Платье третье, синее неба (1/1)

- Итак, юная Хокинс, сколько у вас было предложений руки и сердца? – спрашивает сквайр Трелони, разглядывая меня в лорнет.- Восемь, сэр. Двух не хватает для ровного счета.Сквайр разглядывает меня с головы до ног.- Поздравляю, вы превратились в обворожительную юную леди, Джимайма. Выходите за меня.- Вы слишком драгоценны, сквайр, - вежливо говорю я. – Мне еще потребуется муж для будних дней. Вас я смогу носить только в праздники.Сквайр хохочет над этой тяжеловесной шуткой и шлепает меня пониже спины.- А как этот славный юноша, Бенжамин? – спрашивает сквайр.- Уплыл, сэр. К южным морям.И это единственная причина, по которой я вырядилась в это платье: провожала Бена, устроившегося лоцманом на торговец. Я купила его сама, в бристоле, так что оно синее и весьма скромно украшено бисером на рукавах. Никаких бантов, лент и розочек. И все же, стоило надеть его, как мужчин словно магнитом потянуло. Одни краснели и заикались, как Бен; другие, как сквайр, щипали и шлепали меня. И ведь, черт побери, я даже не хорошенькая!- Джимайма!- Да, Бабуля, - я с облегчением сбегаю, оставив кувшин сквайру, все равно ему захочется еще выпить.- Вот список трав, - говорит Бабуля. – Ты знаешь, как они выглядят. Поспеши, а то скоро пойдет дождь.Подушка с травами – идея доктора, она утверждает, что это полезно для здоровья. И за них мы берем вдвое дороже, чем за обычные. Конечно, Бабуля не возьмет никогда чужого, но и своего она не упустит.- Хорошо, Бабуля, - говорю я.Идти приходится лесом, потому лугами – мили две, и очень скоро я стираю ноги. Дурацкие туфли! Самые раздурацкие туфли на свете! Я скинула их и чулки, и иду босиком, привычно ощущая ногами землю, палую листву, хвою, а также коряги и шишки. Дурацкий лес!Я в последнее время в полнейшем раздрае.Мне исполнилось двадцать лет.Все чего-то ждут от меня, словно двадцатилетие тебя к чему-то обязывает. Слова я, как эти цветы и травы – предназначена на подушку или на венок, должна служить чему-то. Мне больше нравится небо, оно огромное, просто необъятное, если смотреть вот так, лежа на траве, и иногда готово помочь тебе. Но чаще оно никому ничего не должно. И поистине прекрасно.- Простите, мисс.Я совершенно забыла про дорогу ниже по холму. Я поднимаюсь, делаю несколько шагов, и ноги примерзают к земле.- Не подскажите, мисс, где находится Яблоневый сад Бабули Хокинс?Я сглатываю и указываю влево, на юго-запад, где небо уже начало краснеть.- И далеко?- М-мили полторы.Он садится на придорожный камень, так знакомо вытянув левую ногу, и принимается обмахиваться шляпой.- Далековато для бедного калеки.О да, он отлично умеет давить на жалость, а потом весьма шустро бегает по лестницам. Я помню. - И что, ни одна телега не подвезет бедного калеку? – спрашивает он.- Это не слишком оживленная дорога, сэр, - говорю я.Он так удивительно соответствует и при том не соответствует моим детским воспоминаниям, что хочется подойти и пощупать его, но это, конечно, неблагоразумно. Я помню, у него длинные каштановые волосы, и вижу, в них появились тонкие нити седины. Задумываюсь, сколько же ему лет? Пять лет назад все эти люди казались мне такими взрослыми, такими далекими и такими странными. Я помню его протез, хитроумный, сделанный в Бристоле, и он на месте. Я помню кафтан, сшитый из кусков ковра, шалей, обшитый бахромой и какой-то нелепо-яркий, а он одет в простой серых камзол и обмахивается такой же серой шляпой.Он ищет Бабулю, и это пугает меня. У меня есть дома пистолет, мамин, весьма надежный, и я держу его заряженным.- Я знаю короткую дорогу, сэр, - говорю я. – Через лес.Он оценивает взглядом лес, потом холм, на который предстоит взобраться, и поднимается. Я протягиваю руку, и его ладонь все такая же теплая. Когда-то в шторм он не дал мне упасть за борт и сгинуть в пучине, и я записываю это доброе дело на его счет. Скорее всего, он это сделал, потому что через глупую наивную девчонку надеялся добраться до карты. Вычеркиваем.- Как вас зовут, мисс? – спрашивает он, пока мы идем через луг, и мне приходится смирять свой шаг.- Дж… Джимайма, сэр.- Родные зовут, должно быть, Джеммой, - хмыкает он. Меня как-то пытались назвать Джеммой. Не вышло.- Нет, сэр, - говорю я. – Родные зовут меня Джимаймой.Мы вступаем в лес, уже стемнело, и здесь сыровато и довольно холодно.О чем ты думала, Джим? Ты ведешь пирата в дом своей бабушки через темный лес одна. Читала ли ты сказку о красной шапочке, Джимайма Хокинс? Ты помнишь, чем для девочек заканчиваются подобные истории.Он смотрит на мои ноги.- Ты босяком?- Туфли жали, - говорю я.- А так можно исколоть хорошенькие ножки до крови.Уже исколола. Я смотрю вниз, чуть приподняв подол. Я привыкла к удобным башмакам, к штанам, и чувствую себя глупо в этом платье. А еще я чувствую себя глупо, потому что я его сразу узнала, а он меня не узнал. Хотя, с чего бы ему узнавать во мне сегодняшней, двадцатилетней чумазую девчонку-юнгу? - И зачем вам нужен Сад Бабули? – спрашиваю я. – Решили отдохнуть и подправить свое здоровье? Я слышала, сон там просто живителен.Я говорю, как по писанному. Боже! Доктор приучила-таки меня давать рекламу нашей гостинице!- Нет, - говорит Джон Сильвер зловеще. – У Бабули Хокинс хранится кое-что мое.Я ненавижу сокровища. Их было много, золота, драгоценностей, сокровищ, награбленных Флинтом с кораблей, потопленных в море. Их было так много, что даже сотая часть могла сделать человека богатым. Сквайр Трелони – человек вздорный и не слишком умный, но порядочный, поэтому каждому досталось по доле, он выделил деньги семье капитана Смоллета и даже Бабуле ?воспитавшей такого находчивого ребенка?. Пожил бы он в той нашей гостинице, в нищете, тоже стал бы находчивым.Я купила на свои деньги Атлас звездного неба и отложила немного ?на приданное?, из этих денег я купила себе платье. Все остальное золото лежало нетронутым, и мне не хотелось к нему прикасаться. В жизни можно добиться многого и без золота с острова сокровищ.Идя через лес я вдруг решила, что отдам его Джону Сильверу. Пускай радуется.А еще я подумала вдруг, а где попугай? - А это зачем? – Сильвер указывает на мой венок, сплетенный из душистых трав. – Так теперь носят в окрестностях Бристоля? - Да, - говорю я. – Тут это модно.Мы идем молча: я впереди, он хромает сзади, и это, честно говоря, нервирует. Я ожидаю удара в спину. - Мы уже почти на месте, сэр, - говорю я с облегчением, когда впереди показываются окна нашей гостиницы. Лес сменяется яблоневыми садами. Сразу же пахнет осенью. А еще – сидром, погребок распахнут, звучит музыка. Очевидно, сквайр все еще продолжает веселиться. Вот кто, должно быть, растратил уже все сокровища.Я поднимаю глаза к небу и нахожу Полярную звезду, уже много лет она для меня означает, что всегда можно вернуться домой. Когда я опускаю взгляд, то обнаруживаю, что Сильвер тоже смотрит в небо. И я вдруг понимаю отчетливо:Во-первых, за пять лет он приобрел тот ореол ?Злодея?, от которого сложно избавиться, и теперь я вдруг начинаю думать, а вдруг? А что бы было, если бы я была взрослой, умной девушкой, каковой я являюсь сейчас? Во-вторых, я сейчас совершенно не взрослая и не умная, потому что мне больше всего интересно, а каково это, целоваться под звездами? Ну, то есть, я едва ли на пару лет старше себя той, да ко всему прочему еще более глупая.В-третьих, я не могу привести этого человека в уютный мирок, построенный Бабулей. Там горит огонь в очаге, пахнет ее стряпней, хохочет сквайр, отпускает язвительные комментарии (ну, или нежничает) Ливси. Этот мирок защищен стенами и яблоневым садом от опасностей мира. Он стоит той части кровавых сокровищ, что получили Бабуля и доктор. Я не могу его разрушить.- Золото, - говорю я севшим голосом. – Десятая часть. Я потратила только пару фунтов. Оно хранится за колодцем, вон там. Под единственным красным камнем, на нем вырезан лучник. Забирайте его и ковыляйте… уходите отсюда.Я крепко зажмуриваюсь, потому что никогда никому не говорила подобного, никогда ни от кого не откупалась, и потому что Бабуля и в особенности доктор Ливси считают эти деньги моим приданным, на которое я когда-нибудь, когда мне осточертеют звезды, истории и собственные фантазии, подцеплю как на крючок хорошего мужа. Ага. А еще ими можно откупиться от своих кошмаров.- Джим.Я открываю глаза и обнаруживаю, что он зажег фонарь, подвешенный к яблоневой ветке, и яркий свет слепит меня.- Джим Хокинс, - улыбается Сильвер, - если ты думаешь, что за пять лет я не сумел раздобыть себе золотишка, то ты совсем плохо обо мне думаешь. - Хорошо, - машинально поправляю я. – Это бы означало, что вы встали на честную дорожку. - Не знал еще ни одного честного трактирщика или торговца в Бристоле, - пожимает плечами Сильвер, рассматривая меня от венка на голове до сбитых о лесную дорогу ног, а я сожалею, что юбка недостаточно длинная и открывает грязные щиколотки. Дурацкое платье. А еще я думаю, неужели он сразу узнал меня? – Джимайма… А я-то еще гадал, как же тебя зовут, нелепое создание. Я начинаю злиться, хотя в сказанном нет неправды. Джимайма Хокинс – очень нелепое создание, как не крути. И я начинаю сожалеть, что со мной нет маминого револьвера, а не то я бы пристрелила его. Может быть, одолжить у Сильвера, как в былые времена?- Не очень вежливо держать гостя на улице, в темноте, под начинающимся дождем, бедного калеку, - начинает монотонно канючить он, бесцеремонно опираясь на мое плечо. – Вы так быстро прогорите, Джимайма Хокинс, если будете так нелюбезны. Гость проделал к вам путь из самого Бристоля…- Это всего семь миль! – возмущаюсь я, но увернуться уже не могу.- Из самого Бристоля ради ваших чудесных… Что у вас там замечательное? В общем, собираюсь поправить здоровье.- Сэр, - устало спрашиваю я. – Что вам от нас нужно? Десятая часть сокровищ все, на что вы можете рассчитывать. Все деньги Бабули и доктора Ливси вложены в эту землю, но вам она доход не принесет, а со сквайра вы едва ли получите хотя бы пенни. Если у него остался этот пенни. Возьмите мое золото и возвращайтесь в Бристоль. В деревне можно даже нанять экипаж, он вам недорого обойдется.Мне не слишком тяжело, так что, думаю, Сильвер как всегда разыгрывает беспомощного калеку. Он, помнится, шустрый для одноногого. И опаснее иных двуногих.- Я ведь уже сказал, Джимайма Хокинс, - отвечает он. – У Бабули есть кое-что мое. И далеко не все измеряется в золоте.Мне хочется верить, что еще есть дружба, любовь и другая подобная ерунда, но я прекрасно понимаю, что это все платье виновато. В нем я чувствую себя девушкой, а девушкам хочется романтических чудес и благородных разбойников. Но я ничего не могу поделать, и веду волка в домик своей Бабушки. Интересно, что будет завтра, когда я снова стану собой?