Смерть близнеца (1/1)

Перед глазами до сих пор стоит выражение твоего лица: печальным безжизненным взглядом смотришь мимо меня. Стеклянные глаза, полные тоски и одиночества, смотрят сквозь стену за моей спиной. Взглядом, уставшим от отчаяния, говоришь: ? Я невидимка. Ты меня не видишь?. – ?Я вижу тебя, мой брат!? Бегу к тебе, целую твои волосы, тёмные-тёмные, как ты сам. Они всё ещё пахнут песком и солнцем, как в тот день, когда я последний раз видел тебя живым. Не даёшь мне передохнуть или хотя бы утереть выступившие слезы, и швыряешь в меня ещё одно воспоминание о том, как мы были счастливы с тобой когда-то... Лило, которая спала свернувшись калачиком у меня под рукой, вдруг резко проснулась. – Папа, почему ты плачешь? – быть может она чувствовала. Выжидающе смотрела на меня маленькими оленьими глазками. Тёмными-тёмными. Ждала, что я признаюсь ей во всём. Расскажу правду, что на самом деле я её дядя, а папа… Папа умер, и больше она его никогда не увидит… - Я не плачу, детка. У меня от солнца слезятся глаза. Смотри, сегодня такое ясное утро! День наверняка будет хорошим, без дождя. Пойдём в зоопарк? Девочке всего 5 лет. Несмышлёныш. Ну как ей объяснить, что я вот уже второй месяц притворяюсь её папой, которого она любит без памяти? Нет, она ещё слишком мала. Смерть отца станет потрясением, психологической травмой для неё, а я… Я только рядом с ней не жалею, что являюсь его близнецом. Близнецом, оставшимся в живых. Теперь мой долг вырастить Лило. – Ура, в зоопарк! – вскочила она с постели, хлопая в ладоши. Открыла шкафчик с одеждой и стала искать подходящий наряд. – Подожди-подожди! Не так быстро! – смеюсь и стараюсь остановить её. – Слишком рано. Зоопарк ещё не открылся. И потом, нужно причесаться, умыться, позавтракать и почистить зубы. Поэтому, давай наденем одежду попроще, чтобы не испачкаться и переоденемся перед выходом. Мы с Лило прогуливались по зоопарку: свежий воздух, пение птиц, вольеры с дикими животными. Я на время забыл о сновидениях. В них мой брат является мне чуть-ли не каждую ночь. С момента его гибели прошло 50 дней, и всё это время я живу в постоянной борьбе с самим собой, чтобы не наложить на себя руки. Он был частью меня. Его внезапная смерть словно содрала с меня кожу, бросила истекать кровью и медленно умирать вслед за ним. С каждым днём чувствую, как силы покидают меня. Я истощаюсь. Умираю изнутри. Превращаюсь в живого мертвеца. Моя телесная оболочка временами просит еды и воды...а души уже нет. Говорят, у каждого человека есть бессмертная душа. Тело умирает, а душа продолжает жить. Чёртос два! Я умер вместе с братом! На том же самом месте, где увидел его тело! Изуродованного осколками стекла и переломанного грудой металла, его извлекли холодного и бездыханного из искорёженного авто. Что я пережил в тот момент, когда увидел своего близнеца мёртвым? Тогда кровь ударила в голову, и я начал задыхаться от жгучей боли. Пронзительный, высокий плач ударил по ушам и отозвался в голове. Оцарапал дыхательные пути. В горле защипало. Крик. Я кричу, но не слышу себя. Кричу в пустоту и она поглощает меня. Становится темно и холодно. Очень холодно. Я будто ночью провалился в ледяную прорубь с головой. Тысячи иголок вонзились в моё тело и разом сковали, от чего я не мог шевелиться, не мог кричать и думать. Я не вижу, не слышу, не чувствую. Забыл кто я и где нахожусь. Потом вспышка. Начинаю прозревать и вижу тёмный силуэт на фоне большой огненной двери. Не могу его разглядеть. Свет от двери такой яркий, что режет глаза. Я ослеп, но ко мне возвращается слух. Слышу грубое, сдавленное ругательство, похожее на рычание, и в то же мгновение раздаётся испуганный визг. Кричит кто-то другой, но такой до боли знакомый. Зовёт на помощь так пронзительно, что я вмиг выхожу из ледяного ступора и чувствую своё тело. Ноги тщетно молотят воздух. Я осознаю, что не падаю, а будто зависаю в вакууме и могу опереться на пустоту. Начинаю двигаться в направлении того, кто кричит. Я так хочу помочь ему, что забываю о себе. Стараюсь восстановить зрение. Прищуриваюсь и вижу, как нечто тёмное, силой втаскивает в огненную дверь, того, кто всё ещё кричит и сопротивляется. Как только они входят, дверь теряет яркость и гаснет, оставляя меня в темноте и пустоте. Душераздирающий вопль стоит в моих ушах. Я слышу его вдалеке и бегу на этот крик. Подбегаю к двери – она ещё не затухла и хорошо видна. Протягиваю руку и хочу войти в неё, но не успеваю сделать и двух шагов, как грубые, сильные руки хватают меня сзади за плечи и дёргают обратно. Слишком большие руки. Я бы даже назвал - лапы. – Один звук – и ты мёртв! – хрипло угрожает кто-то. Чувствую, как он сжимает мне горло, едва могу вдохнуть. Бью его локтем в живот – как больно! Пресс у него железный, совсем как руки. А ему хоть бы хны, даже дыхание не сбилось. В отчаянии со всей силы бью его пяткой по ноге. Он теряет равновесие. Я вырываюсь, но он успевает схватить меня за капюшон толстовки и снова притягивает к себе. Его лапа опять сдавливает мне горло: – Я убью тебя, я не шучу! Раз и навсегда отсеку твоё любопытство! Будешь знать, как бродить по загробным мирам! Он перехватывает меня за волосы и вдавливает мне в горло что-то тонкое, цепкое и острое, похожее на коготь. Собирается прирезать меня! Я застываю, напрягаюсь и покорно жду. В голове бессмыслица. Моя недавняя борьба с этим существом, сменилась полным отчаянием и нежеланием защищать свою жизнь. Вдруг он резко меня разворачивает и смотрит в лицо. Я не вижу его, зато он видит меня. Лапы ослабляют хватку. – Невозможно…- выдыхает он мне в лицо и я на доли секунды прихожу в себя. Чувства вновь возвращаются ко мне: слишком много паники, ужаса, адреналина. Резко вскидываю колено. Он хрипит, согнувшись, и я вырываюсь. Но куда бежать? Кругом тьма и пустота. Огненная дверь почти затухла. Слабый свет пробивался сквозь неё и я решил бежать к этому свету. – Стой! Тебе ещё рано! – кричит он и бежит за мной следом. Его рёв всё ближе и ближе. Я поднажимаю. Меня ещё в жизни никто так не догонял. Он рычит и ускоряется вместе со мной. Что-то большое, тяжёлое налетает сзади, сбивая с ног. Я чувствую сильную боль в голове и груди. Во рту привкус земли и железа, а в носу запах мокрого асфальта. Слышу, как со мной говорят незнакомые люди, помогают мне подняться и осматривают мои повреждения. Вспоминаю кто я, где и зачем. Ларри…мой брат…и снова захожусь криком. Я остался один -один, наедине с болью и ужасом, которые останутся со мной навсегда. Смерть моего близнеца будет преследовать меня до конца моих дней. Мне ни за что от неё не избавиться, она стала частью меня...Нет, это не сон. Воспоминание. Я моргнул, стряхивая нечаянную слезу. Хорошо, что я в тёмных очках. Сколько ещё я продержусь? Как вообще кто-то выживает после смерти близкого человека? Я вздрогнул от того, что Лило дёргала меня за рукав. – Папа, папа, смотри - близнецы! – Где? – меня пробрала дрожь и я стал озираться по сторонам. – Вот, вот - у лошадки! – просунула она руку через ограждение вольера. – Доча, это не лошадка, а козочка. – улыбнулся я. – Козочка? – удивилась Лило. - А почему она без рожек? Я пожал плечами: - Ммм...даже не знаю… наверное порода такая, безрогая. А где же близнецы? – рассматривал я животных. Только Лило с её любопытством, вызывала у меня желание жить дальше. Ради неё я продолжал это делать. – Вот, вот! – показывала она пальчиком. - У этой козочки два одинаковых ребёнка, чёрненькие! Я хочу их погладить, можно? В вольеры с домашними животными разрешалось заходить и контактировать с ними. Мы с Лило купили на входе несколько морковок и зашли погладить и покормить коз. – Вот они, эти два ребёнка-близнеца! – Лило бросилась к козлятам. Её мать определённо не занимается с ней и не читает книжек. Девочке уже 5 лет, через год поступать в начальную школу, а она не может отличить козу от лошади и не знает, как называть детёнышей животных. – Лило, правильно говорится не ребёнок, а козлёнок. – придётся мне взяться за её обучение. - Это у человека ребёнок, а у животных – детёныш. Например, у тигра – тигрёнок, у медведя – медвежонок, у кошки -…- снимаю очки и смотрю на неё вопросительным взглядом. – Котёнок! – радостно отвечает она. – Молодец! А у курицы? – продолжаю задавать вопросы. – Цыпленок, я знаю! А у лошадки? Пап, как зовут детёныша у лошади? – У лошади? Э-эмм… - как же его зовут? Вот чёрт, такого я не ожидал. Я плохо разбираюсь в животных. Вот если бы она спросила, какой стиль танца напоминает движения лошади, я сразу бы ответил, что это шаффл, джамп-стайл и DnB Dance - любимые стили Ларри. У него классно получалось двигать ногами. Не прошло и получаса, а я снова вспомнил о нём. Надеваю очки, чтобы Лило не видела, как я грущу. – Не знаешь? А я знаю! – довольно улыбалась она, видя мою растерянность. – Детёныша лошади зовут - лошадёнок! Да, верно. Лошадёнок. Логично. И как я не додумался? Лило – молодчинка! – Папа, а если у животного два одинаковых детёныша, то как их называют? Близнецы? От этого слова, вдоль позвоночника прошла дрожь и как-то неприятно передёрнуло. Не могу его слышать! Теперь от него сосёт под ложечкой и перехватывает дыхание. А ведь когда-то, оно приносило столько счастья и радости. "Les Twins, Les Twins, Les Twins"- звучало везде и отовсюду, где мы появлялись вдвоём с братом. Нас было двое. По отдельности, мы не могли существовать. Его не называли Ларри, а меня не называли Лораном, когда мы стояли рядом или были в зоне видимости друг друга. Даже в день нашего рождения, мы не разу не разделялись по именам. "Happy birthday Les Twins!" Близнецы…Это слово обожгло до боли. Лило смутилась и затихла, глядя на меня. Неужели заметила моё волнение? Нельзя, чтобы мои переживания передавались ей. Я сделал вид, что просто думаю над её вопросом. Думаю и не знаю, что ответить...***Новый сон, но по сути неотличимый от других, мучивший меня уже 50 дней. "Пожалуйста, не уходи". – шёпотом молю то ли во сне, то ли наяву. Руки тянутся к нему. Ни сколечко не боюсь и беру его за руку. Она вовсе не холодная, как я ожидал. Прикасаюсь к тёплой коже склоненного передо мною лица, чувствую щетину на подбородке. Пальцы проводят вверх, к линии роста волос – хочу, чтобы он поднял лицо, хочу посмотреть в его глаза. Но он не смотрит на меня. Его усталые глаза, прикрытые тяжёлыми веками снова смотрят мимо, смотрят в пол и как бы говорят: ? Ты забыл обо мне. Ты меня не помнишь.? Он отступает на несколько шагов, но всё ещё держит мою руку. Потом медленно её отпускает и поднимает на меня взгляд. Моё сердце ухает куда-то вниз. Я просыпаюсь весь в поту. Зажигаю ночник и жду, пока выровняется дыхание. Адреналин струится по венам: сон как и всегда казался таким реальным. Мои руки до сих пор чувствуют прикосновение и в ушах стоят его слова, которые он не произносил вслух. Почему он так сказал? Не проходило ни одного дня, ни одной ночи, ни одного часа, чтобы я не вспоминал и не скорбел о нём. Я помню, даже когда всеми силами пытаюсь забыть. О, я был бы счастлив это сделать… Снова ощущаю прилив ярости и злости. Ненавижу! Ненавижу себя за то, что я ещё жив! Знаю, что предал, оставив тебя одного в мире мёртвых. Но я исправлю это! Сию же минуту… Бросаюсь к окну. Открываю настежь. Сейчас я это сделаю, Ларри! Клянусь, я не струшу в этот раз! Ты только не грусти, мой брат, подожди ещё немного – я уже иду к тебе! Босыми ногами становлюсь на подоконник. На этот раз не буду смотреть вниз, не буду думать, что этаж девятый. Иначе снова не смогу. Страх мешает. Ларри, помоги мне! Я как и ты не верю в существование жизни после смерти, а это значит, что мы с тобой никогда не увидимся. Я не справлюсь, не смогу жить без тебя. Слёзы катятся вниз и капают на пальцы ног. На трясущихся согнутых ногах придвигаюсь к самому краю оконного откоса. Стопы сильно вспотели. Одной рукой держусь за верхнюю часть оконной рамы. Тёплый ветер бьёт в лицо. Зажмуриваюсь. Ничего не вижу. Не обращаю внимание на гул ночного мегаполиса. Слышу только стук в висках. Сейчас чернота поглотит все воспоминания и мои мучения наконец закончатся. – ?Всё будет хорошо.? – внутри меня звучат голоса. Проклятое тело! Включило режим самосохранения. Лжёт, пытаясь меня успокоить. Выигрывает время... – ?Осторожно, впереди опасность!?– предупреждает криком второй голос. – ?Не делай этого!?– умоляет третий. Проникновенный заботливый голос. От этих голосов сводит живот. Меня тошнит от переизбытка страха. На этот раз я не пойду у них на поводу. У меня лишь один выход облегчить свои страдания – уход из жизни. Медленно разжимаю пальцы – я больше не держусь. Балансирую на самом краю откоса. Стою и жду, когда потеряю равновесие и испытаю облегчение от всего этого. – ?Осторожнее!? – в голосах слышится отчаяние. Я понимаю, что они не успеют, и мне хочется смеяться, представляя, как их руки хватают воздух в каких-то дюймах позади меня. Чувствую, как теряю равновесие и… - Папа, папочка!!! – на последних мгновениях перед падением, резко оборачиваюсь на этот крик, пронзительный и полный ужаса. Одной рукой успеваю ухватиться за боковую часть оконной рамы, подтягиваюсь в момент соскальзывания и приземляюсь одним коленом на откос. За доли секунды группируюсь, втягиваюсь внутрь окна и падаю на пол. Не знаю, как я это сделал. Тут же отхожу от шока, встаю и бросаюсь к плачущему ребёнку: - Лило, доченька моя…- целую, глажу, обнимаю, успокаиваю её. – …Всё хорошо, папа рядом…Папа всегда будет с тобой…Если бы ни Лило, я давно бы ушёл из жизни. Даже не знаю, что будет со мной, когда мать заберёт её через неделю. Мне нужно быть сильным и жить ради неё. Но как это сделать, если я одной ногой уже стою в могиле? Наша духовная и физическая связь с Ларри очень сильна. Не взирая на его смерть, нас по-прежнему тянет друг к другу. Мёртвые не воскресают. Значит, есть только один путь нашего с ним воссоединения...***Сегодня Лило проснулась раньше меня. Перебралась ко мне на кровать, и пока я спал, потихоньку игралась с моими твистами. Я проснулся от чувства щекотки на лице. И только я спросонья открыл глаза, как Лило тут же потребовала от меня еды. У неё был хороший аппетит. Вся в папу. Ларри любил вкусно поесть и умел готовить, в отличие от меня. Ночь прошла спокойно. Как ни странно, я даже выспался. Мы заправили кровати, оделись, привели себя в порядок и пошли на кухню. Открываю холодильник и осматриваюсь: молоко, сырная нарезка, сок, кукурузные хлопья, творожные батончики – то что нужно для полноценного завтрака ребёнка. – Папа, я хочу омлет из пиццы. – вдруг выдаёт Лило. – Как это? – удивлёнными глазами уставился я на неё. – Это же моя любимая еда – омлет из пиццы. Ты что забыл? Приготовь его, ну пожалуйста! – упрашивала она. Я немного растерялся. Мало того, что я понятия не имел, как готовиться это блюдо, так ещё ингредиентов было недостаточно. Ларри любил экспериментировать на кухне. Наверняка он готовил пиццу как-то по-своему, а Лило запомнила. – Ой, а у нас же нет пиццы, детка. – смотрю на неё так, будто прошу, чтобы она передумала и согласилась позавтракать тем, что я ей предложил. – Папа, пицца и не нужна. Как ты не понимаешь…– Лило покачала головой и демонстративно подошла к холодильнику, как будто она не пятилетний ребёнок, а опытный шеф-повар. - Нужны яйца, молоко, помидоры, колбаса, сыр...- она указывала на продукты, а я их доставал. Подумать только, она отлично в них разбиралась. Всё лучшее переняла от отца. Она рассказывала мне, как готовится омлет из пиццы и в какой последовательности. Я поражался и думал, зачем вообще учить детей различать козу и лошадь? Разве современным городским детям это пригодится в жизни? А вот использовать пищевые продукты по назначению, экономно, со вкусом и пользой для здоровья – это дело нужное. В итоге, у меня без труда получилось приготовить то, что так хотела Лило. Каждое моё действие время от времени погружало меня в воспоминания о моём близнеце. Я вспомнил, как мы с Ларри вместе готовили, когда жили вдвоём: какие мы были с ним проглоты и не толстели; как любили кормить друг друга чипсами и другой вредной пищей. Мне снова взгрустнулось. Ларри забрал с собой часть моего тела, часть моей души. Как же другие пары близнецов справляются со смертью одного из них? И справляются ли вообще? Быть близнецом – это счастье или проклятье?...– Папа, а давай потанцуем! – Лило не позволяла отчаянию овладеть мной и всё время старалась меня расшевелить. Всё же она чувствовала… - Мне сейчас не хочется, детка. Давай в другой раз. Как объяснить ей, что без Ларри – я никто. Я был никем, даже когда он был жив, но по каким-то причинам его не было рядом со мной. Я не мог танцевать без него. Никогда. В это сложно поверить, но это правда. Только Ларри мог меня завести. Он умер, и мой танец умер вместе с ним. – Но ты всё время обещаешь, а сам не танцуешь. – Лило обиженно надула губки. – Скорее бы дядя Лау приехал. – Ты скучаешь по дяде? – улыбнулся я, не ожидая, что она вспомнит обо мне. – Скучаю. – вздохнула Лило и мечтательно посмотрела на нашу с Ларри фотографию на стене. – Дядя Лау любит танцевать. Он весёлый! А ты стал грустный какой-то. Когда он приедет, я буду танцевать только с ним, так и знай! – с укоризной посмотрела она на меня, а потом подошла, уселась ко мне на колени и обняла. – Папа, ну почему ты стал таким грустным? Почему ты перестал танцевать? Почему ты не хочешь слушать музыку? Папа, ты заболел? Ты с кем-то поссорился? Ты тоже скучаешь по дяде Лау? Мой маленький детектив. Сколько вопросов и все в точку. В самое сердце. Была бы ты постарше - ничего не смог бы утаить от тебя. Но тебе только 5 лет. Для твоего же блага, лучше тебе не знать правды. Всё узнаешь, когда настанет время. А сейчас прошу лишь об одном: расти, быстрее подрастай, мой маленький психолог…*** Сон всё не шёл. Я буду ждать брата до утра. Знаю – он придёт. Будет молчать и смотреть на меня печальными глазами. На следующий день я буду совсем разбит после встречи с ним. Пройдёт весь день, прежде, чем я успокоюсь, а ночью… он снова явится и страшные мысли о самоубийстве будут одолевать меня. Нет, я больше так не могу! Либо я окончательно сойду с ума, либо...Я гнал от себя эти мысли, еле-еле борясь со сном. Больше всего на свете я мечтаю увидеть брата живым. Таким же живым, настоящим, реальным, как в моих снах. 01.45 - последнее, что я увидел на экране телефона, прежде, чем мои глаза сомкнулись, руки раскинулись, а тело обмякло – не дождался и погрузился в сон. Вдруг просыпаюсь. Слышу, как Лило тихонько плачет в подушку. Беру телефон, на часах - 02.08. Подхожу к её кроватке, чтобы успокоить. Обычно, она не плачет во сне. Да и днём я никогда не видел, чтобы она плакала и грустила - весёлый, жизнерадостный ребёнок. – Всё хорошо, папа рядом. – присаживаюсь на колени у кровати, чтобы быть ближе к ней. Шепчу, утешаю и глажу её поверх одеяла. – Что случилось, моя маленькая? Тебе плохой сон приснился? – спрашиваю тихо, вполголоса. Она лежит на боку, лицом в мою сторону и не шевелится. Наверное уже успокоилась. И только я хотел подняться с коленей, как Лило всхлипнула и вновь тихонько заплакала. Снова наклоняюсь к ней, глажу по головке и шепчу ласковые слова. Она не шевелится и плачет. Склоняюсь ближе, к её лицу, чтобы поцеловать…и вдруг щелчок в голове: понимаю - плачет не она. Бросаю взгляд чуть дальше, в темноту и меня мгновенно охватывает ужас. Осознаю: то, что я вижу сейчас перед собой – это вовсе не сон и никогда им не был. Это реальность. Все эти 50 дней, я реально видел, осязал и теперь слышу его – моего близнеца. Он стоит совсем близко, в нескольких сантиметрах от меня и Лило, у изголовья её кровати. Отчётливо вижу его, как посреди бела дня. Его призрак не прозрачен и не излучает света. Такое чувство, что маленький кусочек пасмурного дня поместили в кромешную ночь. Смотрю на него чуть ли не в упор и не знаю, что сказать – язык онемел и прилип к гортани. Боюсь дышать, боюсь сглотнуть скопившуюся от волнения слюну. Боюсь протянуть руку и пощупать его. Почему? Ведь до этого я говорил и прикасался к нему. Все прошедшие ночи я был уверен, что Ларри мне снится. Теперь я знаю, что видел призрака наяву, и от этого по коже холод и волосы дыбом. Не вижу его лица. Он закрылся от меня обеими руками и плакал. Но я уверен – это он, мой Ларри. Присматриваюсь, сосредотачиваюсь, чтобы разглядеть и запомнить его.На нём какая-то странная одежда. Совсем не та, в которой его хоронили. Длинные в пол, тёмно-серые, я сказал бы грязные пыльные лохмотья, небрежно сшитые из жёсткой на вид ткани, похожей на мешковину, скрывают всё его тело, кроме лица и кистей рук. Невидно, есть ли на его ногах обувь – всё скрыто под одеждой. Волосы, как и у меня - заплетены в твисты, но покрыты то ли засохшей грязью, то ли сажей. Он выглядел, как один из заключённых нацистских концентрационных лагерей второй мировой. Хотя я никогда не видел их даже в фильмах, но первое, что пришло мне в голову: ? мой брат - заключённый концлагеря, узник средневековой темницы, каторжник, раб?. Он не открыл мне своего лица и не проронил ни слова. Только тихий плачь, похожий на мольбы о помощи. Не истеричный, не кричащий, а измождённый, обессиленный, выдохнувшийся. Таким обычно плачут дети, когда не находят утешения и когда их долго никто не жалеет. – Ларри…- шепчу я тихо-тихо. Или не шепчу, а только беззвучно открываю рот, стараясь произнести его имя вслух. Мне очень страшно, но я чувствую - его призрак не несёт в себе угрозы. В нём нет ничего, что могло бы причинить вред мне и Лило. Наоборот, от него веет беспомощностью. Он словно пришёл просить меня о чём-то. Он будто зовёт. Зазывает меня к себе - в мир мёртвых. Мои глаза наполняются слезами, а к горлу подступает комок из ненависти и злости. Ненавижу самого себя! Мой брат нуждается во мне, а я снова и снова веду себя, как гнусный слабак и позорный трус. На миг прикасаюсь пальцами к глазам, чтобы смахнуть выступившие слёзы. Смотрю – а его уже нет…В носоглотке распухает в скопившейся влаги, становиться трудно дышать и я захлебываюсь от горя и отчаяния. Всхлипы перешли в тихое рыдание. Почему у меня не получается заткнуться? Бросаю взгляд на окно и чувствую, как накатывает волна облегчения. Выход есть. Да, выход – уход из жизни, в котором моё спасение. ?Нет, нет, нет!? - изо всех сил пытаюсь отделить от себя эту мысль, которая в один момент заслонила всё. Пробую задержать дыхание и успокоиться. Мои воспоминания, моя нынешняя жизнь, разделённая на до и после, моя дочь… Да, моя дочь! – Лило…доченька... – прислоняюсь к ней мокрым лицом. Целую её спящую и ничего не подозревающую. Она не должна страдать. Я должен взять себя в руки и жить ради неё…***Ближе к полудню, ко мне приехала старшая сестра Беатрис. – Как ты? – спросила она, заключая меня в крепкие родственные объятия. – Ничего. Держусь. Мои родные, близкие, друзья – все знали, как тяжело я переносил гибель близнеца. Братья и сёстры соболезновали мне больше, чем друг другу. А мама чувствовала, что я страдаю намного сильнее, чем она сама. Я замкнулся в себе и даже большая дружная семья, не могла помочь мне справиться с горем. Я никого не хотел видеть. Мои родные не настаивали. Знали, что мне лучше побыть одному и что время лечит, поэтому не тревожили ни звонками, ни приездами. Изредка я сам звонил, чтобы заверить их, что я жив и чтобы они не переживали за меня. Я был искренне рад, что сестра приехала меня навестить. Она была на 10 лет старше меня, имела большой жизненный опыт и была очень набожной. После выматывающих ночных видений и преследовавших мыслей о самоубийстве, мне впервые захотелось рассказать об этом именно ей. Я пригласил её на кухню выпить чаю. – Плохо выглядишь. Не высыпаешься? – спросила она, и по моему унылому виду и мешкам под глазами, этого трудно было не заметить. – Слушай, Беатрис, я хочу тебя спросить кое о чём. – решился я на откровенный разговор. – Ты ведь тесно общаешься с нашими родственниками, так вот… может тебе что-нибудь известно о том, снился ли Ларри после своей смерти кому-то из них? Ну знаешь, как это бывает, когда покойник приходит во сне и просит о чём-то…- я сделал паузу и посмотрел на сестру, чтобы убедиться, что она не считает меня сумасшедшим. Она слушала очень внимательно, и я продолжил. – Ты наверное не поверишь, если я скажу, что Ларри почти каждую ночь является мне во снах; молчит, но я чувствую, что он просит меня о чём-то. Я не знаю, чего он от меня хочет. – я прервался, пытаясь избавиться от комка в горле, который подступил, как только я вспомнил о близнеце. Беатрис, почувствовав мою тревогу, взяла меня за руку: - Лоран, не бойся говорить об этом. Я тебе верю. И ещё, я верю в Бога и в жизнь после смерти. На поминовении нашего брата, мы обсуждали с родными, то самое, что тебя сейчас так волнует. Ни мне, ни маме, ни кому-либо из наших родственников, Ларри не являлся и не снился. Поговаривают, что если умерший часто является живым родственникам, значит его душа не упокоена. Но наша семья заказывала панихиду о нём. Погребение, отпевание – всё было сделано, как полагается, по всем правилам церковного похоронного чина. Преподобный отец сказал, что теперь душа нашего брата пребывает в раю и мы можем не волноваться о его загробной участи. А если Ларри является тебе, то только по одной причине. - Какой-же? – я напрягся, догадываясь, что мне сейчас скажет сестра. – Ты не был на его похоронах, Лоран. Не присутствовал на отпевании и поминовениях и ни разу не сходил на его могилу. – в её тоне слышался небольшой упрёк и моё сердце неприятно защемило. – Я не обвиняю тебя. Я даже не представляю, что ты почувствовал, когда Ларри не стало. Ты - его близнец. Ты единственный, кто мог понимать и чувствовать его, как никто из нашей семьи. И ты единственный, кто не попрощался с ним. Вероятно поэтому, он и является тебе. Лоран, - Беатрис всё ещё удерживала мои пальцы в ладони, - сходи к нему на могилу. Тебе станет легче, а душа Ларри упокоится и больше не будет тревожить тебя. – Хорошо.– выдохнул я, ни капли не жалея, что излил свою душу сестре. – Я так и сделаю. Завтра же. Только отвезу Лило к её матери. – Лило здесь? У тебя? – обрадовалась Беатрис, вскакивая со стула. – Она в гостиной, смотрит мультики. Сестра взвизгнула, и приговаривая что-то себе под нос, побежала к любимой племяннице. - Тебе нужно чаще выходить из дома, потихоньку начинать встречаться с друзьями. – после прощальных объятий, Беатрис давала мне последние советы и наставления перед уходом. – Лило не должна видеть, как ты киснешь. Вспомни - Ларри ведь был совсем не таким. – она потрепала меня по щеке, чтобы вызвать улыбку. - Да, совсем забыла, - вдруг обернулась она, когда я собирался закрыть за ней дверь, - вспомни, может быть у Ларри была какая-то вещь, которую он особенно любил. Например, что-то из бижутерии, одежды, подарков от поклонников. Если найдешь такую вещицу, обязательно возьми её завтра с собой на кладбище и оставь на его могиле. Возможно Ларри скучает по этой вещи и просит тебя принести её. Она ушла, а я задумался. У Ларри очень много вещей, много памятных подарков от фанатов. Все его украшения, бусы, кольца, часы и даже плюшевого медведя Патро, родные похоронили вместе с ним. Одеждой мы с ним зачастую обменивались или носили по очереди. У нас был совершенно одинаковый вкус к вещам. В гардеробе Ларри не было не одной вещи, которую бы я не надевал. Были одни кроссовки, которые я ни разу не примерял, и которые он чаще других надевал на выступления. Может потому, что они были удобными, а может… Во всяком случае глупо наверное тащить их на кладбище. На следующий день, я должен был отвезти Лило к её матери, а после поехать на могилу брата. Самым сложным для меня оказалось сесть за руль. После того, как Ларри погиб в автокатастрофе, я больше не мог водить машину. Момент аварии, унесший жизнь моего близнеца я прочувствовал от начала и до конца. В тот вечер я разбирал коробки со стройматериалами. В родительском доме в Сарселе, мы всей семьёй решили сделать ремонт. Нас было много – дети, внуки, племянники. Кто-то из них работал дизайнером, кто-то разбирался в строительстве, поэтому за помощью к мастерам по ремонту мы не обращались и всё делали сами. Вытаскивая из коробки вёдра с краской, я почувствовал, как теряю контроль и не могу удерживать их в руках. Изо всех я старался сжать кисти рук, чтобы не выронить вёдра, но ничего не получилось. Голова резко мотнулась и куда-то поплыла. Внутри всё перевернулось, как и вёдра с краской, полетевшие на пол. Это не было похоже на обморок. Во время обморока, всё происходит быстро, ты не можешь его предотвратить, просто отключаешься и всё. Я же чувствовал и понимал всё, что со мной происходит. Пытался сгруппироваться и избежать падения. Но тело не слушалось. Оно не подчинялось мне. Коробки вокруг меня захрустели и затрещали, вдавленные в пол моим весом. Тело изогнулось в чудовищной невообразимой позе: голова вклинилась между тяжёлых коробок в самом низу, правая щека прижата к холодному полу, плечи вдавлены в края коробок, правое – чуть выше. Ноги торчали под разными углами, правая икра оказалась зажата между ящиками с пластиковыми трубами. Будучи достаточно пластичным, я тем не менее и представить не мог, что смогу упасть в такую нелепую позу. Моя гибкая спина, казалось, вот-вот не выдержит и сломается. С каждой секундой физическая боль становилась невыносимее. Спустя минуту к этой боли присоединилось что-то ещё. Мне словно перекрыли доступ кислорода. Я пытался вдыхать, но воздуха в лёгких становилось всё меньше и меньше. Сердце дрогнуло – страх, ужас! Чём дольше я ощущал его, тем сложнее было терпеть. В тот вечер в доме находился не только я. После работы приехали мужья старших сестёр и их взрослые сыновья. Требовалась мужская сила, чтобы выносить мебель и разгружать ящики с материалами. Они ходили взад-вперед, из дома во двор и обратно. Никто не замечал, что я застрял в доме. Было слишком шумно, а я лежал и не мог пошевелиться, чтобы привлечь их внимание. Невыносимая боль в согнутом, покрытом синяками и ушибами теле, стала последней каплей. К горлу подкатывал стон. Наконец меня заметили. Парни боялись трогать меня и просто отодвигали коробки. Сквозь звук рвущегося картона, я услышал звук моих же рыданий. Прерывистые, рвущиеся из груди всхлипы. Слёзы вдруг полились против моей воли. Мне было стыдно плакать перед племянниками и их отцами, столпившимися вокруг меня, но я ничего не мог с собой поделать. Они спрашивали, где и в каких местах мне больно, чтобы распознать, есть ли переломы и вызывать ли скорую. Больше всего я испытывал боль в груди. Из неё вырвалось одно-единственное слово: - Ларри...- в ужасе прошептал я. В тот момент я понял, что ?разбитое сердце? - это больше, чем метафора.