Часть VI Прости. (1/1)

Проведённые вместе дни были незабываемы. Несколько дней подряд только вдвоём в маленьком поместье близ Москвы. Большего и желать нельзя. Так Иван и думал. Какое же счастье – просыпаться утром и видеть улыбку любимого француза. Улыбку, как кажется в последнее время, слишком сладкую, ужасно приторную, как карамель, политая мёдом. Но Иван предпочитал этого не замечать так же, как не замечал доходивших до него слухов о захватнических войнах Франциска в Европе, о его заговорах и планах. Его Франциск не такой, Россия ему верит. Всё остальное – ложь и чужая зависть. Летний денёк был ласков, солнце порой припекало, но лёгкий ветерок приятно охлаждал кожу. Брагинский сидел в плетёном кресле-качалке, читая газету на балконе второго этажа поместья. Двери в дом были раскрыты, и ветер мог, свободно гуляя по комнате, колыхать тюль на окнах и дверном проёме. В комнате, вальяжно откинувшись на спинку дивана, сидел Франциск. Ему день показался слишком жарким, и он спасался от солнца в теньке комнаты, обмахиваясь платком. Россия – вовсе не такая холодная страна, как он думал. А Иван наслаждался долгожданным теплом. Он отложил газету, встал с кресла и, держась за каменные перила балкона, вглядывался в усыпанное маленькими облачками синее небо. На мгновение он обернулся к Франциску, который улыбнулся ему из глубины дома, но отвечать тем же не хотелось, и Брагинский обратно устремил взгляд к небу. Почему-то на сердце было неспокойно. Снизу послышался топот лошадиных копыт. Иван посмотрел вниз и увидел мчащегося к нему что есть мочи рядового русской армии. – Россия! Иван, – он перевел дыхание, – французские войска движутся к нашим границам. Мы послали навстречу отряд, но он был уничтожен. Кажется, они намерены прорваться. Это начало войны! Это всё ложь. Это всё наглая бесстыжая ложь. Но что же с Украиной? Ведь сначала французские войска должны были её миновать. Это неправда. Но по спине Ивана пробегает холодок, и нарастает ощущение некой опасности сзади. Будто близок нож в спину. Он резко оборачивается и видит, что Франциск уже стоит в дверях, положив ладонь на рукоять шпаги, и как-то грустно смотрит. Сердце у России пропускает удар. – Франциск… – Прости, Иван. Я, правда, к тебе уже очень привязался, и ты мне дорог, но я не могу ослушаться приказа, – он начал медленно доставать из ножен шпагу. – Я тебе верил… – Доверие, как известно, можно обмануть. – Я... – Иван схватился за голову. Франциск его обманул, он действительно намерен убить его! Осознание, как многотонный пресс, давит сверху так, что ноги подгибаются. И хочется засмеяться. Странно. Иван устремил на Бонфуа шальной взгляд и с обыкновенной милой улыбкой повторил: – Я верил тебе! – поддавшись какому-то странному порыву, он схватил стоящее рядом кресло-качалку и запустил им во француза. Франциска просто снесло этим креслом, но он быстро встал. По лбу его, стекая на глаз, побежала красная струйка. Он поморщился и, коснувшись головы, посмотрел на испачканные кровью пальцы. – Это бесполезно. Ты и твой народ должны покориться, – усмехнувшись, он стал подступать со шпагой наготове. – Мой народ ни за что этого не сделает! – Иван оглянулся по сторонам в поисках чего-нибудь для самообороны, но ничего не нашёл. Он всё так же был безоружен. Грудь переполняла обида и гнев. Хотелось не то разрыдаться, не то вспороть Францу живот. Странные крайности. Нет, он не будет плакать, но и убивать он француза не хочет, он всё ещё его любит. В первый выпад Франциска Россия успел увернуться и заехать ему кулаком в челюсть, но Франция-таки смог зацепить его шпагой, оставив на животе длинный, но не глубокий порез, из которого обильно полилась кровь, окрашивая ткань мундира. Посмотрев на окровавленную руку, которой он коснулся живота, Иван бездумно бросился на француза. Прижал его к стене и со всей силы пнул в рёбра. И, кажется, послышался хруст. А по руке разлилась жгучая боль: Иван в очередной раз попал под лезвие. Мельком взглянув на то, как кровь из ран разливается по полу, Россия горько усмехнулся, вскочил на ограду балкона и спрыгнул. Франциск, округлив глаза и превозмогая боль, подошел к перилам и посмотрел вниз. А единственное, что он увидел – Ивана, уже галопом мчавшегося на лошади рядового к своей армии на границе страны. Всё последующее время было для России одним сплошным отступлением. Обливаясь собственной кровью из свежих ран, Иван наряду с обычными солдатами пытался сдержать войска своего теперь уже врага. От боли начинало тошнить и сводило челюсть, а из-за потери крови темнело в глазах. Удар в спину всегда самый болезненный. Но, несмотря на всеобщие усилия, спустя какое-то время на холме Россия увидел всадника в треуголке. Вот и сам Наполеон. Из-за его спины, также на лошади, показался Франциск. Держа руку на груди, он обводил незаинтересованным взглядом поле битвы и ждал приказа. Если бы не боль в рёбрах, он и вовсе смотрел бы на всё это со скукой. Россию он так и не заметил во всей неразберихе битвы. Для Ивана же это была последняя встреча. Самый ужасный момент осознания, что это конец. Позади Москва. Но французов больше, и разум подсказывал лишь то, что пора отступать, а не терять ещё больше людей. Скрепя сердце, он запрыгнул на лошадь и отдал приказ. Кто бы мог подумать, что всё так кончится. Ни мысли, ни предположения не промелькнуло в голове. Уходя, он оставил слишком много. Россия оставил часть души, часть сердца, которое и без того разбито, которое иногда выдаёт свою работоспособность только ноющей болью. А Москва брошена за спиной гореть, освещая своим пламенем всё вокруг на десятки километров. Люди сами её поджигают, покидая родной город, а она готова принять всё. Принять и простить. Россия оборачивается, видя вдалеке лишь красное зарево, освещающее часть ночного неба. Лицо его спокойно, будто ничего не произошло. Люди не должны видеть его беспокойства или грусти, они не должны сомневаться в правильности своих действий. Да, они оставят её, свою столицу, но они не встанут перед проклятым французом на колени. Быстро настрочив письмо здоровой рукой, Иван отдал его одному из военнопленных и отпустил его, велев донести письмо Франции. Сам Франция вместе со своим полководцем зашли в Москву. Пустую, горящую, почти мёртвую. Никого нет, просто ни души. А пожар разгорался всё сильнее, перекидывался с дома на дом, жар от него чувствовался даже издалека. – Какое страшное зрелище! Это они сами поджигают… Какие люди! Это – скифы… К Франциску же подбежал тот раненный пленный солдат и протянул ему письмо. Но Бонфуа, не уделив посланию должного внимания, спрятал его во внутренний карман мундира. В Москве французы пробыли ещё несколько месяцев. Но провизия кончилась, люди устали, уже грядёт осень с её последствиями. Всё оказалось абсолютно бессмысленным, и от этого на душе у Франциска было совсем тяжко. И стоило ли всё это таких усилий? Жертв?.. И вот они возвращаются в Париж. Россия следит за отходом вражеских войск. За его спиной ждёт своего часа Генерал Мороз. Ему уже не терпится ?познакомиться? с победителями. Эта победа им дорого обойдётся. Лишь спустя какое-то время, на пути во Францию, в мороз, когда от холода все раны болят с двойной силой, после известия, что в пути они уже потеряли половину своих людей, Франциск наконец вспомнит о письме. Дрожащими от холода руками достанет его и прочтёт: ?Прости, что оставил Москву. Прости, что люди сожгли её. Прости, что не отдал тебе свою душу. Я прошу тебя, уходи. Уходи, иначе тебя и твоё войско настигнет беда. Я не буду сдерживать его, он не послушает. И близко то время, когда я буду смотреть на тебя сверху вниз... во всех смыслах. Но, знаешь, как бы я не старался, я не могу ненавидеть тебя. Merci. Adieu. Брагинский И.? И губы Франциска чуть растянутся в горькой улыбке. Иван предупреждал о Генерале Морозе, который веками его оберегал, который разозлился и теперь с каждым днём уносил всё больше жизней не привыкших к холоду французов. Но какого чёрта этот русский извиняется?! Даже если бы он отдал свою душу, Франциск всё равно бы её не понял. Он сжал письмо в руке и, устало вздохнув, продолжил путь домой.