1 (1/1)

Мир подошел к своему концу, надежда потеряла смысл.Города стираются с лица земли, шрапнель творит музыку.Луга красны от человеческой крови,На улицах повсюду трупы.Я произнесу еще тихую молитву:Люди грешны, Господи, они совершают ошибки…Мир уничтожен!Режё Шереш1Высокий молодой человек спешил так, что почти на ходу спрыгнул с подножки трамвая. Лишь на мгновение задержавшись на остановке, он быстро пробежал взглядом по вывескам на домах и названиям улиц, затем стремительно направился по одной из них. Узкий тротуар не позволял ему беспрепятственно обходить редких пешеходов, и он то и дело задевал их, поспешно извиняясь. Наконец он остановился у массивной двери с вывеской ?Шабо?, видимо этот ресторан и был тем местом, куда он так торопился. Переведя дух, молодой человек провел рукой по своим густым непокорным волосам, безуспешно пытаясь пригладить их, одернул поношенный пиджак и, собравшись с духом, вошел внутрь. — Добрый день!Он нерешительно окликнул молодую женщину, которая занималась большим букетом цветов, полностью скрывавших ее лицо. Но руки, перебирающие зеленые длинные стебли, были руками музыканта, это молодой человек заметил сразу: изящные длинные пальцы заканчивались сверкающими жемчужными ногтями. Ни на одном пальце не было кольца, и это он заметил, но тут же смущенно опустил глаза.— Добрый день!Женщина опустила букет на белую скатерть стола и с безыскусственной улыбкой подошла ближе. Чувствуя запах ее духов, молодой человек невольно шагнул навстречу ей и ее дурманящему запаху.— Андраш Аради, — представился он, чувствуя, как к щекам приливает кровь. Она заметила его смущение, и глаза ее наполнились смехом.— Я пришел на прослушивание.Женщина была так близко, что можно было рассмотреть серебристые крапинки в ее глазах. По-видимому, она знала, что хороша, что при виде ее мужчины теряют дар речи и ей это доставляло наслаждение, а замерший перед нею молодой человек попал под ее чары, впрочем, как и все. Он рассматривал ее словно картину, как произведение искусства — волнистые волосы лежали короной, мягкими локонами обрамляя лицо с безупречными губами, но особенно необыкновенными ему показались ее глаза: прозрачно-серые, с маленькими темными точками вокруг зрачка, тень от пушистых ресниц делала их похожими на бездонные лесные озера, окутанные утренним туманом.Неожиданно для себя, красавица почувствовала неловкость под этим жадным взглядом и смущенно улыбнулась краешком губ. Что-то заставило ее сердце тревожно забиться. Сколько раз она с наслаждением и самодовольством ловила на себе восторженные взгляды мужчин и уже успела привыкнуть к ним, с неизменной гордой улыбкой благосклонно позволяя восхищаться собой. Но в этом молодом человеке было что-то такое, что отличало его от других, что-то, что не позволяло ей принять на себя свой обычный гордый и невозмутимый вид королевы. Они стояли друг напротив друга и не могли отвести глаз. Они даже не заметили, что в зале появился еще один человек.— Вы опоздали, час назад мы с Илоной уже выбрали пианиста! — сказал тот, кто появился здесь три минуты назад, и все это время молча наблюдал в дверях, ничем не обнаруживая своего присутствия.При этих словах красавица сделала шаг назад, взгляд ее метнулся на стоявшего все также поодаль человека, потом опять на молодого пианиста, явившегося с опозданием.— Ласло, пожалуйста, давай послушаем его! Пусть сыграет…Илона, вновь спрятавшись за цветами, умоляющим взглядом снизу вверх посмотрела на мужчину, который уже стоял рядом с ней и по-хозяйски обнимал ее идеальное плечо, скрытое лишь кружевом блузы.— Ради меня!Пианист отвел глаза, когда губы Илоны коснулись губ мужчины. И у него отчего-то неприятно сжалось сердце, когда он почувствовал волну эмоций, исходившую от хозяина ресторана: смесь ревности, хвастовства, любви, желания — убийственный коктейль влюбленной души и успешного человека. Странно, что молодой человек отметил и солидный возраст мужчины, который казался рядом с этой молодой цветущей богиней дряблым стариком.— Хорошо! Не могу отказать тебе, и ты этим пользуешься, — шутливо пожурил он растаявшую в его объятиях красавицу. — Прошу вас.Хозяин ресторана — господин Шабо (это его имя украшало вывеску над дверью) указал рукой в центр зала, приглашая сесть за рояль и сыграть. Сам же расположился напротив за одним из многочисленных столиков, а красавица Илона, снова пряча свое лицо в охапке цветов, встала за его спиной и стала исподтишка рассматривать пианиста. Андраш открыл крышку рояля и сразу же, не пробегая по клавишам пальцами, пробуя их, так, как это обычно делает большинство музыкантов, заиграл Шопена.— Что вы играли? — спросил господин Шабо, когда последняя сладостная нота растаяла в воздухе.— Это Шопен, — ответил пианист, почему-то глядя Илоне в глаза.— Шопен… Здесь вам не придется играть Шопена, это ресторан, а не концертный зал!Следующим вечером Андраш сидел за роялем и играл для посетителей ресторана ?Шабо?.Ресторан был популярным в Будапеште местом среди среднего класса и господ повыше, посетителей было достаточно. Заказывали тушеную щуку и танго Марека Вебера, фокстрот и мясной рулет. Господин Шабо, прислонившись к дверному косяку, из-за шторы наблюдал за тем, как кипит жизнь в зале его ресторана, наполняясь за себя гордостью, словно бокал искрящимся шампанским. Он был успешен, у него было все: процветающий бизнес и красавица Илона. Желать больше было нечего, разве что… Илона уже четыре года отказывала ему в официальном браке, но это Ласло почти не напрягало — теперь он наслаждался жизнью. Наконец-то для этого нашлось и время, и средства. Судьба благоволила ему.Илона гордо прохаживалась между столиками особо важных посетителей, принимая заказы на блюда и музыку. Андраш не мог не заметить, что большая часть посетителей ресторана — мужчины, которые пришли сюда ради одного единственного блюда — очаровательной хозяйки. Пока пальцы его автоматически делали свою работу, он был полностью поглощен мыслями о ней. И как не старался, не мог заставить себя не смотреть в ее сторону. Стряхивая с себя чары Илоны, пианист опускал взгляд к черно-белым клавишам, но даже тогда перед ним возникал образ ее безупречно ровной спины, прикрытой тонким полупрозрачным шелком.— Когда я слушаю, как Вы играете, я жалею, что перестала петь.Андраш вздрогнул, так близко прозвучали ее слова. Илона стояла рядом, опершись белым локтем на крышку рояля, и нежно улыбалась ему, обдавая своим таинственным запахом — то ли духов, то ли цветов, которыми она занималась недавно. Тепло ее дыхания, ласковый взгляд оказались столь сильным оружием, что Андраш, не в силах следить за нотами, опустил руки на колени.— Вы раньше пели?Илона быстро обернулась, бросила взгляд на Ласло и ответила сладостным глубоким полушепотом:— Играйте же…И лицо ее засветилось изнутри, а губы тронула милая улыбка. Андраш попытался освободиться от этих чар и стал играть веселую венгерскую польку.— Я хотела стать певицей, но очень скоро поняла, что недостаточно хороша для концертного зала.— Я тоже недостаточно хорош для концертного зала, — сказал Андраш, больше не пытаясь скрывать своих чувств, открыто и прямо посмотрел в ее кокетливое лицо.Илона совершенно естественно для себя кокетничала со всеми. Ей, несомненно, было приятно и внимание, и эта влюбленность красивого и, без сомнения, очень талантливого музыканта. Возможно, она даже подумала о том, что получить признание от такого мужчины, как Андраш стоит гораздо большего, нежели поклонение двух-трех банкиров.— Зато вы играете.— Я играю то, что закажут между блюдами.Улыбнувшись улыбкой королевы, Илона сказала:— Нам повезло с музыкантом, уверена, что вы будете ценным приобретением для Ласло и меня...Она отошла от рояля и принялась исполнять обязанности хозяйки, с удовольствием замечая на себе пылающие взгляды посетителей и двух мужчин — Ласло и Андраша, с жадностью следивших за каждым ее движением.Ресторан закрывался поздно ночью, когда уходил последний посетитель, часа в два. Ласло собственноручно запирал тяжелые двери на пару замков, особенно не беспокоясь об охране — в городе царило спокойствие и миролюбие (или Ласло просто казалось?). Это стало уже привычным обрядом: уходит запоздалый гость, повар выключает горелку на кухне, два официанта переодеваются в каморке, Андраш бережно закрывает рояль красным бархатным чехлом, Илона надевает перчатки, вешает на локоть сумочку, а затем, когда работники ресторана расходились, они втроем закрывали двери: Ласло, Илона и Андраш.На перекрестке, где один широкий проспект расходится двумя стрелками узких улиц, они расставались. Ласло и Илона направлялись в квартиру Ласло по одной, а Андраш по другой к себе, но чаще путь его лежал не домой. Он долго бродил по набережной и смотрел на ночной Дунай, одетый в бетонные парапеты. Вокруг гуляли пары, слышался шепот и куда ни посмотри — всюду влюбленные в объятиях друг друга. Андраш ходил по улицам до тех пор, пока ощущение страшного одиночества не заставляло его укрыться в тесной съемной квартирке. Но и здесь, лежа на узкой постели, его не отпускали грустные мысли. Он думал о том, что завтра наступает день, когда квартирная хозяйка потребует платы за месяц, о том, что пора сменить старый костюм, о том, что Илона никогда не будет принадлежать ему так, как она принадлежит Ласло. Мысли о музыке Андраш прогонял задолго до того, как они могли появиться и вызвать мучительную душевную боль. Впрочем, воспоминаниям он тоже не позволял приходить к нему, но во сне он был абсолютно беззащитен. Сны погружали его в прошлое, и тогда он видел зрительный зал, слышал аплодисменты и видел восторженные и гордые за него лица матери и пожилого профессора. Когда подобные сны приходили, Андраш какое-то время позволял себе жить в них, мечтая, что это и есть настоящее, но потом, вскакивал на кровати, ощущая слезы на своих глазах.Унизительное положение усугублял поношенный костюм, который Андраш вынужден был каждый день наблюдать утром. Аккуратно расправленный, он висел на плечиках, на дверце шкафа, прямо перед кроватью и издевательски смеялся над своим обладателем: ?Сейчас в моде другой покрой, но зато я пошит из дорогой тончайшей шерсти, привезенной из самого Британского государства!? Чашка кофе — единственный союзник музыканта, как будто говорила, подбадривая: ?Не обращай ни на кого внимания, тем более на такую незначительную вещь, как этот пиджак, я — твой верный друг, я постоянна и верна, ничто так, как кофе не сможет поднять тебе настроение и заставить начать очередной день, и кто знает, может он станет не таким как все, волшебным, чудесным, может, он принесет тебе что-то, чего ты и сам не ждешь?.Андраш мечтал. Он был музыкантом, художником, композитором, поэтому ему можно было простить и его мечты, и рассеянный вид. Но господин Шабо был абсолютным рационалистом, поэтому однажды, подойдя к пианисту, тихонько, но не без ироничной улыбки произнес:— Рояль должен блестеть, а не пиджак.Андраш почувствовал, как вся кровь бросилась ему в лицо. Молодой, считавший себя талантливым, пусть без тщеславия, но гордый человек мог пережить укоры от самого себя, но не от постороннего. Самым тяжелым для него в его новой жизни стало зависимое положение, но он действительно был зависим: Шабо платил деньги. Этот презренный для любого художника металл. Но без него нельзя прожить в Будапеште, а как хотелось бы сейчас оказаться где-нибудь на берегу океана, спать на циновке, есть фрукты с деревьев и не нуждаться в ботинках и новом костюме… Андраш поднял глаза на хозяина и ответил:— Я начну копить на новый костюм с первой зарплаты, — как не хотелось придать голосу отстраненной холодности, ничего не получилось, и слова эти самому Андрашу показались постыдно жалкими, как и он сам.— Мне бы пришлось очень долго ждать, лучше я сам куплю вам костюм.Ласло стало жаль своих невольных слов и того, что ими он больно ранил самолюбие пианиста. И чтобы смягчить ситуацию и хоть как-то разрядить возникшее между ними напряжение, он попросил Илону:— Принеси кофе для Андраша.Она с улыбкой кивнула и скрылась за шторой, а Андраш почувствовал неожиданную волну тепла, исходящую от Ласло. Мужчины обменялись взглядами, в которых можно было прочесть, что Ласло извиняется, а Андраш прощает и благодарит. Все же отношения внутри их маленького коллектива складывались, как нельзя лучше. Общительные, но не чересчур лезущие друг другу в душу сотрудники ресторана ?Шабо?, можно сказать, были дружны, искренни и еще — их объединяла любовь к Илоне. Андраш не мог не заметить, что и пожилой повар Иштван, и мальчик официант — все сходят с ума по хозяйке. Стараясь заслужить ее улыбку или просто взгляд, они готовы на все, но Илона была одинаково со всеми мила и приветлива. Каждому она находила приятное слово, улыбалась особенной улыбкой, но каждому казалось, что эти знаки внимания принадлежат лишь ему и никому больше. И день, и ночь Андраш не мог прогнать от себя мысли об Илоне. Ее образ сопровождал его постоянно. До боли в висках, до дрожи в кончиках пальцев, он думал о ней каждую секунду.А когда наступил самый важный день в ресторане, к которому готовились заранее, тщательно скрывая подготовку, Андраш в назначенную минуту заиграл бравурную мелодию, Ласло вынес бокалы с шампанским, все окружили именинницу — у Илоны был День рождения.— Ангелы не стареют с годами, так что ты остаешься прекрасной, как и год назад. Я тебя люблю, — сказал Ласло, протягивая коробочку растроганной и ничего не ожидавшей красавице.Она раскрыла футляр и обомлела от счастья — изысканная заколка, инкрустированная драгоценными камнями, так и переливалась в свете ламп. Илона поцеловала Ласло в губы, так, как будто они были здесь одни, и тут же украсила свою роскошную прическу заколкой. Официантов, одаривших хозяйку алыми розами, она расцеловала в щеки, приводя в страшное смущение, повар тоже вручил подарок, но богине, принимающей дары, все было мало. Она развернулась к Андрашу, который прячась за спинами, все же не мог остаться незамеченным для ее глаз. И она выжидательно смотрела и улыбалась надменной улыбкой.— На самом деле у меня нет для вас подарка, — сказал музыкант, — только вот эта мелодия, которую я сочинил специально для вас.Андраш протянул ей нотный лист, где-то на окраине сознания слыша удивленный гул голосов вокруг.— Вы сами сочинили?— Да.Он поспешно уселся за рояль и стал играть.Все, кто были в этот момент в ресторане, замерли. Отложили вилки и ножи. Отложили в сторону папки с меню. Художник, который каждый вечер сидел на своем месте, не смог рисовать и выронил карандаш. Слыша мелодию, которая проникала в самую душу, заплакала старая седая еврейка. За платком потянулся господин в дорогом костюме. Ласло поймал себя на мысли, что в носу у него защипало, и что вот-вот из глаз его потекут слезы. Он взглянул на Илону. Лицо ее утратило свое обычное надменное горделивое выражение. Но то, как она смотрела на пианиста, и еще более то, как он смотрел на нее, Ласло не понравилось. Если бы он знал, что последует за этим на первый взгляд безобидным подарком… Расставаясь на привычном месте, на перекрестке, они невольно задержались.— Спасибо вам за мелодию, — сказала Илона, подойдя к Андрашу, и поцеловала его.Так, как она прежде целовала Ласло. Открыто, не таясь. Так естественно, как будто для нее это было обычным делом. Ласло впервые почувствовал себя проигравшим. Андраш победил. И поцелуй Илоны был тому подтверждением. Что чувствовал Андраш… ничего. Он не видел и не слышал ничего вокруг, кроме дурманящего тепла ее мягкого тела и сладости ее горячих губ, прижимавшихся так жадно, как будто она ждала этого всю жизнь.Ласло развернулся и тихо ушел по своей стрелке-улице. Всю дорогу до дома он не мог прийти в себя от того, что в один момент вся его успешная жизнь рухнула. Но даже отпив половину из толстой бутыли, спустившись на пол и ползая в слезах по ковру, он не мог вызвать в себе чувство ненависти ни к Илоне, ни к этому музыканту. Под утро Ласло уснул, а вместе с первыми солнечными лучами пробудилась та часть господина Шабо, которая отвечала за разум, а не за чувства. Он встал, привел себя в порядок, позавтракал, и ничто не могло испортить ему аппетит. Ресторан — вот то, ради чего он жил, самое главное. И он требовал заботы и любви от него, от Ласло.Причесанный волосок к волоску, одетый в костюм, безупречно белоснежную рубашку, господин Шабо ярко выделялся на рынке среди простых домохозяек и торговцев.— Я не плачу за картофель двадцатку!— А я не могу отдать вам ее за меньшую цену!— На что она годится — такая? Лишь на пюре, десять!— Возьмите и приготовьте из нее пюре. Вы разоряете меня, господин Шабо! Тринадцать за килограмм!Ласло потянулся за бумажником и краем глаза увидел то, что заставило больно сжаться его сердце: Илона шла под руку с Андрашом, который нес охапку цветов. Все трое одновременно заметили друг друга. На мгновение остановившись, Илона выпустила из своей руки руку Андраша и, как ни в чем не бывало, подошла к Ласло. Она поцеловала его в губы. Ласло растаял, прижал ее к себе по-прежнему, как раньше: все же она принадлежала ему. А пианист… что ж, это был первый случай, когда она поддалась своему капризу (или Ласло просто хотел в это верить?). Андраш подошел, не отрывая взгляда от довольного Ласло:— Нам надо поговорить.— Не стоит, от этого никому не станет лучше. Я могу понять вас, и я вас не осуждаю. За четыре года, когда я знаю Илону, я изо дня в день вижу таких, как вы. Знаете, всем хочется этого. Чего-то для тела, чего-то для души. И я не исключение, мне будет легче иметь кусочек Илоны, чем не иметь ее вообще.С рынка они так и ушли втроем. Ресторан должен был открыться вовремя, и ничто, даже наводнение не могло помешать этому принципу господина Шабо. Как ни странно, они не испортили отношений, Андраш и Ласло. Каждый вечер, доходя до перекрестка, они до последней минуты не знали, кого возьмет под руку Илона и с кем продолжит путь. Им везло с равным успехом.— Андраш, а ты придумал название для своей пьесы? — спросил однажды Ласло по дороге домой.— Да, ?Мрачное воскресенье?, вам нравится?— Да. Грустное название, но ей подходит. А слов еще нет?— Нет.В этот вечер у Илоны появился еще один поклонник — немец Ганс. Находясь в Будапеште в командировке, он каждый вечер заходил в ресторан, чтобы съесть рольфляйш и услышать ?Мрачное воскресенье?. Он дрожал от маленьких знаков внимания, которыми иногда одаривала его Илона. Он был без памяти влюблен в нее и сейчас признавался ей в любви, горячо предлагая руку и сердце, и золотые горы его набирающего обороты бизнеса в Германии. Илона рассмеялась ему в лицо, но потом пожалела простодушного поклонника и кокетливо извинилась за свой смех. Оказавшись на пересечении трех улиц, компания остановилась. Илона чмокнула в щеку Ганса и прижалась к Андрашу. Ласло опустил голову и, справившись с мгновенной болью в сердце, предложил немцу:— Ганс, где ваша гостиница? Пойдемте, я провожу вас.Какое-то время они шли вместе, долго молчали, думая об одном. Потом заговорили оба одновременно о мелодии, которую теперь заказывали каждый день, о ?Мрачном воскресенье?.— Странная мелодия, — всхлипнув, сказал Ганс, — она не выходит у меня из головы. Как будто она говорит мне что-то, а что, я никак не могу разгадать…— Да, — отозвался мрачный Ласло. — В жизни много неразрешимых вопросов, может, не стоит на них искать ответы? Их просто нет. Знаешь, эту мелодию уже записали, скоро ее будут передавать по радио, а Андраш станет известным на весь мир.Ганс недоверчиво покосился на собеседника, затем перегнулся через парапет набережной и поглядел на черные воды Дуная.— Мне пора, господин Шабо!Через пять минут после того, как они расстались, Ласло услышал тяжелый всплеск воды.— Ганс… — прошептал он, чувствуя, как волосы по всему телу начинают шевелиться, — Ганс!!!Он успел вытащить его. Мокрые насквозь, они сидели на берегу, обнявшись, и Ласло долго рассказывал немцу, что есть другие приятные вещи в этом мире, кроме Илоны, рольфляйш например. Поутру он посадил друга на поезд.— Мы еще встретимся! — крикнул из вагона Ганс. — Я обязан тебе жизнью! Тебе и твоему рольфляйшу!