгляд, печально покачал головой и исчез. Катасах прерывисто вздохнул и открыл глаза. Он сжал большим кулаком торчащие в разные стороны клыки на шлеме, и ничего не почувствовал.Многолетняя практика показывала: ко всему мог приспособиться человек, всё простить себе мог он. И даже к таким обстоятельствам, к такой страшной судьбе, как сейчас на Тир-Фради, были готовы силы его рода, его клана Речных Целителей. Но были ли готовы его люди?Вдалеке поднимались дымы Веншавейе, и он зашагал в родную деревню, покачивая перьями на шлеме.Мёртвому вождю нравилось чувствовать себя живым, и он шёл, широко шагая. Только одно расстраивало Катасаха: трава никак не вминалась под его порывистым шагом.Он поджал губы и вызвал в памяти все те причины, по которым двигался вперёд.Прежде всего, он?— вождь, пусть даже мёртвый. И он отвечал за благополучие клана. И неважно, что он больше не жил в привычном понимании.Он?— лекарь, и как будто бы очень даже неплохой. И его дело?— исцелять тела и души тех, кому ещё можно было помочь.Он?— наставник. И он будет передавать свои знания до тех пор, пока его смогут слышать.Катасах потёр переносицу и ругнулся, споткнувшись о заброшенный муравейник.Как оказалось, мысли о долге, подкреплённые переживаниями, заземляют, как будто овеществляют и облекают плотью устремления. Он зашагал веселее.Он?— мужчина, который осознал собственное право на счастье. Ему померещились застывшие в мольбе глаза Мев. Он обязательно вернётся и будет наполнять солнцем мрачный мир их будущего.С юных лет, когда он только приступил к служению лекарем, перевязывая как-то одного из Воинов Бури, он понял: любовь всегда действие.И Катасах начал учиться совершать поступки, утверждая и подкрепляя свою любовь к родному острову. Любовью вместе с нитками он сшивал порванные мышцы, любовью скреплял раздробленные кости под повязками, любовью заговаривал хвори покидать измученные тела и ослабшие души. Тир-Фради?— это они, люди и звери, цветы и листья, связанные друг с другом, единые в порыве иметь право на жизнь, идти, оставляя следы, да в конце концов, просто быть. Любовь была единственной причиной, которой он оправдывал мир и себя самого. Даже когда получал в печень кованым сапогом бившегося в агонии контрабандиста или когда сдуревшая от боли андрижица поднимала его на рога.Любовь же помогала собирать в корзину хрупких жёлтых бабочек для Мев. И любовь открывала глаза его сердца на грозную истинную суть нелюдимой Мев. Он спрятал улыбку и ускорил шаг.В деревне целитель сразу же направился в свой бывший дом, в главную хижину. Было сумрачно, холодно и довольно уныло. Повсюду были разложены пахнущие хвоей вещи Айдена. Чего-чего, а чистоплотности ему было не занимать. Айден сидел на циновке в темноте и толок в ступке какую-то соль.—?Ну здравствуй,?— проговорил Катасах. При малом освещении могло показаться, что он словно никуда и не девался, будто уехал, и будто вернулся.Айден вздрогнул.—?Учитель?! Как такое может быть? —?он вытаращил прекрасные поблескивающие глаза.—?Главное?— захотеть,?— тихо ответил Катасах и внимательно посмотрел на воспитанника. —?Как поживаете?Айден начал жаловаться и рассказывать, с каким трудом они сводят концы с концами, какой бесплодной и злой стала земля, сколько хворей разом начали атаковать оставшихся в живых, и что на Советах все очень мрачно и безнадежно.Речь ученика лилась неестественно ровно, хоть и эмоционально в нужных местах. Но не было слышно боли сердечной, слова сыпались как отмершие осенние листья, они не были вырезаны на его, Айдена, костях. Катасах внимательно слушал и не улавливал ни малейшей вовлечённости молодого человека в решение названных бед.—?У тебя всегда было плохо с пониманием, где кончается чужое и начинается твоё. И где чужое становится твоим. Да и вообще, надо было сразу сказать: я выбрал тебя как самого бестолкового и негодного изо всех кандидатов в ученики. И могу с радостью отметить, ты стал неплохим лекарем. Что у тебя с лицом?—?Эта сумасшедшая кривоногая ведьма покалечила меня! —?вспыхнул он и приблизил курносое лицо к коптящему огоньку лампы.Каменная и глиняная посуда с коротким злым свистом полетела в молодого вождя Речных целителей.Бабах! Об голову Айдена разбилась плошка с серным порошком. Бабах! Ступка рассекла бровь, и брызнула оранжевая кровь. Бабах! Большая миска глухо ударила в грудь. Когда посуда кончилась, Катасах стоял и оглядывался в поиске доступных предметов и тяжело дышал.—?Меня только-только оплакали, Винбарр еще не успел остыть, а ты уже прибежал к Мев. Я всё видел, Айден. И я бы убил тебя, сучонок. И не раз. Но нам, лекарям, к сожалению нельзя убивать. Я вот что решил. Ты будешь жить, чтобы трудиться во благо клана, а я при каждой встрече буду разбивать тебе рожу. Просто потому что могу,?— Катасах пожал плечами и отправился к выходу. —?И ведь знаешь, что странно?— мне начинает это нравиться…—?Но учитель! Ты же был таким славным, таким добрым человеком! Почему ты стал…таким? Что изменилось?.. —?Айдена бил озноб, он беспокойно смахивал дрожащими руками кровь с бровей.—?А я умер,?— безразлично ответил Катасах.***—?Мев идёт! Нелюдимая Мев здесь! —?Совет, вернее, его остатки, оживился.—?Она сама идёт! Сама!Нанчин вбежал в Хижину Совета, огляделся, потом выбежал и вернулся, кряхтя, с огромной кособокой чашей. Верховный Король Данкас встал.—?Как поживаешь, молчаливый брат? —?он обнялись с Нанчином и похлопали друг друга по плечам, едва зловонная ёмкость встала в центр хижины Совета.Нанчин махнул кому-то рукой, потом радостно потёр руки и жестом попросил Верховного Короля сесть.Мев шла, покачиваясь, придерживаясь за одной ей видимые руки умерших и не отошедших. Заместитель торопливо открыл перед ней двери и начал раздавать присутствующим плошки. Поднялся ропот. Хранительница мудрости подошла к Данкасу.—?Да не отвергнет земля твоих даров, О Верховный.—?Здравствуй, Хранительница Мудрости! Ох, Мев, как нам всем тебя не хватало! Садись-садись. Ты стала совсем… …у тебя рожки цветут. Очень необычно. В такое-то время. Что с тобой стало? —?он приобнял Хранительницу Мудрости, впрочем достаточно целомудренно, чтобы кончик его плоского носа находился в безопасности.Верховный Король задумчиво рассматривал почерневшую руку, мял кожу вокруг незаживающей раны.—?Твоё сердце больше не стучит, жрица. Но вот эти твои рожки, они сбивают меня с толку, понимаешь? Если бы Катасах был здесь, Катасах смог бы точно установить, что с тобой,?— Данкас прикрыл рукой лицо, деланно поправляя корону и крепко сжимая уголки глаз. —?Хранительница Мудрости, у меня ничего не получается. Я не могу править, Мев. Не моё это. Одолжи Нанчина что ли… Меня даже некому заместить здесь. Нанчин протянул ему плошку, полную дурно пахнущего зелья.—?Мев пришла, чтобы говорить с Советом,?— она взяла его за руку и погладила,?— мы всё изменим, Данкас.Мев развернулась к Совету и велела:—?Пейте, вожди, пейте, жрецы. Вы должны уметь услышать и уметь сказать. Вы ничего не сможете, если не выпьете.—?Пейте,?— разрешил Данкас. —?Это же Мев.Зашуршали охранные жесты над чашами, Нанчин собирал пустые плошки.Хранительница мудрости тяжело опустилась на циновку около Данкаса и уставилась в центр хижины, будто там находился кто-то ещё. Кто-то очень важный. Кто-то всем нужный. Она иногда лукаво улыбалась и опускала глаза, но снова возвращала взгляд.Верховный Король Данкас вытер рот, и спустя несколько коротких приступов рези в животе, наконец увидел высокую фигуру в шлеме из черепа тенлана в центре хижины.Мев встала, опираясь о камень Данкаса и прокричала:—?Катасах теперь с нами, Катасах пришёл, чтобы говорить!Поредевшие ряды живых вождей одобрительно зашумели, и Мев послышался звук молодой листвы в их гуле. Нанчин погасил лишние огни, взял её под руку и повёл к выходу.Катасах приложил пальцы к губам и послал ей воздушный поцелуй. Мев заулыбалась, отвернулась, и они с Нанчином покинули Совет.Кто-то прошептал:—?Нелюдимая Мев?— разве обычная женщина?—?Необычная,?— поправил Катасах и тепло кивнул.Данкас смотрел сквозь ладони на Катасаха, и подбородок его дрожал. Катасах наконец повернул голову в его сторону и улыбнулся. Вожди, живой и мёртвый, обнялись. Данкас вздрогнул, не понимая колючие прикосновения друга.—?Брат мой, в эти невыносимые дни мне уже трудно, да и нечем удивляться, поэтому дай я просто сяду и выслушаю тебя.Катасах улыбнулся и закивал, и чёрные перья на шлеме закачались в такт.—?Напомню для тех, кто меня не знает или вдруг забыл,?— он душевно посмотрел на забинтованного Айдена сидящего почти у самого выхода,?— я?— Катасах, безвременно почивший вождь Речных целителей. И мы с Мев?— minundhanem. Поэтому если у вас возникнут какие-то вопросы или может быть комментарии,?— целитель снова посмотрел на Айдена,?— смело задавайте лично мне. Отвечу на все. Можете не сомневаться.—?Формально я мёртв,?— он продемонстрировал мгновенно ставшую видимой обгоревшую рану в груди и громко постучал ногтем по обгоревшей корке,?— но сейчас я здесь, чтобы засвидетельствовать мою деятельную и видимую пользу для моего родного клана, клана Речных целителей, и для кланов острова в целом. Поэтому я пришёл просить Совет утвердить мои прежние полномочия как вождя и жреца, а Айдена сделать моим заместителем и представителем здесь, на Совете. В связи с текущими событиями и появлением Кон… Самозванца у меня возникло много неотложных дел, требующих непосредственного присутствия. И участия.Совет замер. Вожди переглядывались, кто-то нюхал плошки.—?Подтверждаю,?— на выдохе сказал Айден и с мольбой посмотрел на Данкаса.—?Мы привыкли знать, что с приходом regnaise на Тир-Фради дела наши стали плохи. Гибель en on mil frichtimen и появление Самозванца сделало нашу жизнь ещё хуже. И возвело наши жалобы до солнца,?— он одарил Айдана очередным содержательным взглядом. —?А я вам скажу, как лекарь,?— я всю свою жизнь трудился на благо моей земли, и знаю и её, и её людей: дело тут не в чужаках и не в их вмешательстве в жизнь острова! Мы сами виноваты в своих потерях!Данкас слушал его, подняв брови.—?Катасах, а ты уверен, что твой мозг не пострадал при смерти? —?выкрикнул Юу, вождь Красных Облаков.По Совету посыпались смешки.—?При смерти мой мозг погиб, а после сгорел на Церемонии Ухода, Юу. Но поскольку твой мозг жив, расскажи Совету, будь наш уклад с самого начала крепким, разве повлиял бы на него приход regnaise? Спроси еще свой живой мозг, Юу, почему вы не погибли вместе с en on mil frichtimen?Наступило гробовое молчание.—?Я не знаю, как это работает, и что именно сделала Хранительница Мудрости, но я здесь, с вами. Я получил второй шанс жить и продолжать исцелять тела и души Тир-Фради. Теперь мне многое открылось, и я пришёл, чтобы помочь вам, своему народу. Вы вправе отвергнуть меня, и тогда я продолжу делать задуманное в одиночку. Разница лишь в том, что это займет чуть больше времени, и многие из вас не увидят плоды моих трудов,?— продолжал Катасах. —?Но мне спешить некуда?— впереди только вечность. Есть ли вечность у вас и ваших детей?Верховный Король Данкас потёр лоб.—?Жрец, у тебя есть, что предложить Совету?—?Да, Верховный.—?Излагай.—?Думаю, наша первостепенная задача?— объединить усилия в исцелении земли. Я видел молодые ростки на погибших стволах. В растениях еще осталась жизненная сила, это значит, в земле нет яда. В топях много семян, из которых можно будет уже через несколько урожаев добыть достаточно растений и нам для прокорм, и для зверей.—?Ещё бы зверей найти… —?Данкас вздохнул.—?Слушай, тебе как каждому лекарю известно, как изменчива и сильна жизнь. Звери придут, как только мы исцелим землю и дадим пищу и себе, и им,?— Катасах скрестил руки на груди. —?Жизнь победит, я твёрдо в этом уверен.—?Резонно,?— жёлтые глаза Данкаса жадно скользили по лицу целителя. —?С тобой мы точно победим.—?Меня больше беспокоят земляки,?— Катасах с ухмылкой обвёл взглядом хижину. —?Что с вами стало? Когда вы успели сдаться?! —?он почти кричал. —?Да если бы каждый из наших кланов, наших предков, каждый из вас лично приложил руку к заботе друг о друге, разве могли бы regnaise нарушить наше единство?! Разве пришлось бы тогда Ткачам Ветра отбивать наших же сестер, которых мы же продавали в рабство regnaise??? Винбарр много сделал, объединив наши племена, и все наши самые крепкие и самые плодородные годы были при нём! Но пастух ушёл, и стадо разбежалось! Мы, и только мы виноваты в наших бедах, я сказал! Я вас предупреждаю, если вы не включитесь в общее дело,?— ничего не будет. Ни чистой воды, ни земли, ни птичьих песен,?— Катасаха трясло.—?Всё так, всё так, когда Винбарр ушёл, наш мир начал рушиться,?— Данкас ссутулился.—?Винбарр тоже здесь. Но у него своя война сейчас,?— тихо проговорил Катасах. — Винбарру тоже известно положение дел,?— соврал он.—?А что, Мев стала и его minundhanem? —?спросил жрец Танцующих Дерев, Тунсаг,?— у нас не осталось ни одного клана воинов, давай сделаем её и их minundhanem? Нам нужны люди, неважно живые или мёртвые…Вместо ответа Катасах выволок его на середину хижины, сорвал с себя шлем, и с силой опустил на его голову. Шлем взлетал и падал, раз за разом, неутомимо, бодро, без устали, вверх-вниз, вверх-вниз… Клыки и костяные наросты на шлеме дёргали волосы Тунсага, раздирали до жил руки, которыми он безуспешно пытался прикрыться, рвали щеки, раскрашивали сочными алыми брызгами пол и лица тех вождей, что оказались слишком близко…Вожди переглядывались и что-то тихо говорили друг другу. Кто-то закрыл лицо руками.Дыхание восстановилось. Катасах снова оглядел Совет.—?Думаю, Совет услышал тебя, жрец,?— проговорил Верховный Король Данкас. —?Разве ты не бесплотный дух? Как ты можешь делать…такие вещи,?— понизив голос, спросил он.—?Сам не знаю, брат мой. Видать, сильные чувства дают ненадолго плоть,?— он отвернулся от скорчившегося на полу Тунсага,?— Айден, займись, дорогой. Да вернется жизнь на нашу землю. Вы знаете, где меня искать.И он вышел из хижины Совета.