1 (1/1)

Легкие, почти невесомые прикосновения к векам, лбу, вискам, подглазьям вывели его из полуобморочного состояния. Над изголовьем тихо журчали чьи-то голоса, но Джин не мог разобрать слов, как не мог открыть глаз.Чьи-то руки поднесли к его губам чашку. Он приоткрыл рот. Кисло-сладкая жидкость полилась в горло — медленно, по капле. Ее было немного, но скоро он устал пить. Потрескавшиеся губы пощипывало. По его лицу прошлась влажная мягкая ткань. Кто-то вздохнул.— А странно, что он смог сюда войти, — тихий мелодичный голос принадлежал девочке. — Он ведь совсем взрослый.— Ну, он был без сознания, — ответил мальчик. Этот голос был откуда-то знаком. — А что, все плохо?— Уже нет, — нежные пальцы прошлись по подбородку, шее, прикоснулись к ключицам. — Просто его заездили. Загоняли. Знаешь, как породистую лошадь.— Не знаю, но понял. И что теперь?— Психоэмоциональное истощение. Он исчерпал все свои силы. Посмотри, — пальцы снова прошлись по подглазьям, от крыльев носа к уголкам рта, коснулись висков. — И физическое. Он голодал.— По-моему, — буркнул мальчишка, и Джин вспомнил его, — он уже забыл, что значит есть три раза в день.Джин попытался открыть глаза, но не смог. Сил действительно не осталось совсем. Даже дышать было тяжело.— Это поправимо, Кей, — успокоила девочка. — Все будет хорошо.Джин снова попытался открыть глаза, но так и не смог. Его снова окутало забытье.Он проснулся от подкатывающей под горло голодной тошноты, настолько привычной, что она и внимания не стоила. Открыл глаза, близоруко прищурился, уставился в белый потолок. Волосы шевелил сквозняк. На балке покачивался ?поющий ветер? — бамбуковые трубочки да черные перья. Успокаивающий деревянный перестук.Джин приподнялся на локте. Обнаружил, что лежит не на футоне, а на здоровенной кровати, прямо посередине. Синее одеяло с набивным рисунком из ветвей сосны и журавлиных крыльев, синяя подушка, набитая пухом, синяя простыня. И чашка на чернолаковом столике возле кровати — синяя, стеклянная, прозрачная. Полная теплого молока. Джин чувствовал его запах. Рот наполнился слюной.Джин перекатился по кровати, протянул руку и взял чашку. Она была тяжелее, чем он думал. Или это руки совсем ослабели? Он пил медленно, ни о чем не думая.Джин видел свои очки, лежащие в синем замшевом футляре на столике; видел, как сквозняк шевелит его хаори и хакама, висящие на стене; чувствовал запах чистой отглаженной ткани, исходящий от них, и запахи хвойного леса и речной воды, влетающие в окно; видел нефритовые четки на собственном запястье и узкую приоткрытую дверь справа от кровати, за которой было что-то белое и что-то блестящее, металлическое, и другую, пошире, в дальней стене; ощущал шероховатость простыни и собственную наготу под одеялом; чувствовал, как унимается голод; видел кипарисовую подставку, на которой покоились его катана и сёто. Осушив чашку, Джин поставил ее на столик, улегся на спину и закрыл глаза.Как же он оказался здесь, в этом странном доме? Он не помнил. А голоса над головой? Сон или нет? Пожалуй что нет. Ведь голос мальчика был знакомым. Даже не мальчика — нахального и наглого подростка с живой катаной. Два параллельных лезвия, желтые шелковые кисти на рукояти. Дрался парень неплохо. Совсем неплохо — для своего возраста, горячности и наглости. Впрочем, неплохо не значит безупречно, а для живого клинка — и вовсе никак. Джин не стал убивать его — просто отшвырнул в канаву. И не давал выбраться, пока мальчишка не признал, что побежден. Не из милосердия к наглецу, а из сострадания к его катане.Через день или два парень снова нарисовался на пути. И попросился в ученики. Джин отказал. Он не имел права брать учеников… да и желания снова ввязываться в круговорот наставничества и ученичества у него не было. Мальчишка настаивал, но Джин отказал безоговорочно. И обрел худую среброволосую тень с мечом в заспинных ножнах. Тень, таясь, смотрела на его тренировки; затесавшись в толпу, с приоткрытым от изумления ртом наблюдала поединки; и сжимала в бессилии кулаки от невозможности помочь — а Джин считал, что не нуждается в помощи и не имеет на нее права.Он помнил долгий путь сквозь осень от деревни к деревне; постоянный, привычный голод и головокружение, и звонкий, прозрачный прохладный воздух; помнил вкус воды из родника и то, как он повторял изречения дзенских патриархов, считая шаги и строки; помнил, как все прекраснее, чище и светлее становился мир и невесомей шаг; помнил заброшенную конюшню, ворох пересохшей рисовой соломы в дальнем стойле и медитацию, перешедшую в сон, перешедший в забытье…Значит, это было так. Хорошо. Джин протянул руку, нащупал футляр, вытащил очки и надел. Мир обрел четкость. Он встал, ощутив под босыми ступнями мех. Обошел кровать. Выглянул в окно — за ним медленно проплывали вершины деревьев. Поморгал. Высунулся наружу по пояс, придерживая очки. Увидел каменную стену, похожую на фундамент замка, извивающуюся полосу сверкающей воды, длинные тени деревьев, перечеркивающие ее, парящих внизу птиц — и отпрянул. Дом из камня и дерева, тяжесть которого почти ощущалась на плечах, с непринужденностью летнего облачка летел над землей. Джин вознес короткую молитву Каннон и продолжил обследовать комнату.Узкая дверь оказалась дверью в купальню — странную, но какая разница, если это купальня? Совершенно не задумываясь над своими действиями, Джин наполнил ванну теплой водой, вылил в нее половину бутылочки какого-то настоя, окрасившего воду в золотисто-зеленый, и погрузился в нее по самый нос. Вода пахла мелиссой, хризантемами и сосновой хвоей, гайдзинские надписи на флаконах и бутылочках, заполнявших полку над ванной, на глазах превращались в иероглифы, и Джин в очередной раз усомнился в реальности происходящего.Вымыв волосы густым настоем с запахом молодого бамбука, отмыв тело до скрипа новой мочалкой и мылом из водорослей, Джин вытерся, надел легкое голубое юката и взял лежащий на полочке под зеркалом гребень из древесины криптомерии. Гребень был совсем новый, и от тонкого запаха свежего дерева сжалось сердце. Неторопливо расчесываясь, Джин пытался понять: отчего в этой невиданной купальне все так знакомо и понятно? И зачем?Подвязав волосы и одевшись, но оставив мечи в стойке, Джин вышел из комнаты и оказался на галерее темного дерева. Посмотрел вниз. Проморгался. Пересчитал среброволосых. Действительно, трое. Подавив тихий ужас, Джин начал спускаться по лестнице.Первым его заметил и приветствовал долговязый гайдзин — впрочем, все были одеты как гайдзины, — с желтыми волосами и желтыми же глазами, игравший с одним из среброволосых в шахматы:— Доброе утро, Джин!— Мрр, — приветственно наклонила голову единственная девушка. — А мы как раз ждали тебя, чтобы садиться завтракать.Парень с длинными серебряными волосами сказал:— Шах и мат, Эйрик. Приветствую, Джин.Самый стриженый и самый могучий из среброволосых улыбнулся и помахал рукой. А младший — тот самый настырный ученик — уже успел вскочить и поклониться.— Приветствую, — сказал Джин всем сразу. И добавил, глядя на Кея: — Я еще не согласился тебя учить.Парень просящее посмотрел на Джина снизу вверх. Его старший брат нахмурился. А длинноволосый улыбнулся.— Мы постараемся уговорить тебя, — пообещал он. — Меня зовут Йодзу. Это, — он хлопнул по плечу здоровяка, — Росс. Кейджиро… о Кее ты и сам все понял. Эйрик — это Эйрик. Леди Наари, — девушка снова слегка наклонила голову, — хозяйка нашего дома. Его хозяин — Хаору. Но его пока нет дома.На Джина внимательно смотрело пять пар глаз. Зеленые — с круглыми, тигриными зрачками; синие, как грозовая туча; желтые… нет, золотые! Спину словно холодом обожгло. Джин постарался не вздрогнуть. В странное место он попал.Эйрик собрал фигуры в шкатулку и поставил на столик-доску. Росс встал, потянулся и отправился куда-то под арку, проем которой был завешен нитями агатовых и хрустальных бус. Наари по-прежнему сидела в кресле, подобрав ноги и натянув на колени тонкое вышитое платье из шелка-сырца. А Кей и Йодзу ждали, пока Джин наконец спустится. Он бросил взгляд на одного, на другого, подумал о катане — и понял, что согласиться наставлять Кея будет проще и правильнее, чем отказываться.Джин не понял, кто и когда накрыл стол. Место во главе пустовало. Справа от Джина сидел Эйрик, напротив — Йодзу. Они уже начали есть, а Джин все медитировал над тарелкой. Еда была странная: мясо какой-то дикой птицы, немного риса, маринованные овощи. И фрукты — много фруктов, совершенно не по сезону. Мандарины, виноград, персики, груши и еще что-то, чему он и названия не знал. Очень странный завтрак.Йодзу посмотрел на Джина, указал взглядом на его тарелку.— Если ты думаешь о том, можно ли есть то, что предлагают в странных местах…Джин посмотрел на него поверх очков.— Я пил здешнее молоко.И положил в рот кусочек сочного мяса. Йодзу улыбнулся.— По-моему, запрет принимать угощение в ситтине — это чисто европейское, — заметил Эйрик. — Суеверие чистой воды.— Нет, — возразил Кей. — Это правильный запрет. Ты ведь не можешь убить того, чью пищу ел.— Могу, — сказал Джин, и все рассмеялись.— Фейри считали, что законы гостеприимства нерушимы, — объяснил Йодзу. — А люди искали возможность их нарушить. И нарушали, разумеется.Росс молча вздохнул.После еды Йодзу завалился на диван с книгой, Кей, некоторое время о чем-то раздумывавший, прихватил Росса и ушел — Джин слышал, как хлопнула входная дверь.— Вряд ли, — осторожно предположил он, — твои братья решили уйти из жизни таким способом.— Само собой, — Йодзу положил книгу на грудь и потянулся. — Их понесло на уличные гонки. Или на бои без правил. Да мало ли куда.— Нет в тебе романтики, — укорил Эйрик, раскладывая на большом столе обрезки металла, камешки и стекляшки. — Может, Росс решил написать портрет Кея на фоне ночной Осаки. — Йодзу фыркнул. Эйрик поднял голову, посмотрел на Джина: — Все просто. Дверь открывается в разные места.— Но твоего мира за ней нет, — добавил Йодзу. — Вы с Кеем пришли порталами.Джин кивнул и подошел к книжным полкам. Пробежался пальцами по корешкам. Большая часть названий была выведена незнакомыми символами, но смысл почти угадывался.— Подожди дня два, пока начнешь понимать, — посоветовал Йодзу. — Дом еще не совсем готов для тебя.— Готов? — Джин поднял бровь.— Он живой. И подстраивается под нас. Знаешь, как перчатка, которую надо поносить, чтобы она стала совсем по руке.— Не знаю, — Джин никогда не носил перчаток.Он пошел вдоль полок, отыскивая что-нибудь на родном языке. Чем заняться, когда не надо никуда идти, ни с кем драться, когда не надо думать, где добыть денег на еду и ночлег, когда за стол и кров не надо платить даже работой — он не понимал.— Там есть ?Сказание о доме Тайра?, ?Записки из кельи? и что-то еще, — Наари вошла совсем неслышно и положила на стол перед Эйриком ворох растений. Комната наполнилась запахами цветов.— ?Исэ-моноготари? у меня, — Йодзу помахал книгой.Наари подошла к Дзину и прижала ладонь к его животу. Он попытался отвести ее, но девушка объяснила:— Когда больно, это неправильно.— Больно? — Джин даже не понял сначала.Больно — это ранение. Это пытка. Это побои. Но не привычный, кажется, с детства, огненный червяк, живущий чуть ниже ребер. Да и потом, разве это не у всех так?..Но червяк вдруг притих. Привычно напряженная диафрагма слегка расслабилась, и дышать стало легче.— Это пройдет, — пообещала девушка. — И зрение тоже улучшится.Она отняла руку и села напротив Эйрика. Джин смотрел на нее в задумчивости. Существо, которому неправильно, если кто-то рядом нездоров?— Вот посмотри: камнеломка, ива, это венерин волос, это гусиная лапка… — Наари выкладывала растения в ряд. — Ирис, крокус, кленовый цвет.— Достаточно, достаточно, — Эйрик покачал головой. — Посидишь со мной?— Конечно.Джин подошел поближе, чтобы рассмотреть происходящее. Эйрик взял кустик фиалки — три листика, два цветка; оборвал корешки. Положил его в нарисованный на столе круг, заполненный непонятными фигурами и символами. Добавил туда же искореженный кусочек металла и несколько кристаллов аметиста. Соединил ладони, как в молитве, а потом прижал их к кругу. Под его пальцами вспыхнул золотисто-зеленый свет, такой яркий, что Джин на мгновенье зажмурился, а когда открыл глаза, Эйрик уже вертел в пальцах драгоценную безделушку — фиалковый кустик из зеленого металла и драгоценных камней.— Застежки потом? — спросила Наари, помахивая ивовой веткой.— Да.Это было красиво. Не само украшение — то, как Эйрик его творил. Джин сел за стол — смотреть.— Магия магией, — сказал Эйрик, подправляя круг и укладывая в него цепочку желтого металла, горсть прозрачных зеленых камней и ветку ивы, — а работать тоже надо.— Коробочки тоже потом?Эйрик кивнул и продолжил творить драгоценности из мусора и травы. Джин смотрел. Наари ушла и вернулась со стопкой тонких дощечек, свертком черного бархата и ножницами. От дощечек слабо пахло сандалом.Когда появилась первая шкатулочка, Джин сказал:— Если раскрасить и покрыть лаком, будет красиво.Эйрик покачал головой:— Незачем. Это так… отнести и показать. Продавец все равно переложит их на витрину.Наари выкладывала дно шкатулок черным бархатом с той сосредоточенностью, с которой дети лепят города из грязи.— Мне неловко вас затруднять… — начал было Джин.Эйрик помотал головой, Наари фыркнула. Шефанго объяснил:— Я продам все это в мире, где часто бываю по делам — там мне нужны наличные деньги. А здесь никто ничем не обременяется. Поверь, я сам когда-то в это влетел. Если тебя всерьез напрягает безделье, найди себе занятие. Но это будет занятие для тебя.— Нам достаточно того, что ты есть, — добавила Наари. И посмотрела на Джина так пристально, что он покраснел.Джин все-таки не удержался и попросил тушечницу и кисть. Чистое дерево шкатулок просило хотя бы пары знаков. Йодзу, лениво потягиваясь, поднялся к себе и принес полдюжины кистей и несколько флаконов с жидкой тушью — черной, синей и фиолетовой.— Зеленую кто-то разбил, — сказал он. — Росс до сих пор недоволен.— Черная подойдет.Джин начал пробовать кисти на оставшихся деревяшках. Он не считал себя выдающимся каллиграфом, но все же кисти могли бы быть и получше. Добившись сколько-нибудь приемлемого результата, Джин начал надписывать шкатулки. Йодзу смотрел, встав коленями на стул и опершись о стол локтями. Его длинные волосы рассыпались по столешнице.— Мне нравится, — одобрил он.— Кисти не слишком хороши.— Чего ждать от приза на конкурсе уличных художников? Но мне нравятся твои руки, когда ты пишешь.— Поэтому ты так смотришь на них?— Почему нет?Повисла недолгая пауза.— Чего ты хочешь на обед, рыбы или мяса?Джин отложил кисть, закрыл флакон с тушью и повернулся к Йодзу.— Почему ты спрашиваешь меня?— Потому что я хочу пойти поохотиться. А обедать дома будем только мы с тобой. Мои братья свалили на пару дней, Наари и Эйрик тоже уйдут сегодня и вряд ли до утра вернутся, и Хаору скоро ждать не приходится.— Мне все равно.— Значит, рыбу, — решил Йодзу. — Тогда можешь составить мне компанию.— А если мясо, то нет?— Если мясо, мне будет не до тебя. А рыбалка — дело спокойное. Подожди меня, я быстро.Йодзу снова ушел наверх. Джин проводил его взглядом. Его гэта стояли у порога, но он все равно поднялся в свою комнату за мечами. Когда он спустился, Йодзу уже ждал его — в зеленых штанах и куртке, с ножом и пистолетом у пояса, беззаботный и расслабленный.— Я хочу лосося, — сказал он. — Так что идем. Синяя метка. Открывай.