3. (1/1)

Караоке-бар… Хуже места для первого ?свидания? и придумать нельзя, серьёзно. Слишком темно, слишком интимно и глухо, но я почему-то всё равно туда прусь по настоянию Сана. Будто до сих пор не верю в его опасность.Даже не просто иду?— сам тащу туда Сана, только бы он не думал шантажировать меня тем, что откроет глаза.Не очень связно объясняю девушке за стойкой, что и к чему, неловко тереблю ладонь Сана, когда она начинает сверлить его взглядом.—?Может быть, ты что-нибудь скажешь? —?подсказываю ему сквозь зубы, почти представляя, как меня волокут из-за его вдруг проявившейся ам?бности в участок за жестокое обращение с реагентом.Хрена с два я на это согласен.—?А? Что? —?Сан, ещё не так давно казавшийся до мурашек опасным, властным и безбашенным, теперь, похоже, теряется в пространстве.Я не могу отказать себе в удовольствии мстительно сжать его руку.Ни звука из его груди.—?Говорю, не хочешь спуститься с небес на землю и рассказать неравнодушным людям, почему ты в повязке для сна?—?А-а,?— его чёрные родинки вздрагивают, когда он растерянно сглатывает.Я почти верю его игре, я едва не тянусь к его долбаному ?бежевому коту?, чтобы помочь и спасти от страха пустоты, я самую малость не успеваю проникнуться его жалобной и одинокой фигурой, держащей меня за ладонь. Он спасает нас обоих сам, наконец-таки говоря то, чего все так ждали.Чего так ждал я:—?Я в маске, потому что сам её себе купил и надел, чтобы не смотреть на своего… Чтобы показать ему, что я не злой и не страшный, а вовсе даже мирный и безобидный: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего, ха-ха, не говорю…Девушка, вероятно, принимает его за моно, а меня за очередного робкого, но безмозглого реагента.Нет уж, без мозгов здесь только Сан… Который обыграл нас обоих на ресепшене, который из огромной пумы превратился в кот?нка по щелчку пальцев, который…—?Сан… —?Я не могу, я не смею спросить у него, почему он такой сложный. Мне бы вообще к нему, как к зв?здам, изредка тянуться руками, пропускать свет сквозь пальцы и не давать приближаться. Я уже сгораю, только держась с ним за руку и смотря на то, как он дрожит от невозможности убежать.Мы только что прошли коридор и закрылись в нашей комнате, так что я могу разжать его руку. Но не хочу.Много ли та девушка видела таких сумасшедших, как Сан? Много ли Сан видел таких, как она…—?Сан. — Убеждаю себя, что наши ладони до сих пор крепко сплетены потому, что я боюсь его движений. Вдруг он снимет повязку, вдруг решит убежать, вдруг… Удерживая его, я убегаю сам.—?М-м?—?Мы в караоке, и, может, ты теперь скажешь?— зачем?—?Чтобы петь?.. —?Он так растерян сейчас?— отпусти его руку, затаись в полумраке комнаты, и совсем потеряется. Исчезнет и, быть может, отстанет. Прекратит донимать вселенной и цветом.Интересно, насколько его желания быть ведомым монстром хватит?—?Разве ты умеешь читать сквозь маску?—?Смотря что за маска. —?Смеётся. — Я понял.—?Правда? Уверен?—?Ты можешь бросить меня прямо сейчас. У меня всего лишь цвет в глазах?— у тебя моё всё. Давай, проверяй, насколько меня хватит.—?И проверю. Только… Чего же мы добьёмся, если будем целый час молчать?Сан поджимает губы, медлит с ответом. Я вижу дрожь его родимых пятен даже в этой почти чёрной комнате.—?Можешь не петь, если не хочешь, только не молчи.Я не отвечаю Сану уже двадцать минут. Сижу на диванчике, смотрю на него сквозь обесцвеченную призму, листаю ?Твиттер?. А он так и ждёт чего-то. Жмётся ко входу, не даёт мне шанса выйти и так напряжённо молчит, что сводит с ума.Ну и какого ты чёрта молчишь, Чхве Сан? Обиделся? Разозлился? Потерялся? Открой свой незатыкаемый фонтан звуков!А он ждёт.—?И чего ты ждёшь? Чтобы я петь начал? Я не умею.—?Я научу,?— он дёргается на звук моего голоса, улыбается, точно обрадованный игрушке ребёнок, и ещё больше прижимается к двери. — Мы за этим сюда и пришли. —?А чуть помедлив, добавляет:?— Это важно.—?Важно? Петь песни важно?—?До тех пор, пока я пытаюсь жить по законам твоего мира, ограничивая своё зрение в ущерб себе, раз уж начал разговаривать, будь добр проникнуться и пожить в моём мире.Что за бред?Диван не так располагает к беседам, как я бы того хотел. Приходится встать и вновь оказаться рядом с этим трясущимся без внимания назойливым (хотя где эта назойливость была последний час?) щенком. Положить руку ему на плечо и сжать что есть силы.—?Не думай, что, походив час-другой в дурацкой маске, ты вдруг стал ко мне ближе. Ты не понимаешь, как сложно быть моно в этом пестрящем красками мире! И тем более как тяжело из-за таких, как ты, вновь и вновь встречаться и расставаться с этими красками… Какие к чёрту песни сравнятся с твоим дурацким и наивным желанием побыть на моём месте?!—?Возможно, никакие, но я и не сравниваю. —?Тогда что ты делаешь? Игра на моих нервах — тоже плохая идея. —?Повязка, песни… Ты слишком цепляешься за детали и потому меня не понимаешь. Смотри, я не заставляю тебя снять маску и не снимаю сам, потому что не в ней дело. Не в том, вижу ли я цвет, не видя ничего в принципе. Просто так тебе легче со мной находиться, разве нет? Без боязни, что я обрушу на тебя всплеск, отвернусь в чью-то чужую сторону, брошу, не закончив, рассказ о цвете солнца… Я, может, связь теряю, когда стою вот так, и ни туда, ни сюда двигаться уже не могу. Как и ты, оказываясь в нашем ?страшном цветном мире?, скажешь нет? Вот только меня обычно ведёт музыка, а тебя?— я.Я стою напротив, я вижу, как его губы произносят это, я слышу, но ни на миг не верю. Так… страшно. Рукой тянусь к его маске, чувствуя почти физическую необходимость взглянуть ему в глаза?— мне не нужен цвет, нет,?— мне нужно знать, что он не шутит.Никакого взрыва не наступает?— маска спущена так, что едва открывает глаза, лицо по-прежнему слишком закрыто. И я не чувствую себя наркоманом, разглядывая вместо поиска ответов его радужки. Впервые они так же скучны, как и всё вокруг. Не ржавые, не карамельные и даже не кофе?— безжизненно серые и потухшие. Впервые они близки настолько, что я даже в темноте могу пересчитать ресницы.Сколько раз я ловил ?всплески?, сколько пытался сосчитать хоть что-то на его теле, пока оно не стало скучно-блеклым, сколько раз я думал, что только я сам и отражаюсь в его глазах? Сколько раз я себе обещал не заглядываться, случайно встретив его взглядом?— со счёта сбиться.Он холодно, непривычно серо и строго смотрит и снова молчит, а у меня чувство, будто это играет моя собственная песня, слова из которой выбросили, заменив бесконечным проигрышем. Чёрно-белый мир?— это моя песня, но бесцветные глаза реагента?— лишь прелюдия к её смыслу.***Мне не страшно. Подумаешь, темнота. Подумаешь, тишина. Мне не страшно. Всё внутри сжато в ожидании чего-то большего, чем просто его дыхание, и только ждёт момента.Я напряжён, как струна, как почти сорвавшийся с цепи пёс, как затаившийся на охоте лесной кот. Не потому, что вдруг обратился в слух, но потому, что жду вопроса ?зачем??. Сонхва не спросил сразу, но едва мы зашли в комнату, дал понять, что ответ узнать хочет.Вернее, он спросил, зачем мы пришли.Но это не то ?зачем?. Мы пришли, чтобы петь песни.А вот для чего я хочу петь их, почему именно они и какой мне прок, почти связанному и немощному, от нот…Потому что так выглядит мой мир, Сонхва-хён. В нём любой звук, кроме голоса, важен, в нём каждая мелодия дороже и ближе признаний в любви.Я твой маленький ослепший монстр, но так же ты — моя первая и единственная песня в этом сотканном из шума мире.Кажется, пока мы снимали помещение, кто-то что-то не то свистел, неуклюже выплёвывая звуки вместо слов, не то сипел и этим портил Сонхва настроение, и его настроение теперь хуже и от них?Прости, я не рефлексирую на чужие бла-бла.Поэтому я просто подожду своего ?зачем??.Быть ящерицей или хозяином не так важно, будучи наконец припёртым к стенке нужным вопросом.Думаешь, я не скажу, не отвечу? Я глупый? Я глупый, наивный, я верю в твоё ?долго и счастливо? и в то, что, поняв музыку, ты сможешь распознать цвет… Я научу тебя проигрывать радугу по нотам, и, может быть, тебе больше не будет страшно за свой чёрно-белый мир. И сам я, может быть, ориентируясь на твой голос, пойму, куда подевалась моя палитра.—?Ну и чего опять замолчал? —?Мы друг напротив друга?— наконец-то! —?и смотрим глаза в глаза. Я?— едва справляясь с желанием устроить саботаж, он?— что-то упрямо и одновременно ненавистно ища во мне.—?Я пытаюсь понять, что ты мелешь.—?На сколько мы в караоке?Да-да-да, я бесстыжий дурак, никого не слушавший на ресепшене.Кстати, будет уместно спросить, не звучал ли мой тон по-идиотски, когда я отвечал про маску? Кто нас спрашивал вообще?—?Ча-а-ас. Был. —?Как Сонхва-хён красиво недоумевающе поднимает бровь. Скептичный, важный, величественный?— я даже до сих пор, прищурив с непривычки глаза, вижу его ауру. Слышу каждый его жест.Но у нас, увы, осталось не так много времени. Я не могу любоваться вечно.—?И чем ты только слушал.—?Обычно делаю это глазами.—?Хрен с тобой. Как учить-то собрался?На глаза снова натянули повязку, и до меня наконец снизошло понимание того, что показать Сонхва всю значимость музыки будет сложнее, чем казалось.Всё ведь было нормально! Я просто сказал, что нотный стан похож на радугу. Даже не предложил посмотреть, как цвета градиентом переходят друг в друга, не попросил задерживать дыхание на ноте ?до?, представляя перед собой красный сигнал, ни одного слова не ляпнул про синестезию1. Просто сухой, нейтральный, как эта двоичная шкала, факт: и там и здесь?— семь.Конечно, я хотел продолжить, что и радугу, познакомившись со всеми цветами, можно будет проигрывать в голове в любое время, но ведь не продолжил.От этой дурацкой маски мне плохо, вновь слышу шум.—?Здесь кто-то есть?Шум замирает, я сквозь какофонию звуков слышу шаги Сонхва. Выключается караоке.—?Ты дурак? —?по его тону вроде как понимаю, что кто-то нас навестил, а я в своём ?танке? даже не пытаюсь понять, кто и зачем. А оно мне надо? В моём мире сейчас никого. Даже меня.—?М-м, да.—?Вовсе не обязательно делать вид, что настолько для тебя значим.Ха-ха. Ха.Хорошо, Сонхва, я обязательно так и поступлю, когда решу ?делать вид?. Сообщу тебе заранее место, время, может быть, даже согласуем окружение, чтобы поспокойней отнеслись к спектаклю, и сделаю вид. Самый красивый, самый яркий и незабываемый из всех, что ты мог видеть до сих пор. Потолок в столовой?— это несерьёзно.—?Ты значимей, чем ?настолько?.Кто-то, видимо, вновь начинает говорить, шебуршит, как трещащие в ожидании музыки колонки, иногда ловящие радио, и хрипит. Не вижу.—?Ты так и планируешь играть в слепоглухонемого?—?Да.— Может, ещё на амслене2 ответишь?Амслен даже не входит в семейство наших языков, поэтому прости, Сонхва, но я вынужден в чём-то признаться: пробегаю по воздуху пальцами, словно по клавишам пианино, ударяю по окончанию ?мелодии? рукой об руку, тычу в себя пальцем…Я говорю тебе и твоим собеседникам, что плохо дактилирую на американском английском. Мне, чёрт возьми, действительно пришлось учить эту фразу когда-то.Я вообще плохо дактилирую, у меня жутко устают глаза от чтения жестов. Пишите мне письма.—?Э-эм… —?Неожиданно, правда? —?Ты же сейчас просто показал какой-то набор жестов, верно?—?Нет, я очень деликатно намекнул, что плох в иностранных языках.А потом вновь начинается какое-то бла-бла-бла. Кажется, на абракадабру вместо слов переходит даже Сонхва.Ничего страшного, я могу и потерпеть, спасибо, что позаботились обо мне.Ничего, мне совсем не страшно. Подумаешь, темнота. Подумаешь, тишина. Наверное, Сонхва говорил что-то слишком тихо мне перед тем, как захлопнул дверь, а я, дурак, просто не слышал. Но мне всё равно не страшно, я не могу быть один, верно? Сонхва не бросит меня, даже если не нуждается в цвете, что я могу подарить.Я бы не бросил… Мне нечего у него забрать, я не ведьма из русалолчки, меня нет смысла кидать за борт.Но и брать меня в лодку зачем? Наверное, сосед Сонхва правда куда лучше рассказывает истории, у него едва ли проблемы с пониманием собственной речи. Наверное, ни Сонхва, ни заходивший к нам человек просто вовсе не знают амслена и пошли гуглить мои жесты. Наверное, всё только ?наверное? — я не знаю наверняка, даже если мне это говорили в лоб. Такой уж я, такой уж мой ?цветной? мир.Тут не страшно, так что я постою, подожду. Спасибо, Пак Сонхва, если ты вдруг вернёшься за мной.А не вернёшься?— пережду и приду сам.