4. Пробуждение (1/1)

Оби-Ван просыпается от звука выстрела – так ему кажется в первые секунды. Он резко подскакивает с дивана, готовый сделать хоть что-нибудь, а потом медленно оседает обратно, с облегчением выдыхая: это всего лишь Энакин, который что-то разбил. В самом деле – в этом доме из оружия лишь монтировка, а она вряд ли умеет стрелять.– И тебя тоже с добрым утром, – ворчливо начинает Кеноби и только теперь замечает, что Энакин не просто стоит на коленях перед осколками: там лужа крови, а по ладони тоже стекает красное. – Энакин!Он отпихивает одеяло, тут же оказываясь рядом, и с облегчением выдыхает: то, что издалека казалось кровью, на деле – вино из разбитой бутылки, лишь кровь на правой ладони настоящая.– Пойдём, надо обработать. Вставай, только осторожно, не наступи на них, – вместо ответа Оби-Ван слышит тихий всхлип. – Энакин? Ты в порядке?И новый всхлип в ответ, ничего больше. Уже утро, но вокруг пока темно и слишком пахнет алкоголем. Хочется уйти подальше – к свету, к свежему утреннему воздуху, но этот парень, похоже, намерен оставаться здесь, стоя коленями в винной луже.– Ну чего ты? Это просто бутылка, тут их много. Купим такое же в следующий раз, если хочешь.Оби-Вана так и не удостоили внятным ответом. Он мягко касается пальцами подбородка, разворачивая Энакина к себе и заставляя посмотреть в глаза. Это чем-то напоминает их первую встречу на улице под дождём: всхлипы, размазанная по щекам подводка и зрачки, почти закрывающие радужку. Всё ясно. Опять трава. Тот самый туго набитый пакетик, который лежал в рюкзаке. Хорошо, что бутылка с вином разбилась, иначе его юному наркоману пришлось бы туго. Оби-Ван ещё раз смотрит на ряд из бутылок и замирает: разбита одна, но в середине не хватает двух. Какой же дурак.– Ты что-то пил? Что ты принял? – Кеноби встряхивает его за плечи. – Энакин, отвечай мне.Скайуокер пытается сфокусировать взгляд, но картинка перед глазами остаётся расплывчатой, а в уши словно воды налили. Где он? Кто с ним разговаривает? Что ему пытаются сказать? Он опускает голову и смотрит на свою руку, по которой тонкой струйкой стекает кровь. Забавно, ему даже не больно. Он громко шмыгает носом и снова пытается разглядеть стоящего перед ним человека. Энакин пришёл сюда за бутылкой и хочет сказать, чтобы ему её отдали, но язык плохо слушается. В голове приятный туман. Энакин хоть и не может вспомнить, от чего именно пытался отвлечься, но удивляется, почему не делает так постоянно: ничего не чувствовать – это прекрасно. Тело своё он тоже почти не ощущает, едва-едва улавливая, как его подхватывают под руки и тянут наверх, а потом ведут куда-то в сторону.На улице их встречает свежий ветерок, который сразу же забирается под широкий, растянутый свитер, заставляя против воли вздрогнуть. Энакина куда-то усаживают, а человек из комнаты прикасается к его пострадавшей руке, что-то говорит (Энакин опять не может разобрать), а потом уходит. Скайуокер сидит на месте. Он тоже мог бы уйти, наверное. Туман в голове уже не такой густой, а новый порыв холодного ветра ощущается сильнее. Энакин пробует пошевелить рукой и чувствует, как отдает болью порез. Он пытается встать, чтобы вернуться в дом, но не может: на его плечо ложится чужая ладонь, удерживая на месте.– Куда собрался? – спрашивает Оби-Ван, не рассчитывая на внятный ответ. – Сначала посмотрим, что с твоей рукой. Давай-ка её сюда.Конечно же Энакин молчит и не делает ничего, чтобы облегчить чужую работу. Кеноби не удивлён. Он вообще сомневается, что этот парень сейчас способен нормально соображать. До этого, впрочем, тот вряд ли соображал больше: кто в здравом уме запивает траву алкоголем? Потом, когда Энакин придёт в себя, нужно будет с ним поговорить: что бы ни случилось в его жизни, наркотики и выпивка сделают только хуже. Это Оби-Вану теперь всё равно, но даже он свои таблетки, в которых немало наркотического, не запивает и не доводит себя до такого состояния.– Сначала надо промыть, – он говорит уверенно и спокойно, пусть Энакин не способен уловить сейчас смысл сказанного, зато интонацию он различает и будет знать, что находится в безопасности. – Будет неприятно, а потом пройдёт. Ничего страшного не случилось, даже зашивать не надо.Энакин не вчера родился и не вчера стал таким. За свою жизнь он наверняка слышал немало лекций от самых взрослых и самых умных про то, как опасны наркотики, как разрушает зависимость жизни людей, но среди заученных правильных фраз не нашлось ничего, что отозвалось бы в его сердце. Оби-Ван не уверен, что сам сможет найти хоть для кого-нибудь такие слова, и всё же... попытаться он должен. И не только словами. Вдруг у Кеноби есть что-то, в чём так сильно нуждается сейчас Энакин? Если ему нужны деньги, чтобы покончить со старой жизнью и начать новую, у Кеноби есть деньги. Если ему нужно место, где жить – у Кеноби тоже есть. Квинлан справился бы с этим лучше, иногда ему удавалось почти невозможное. Старый друг ко многим умел найти подход и помочь даже тем, кто совсем отчаялся (кроме самого Оби-Вана, конечно). И Кеноби решает, что наберёт номер Квинлана, если сам потерпит неудачу, а именно это скорее всего и случится. Квинлану в любом случае нужно позвонить и рассказать про Энакина. Когда случится то, что должно случиться, пусть у Энакина будет хоть кто-то достаточно надёжный, чтобы попросить о помощи в трудный момент.– Вот так, хорошо. Смотри, кровь больше не идёт, – он обрабатывает рану, стараясь делать это как можно аккуратнее и не причинить лишней боли, хотя вряд ли Энакин сейчас в полной мере способен почувствовать такую мелочь. – Не думал, что тот большой пластырь мне ещё когда-нибудь пригодится.Оби-Ван не верит в Бога и не думает, что после смерти его ждёт хоть что-то, кроме пустоты, которую почувствовать и осознать он уже не сможет, а значит и бояться её не сможет тоже. В судьбу и предназначение он тоже не верит, зато точно знает одно: после себя он может оставить в этом мире что-то большее, чем склад пустых бутылок в старом сарае. Энакин сидит смирно, не дёргается и не пытается сбежать. Порез не болит, только совсем немного щиплет, а мягкий тихий голос приносит спокойствие. На какое-то мгновение кажется, что возвращается спасительный туман, а потом становится очень тепло даже несмотря на ветреную погоду. Он прикрывает глаза, стараясь ухватиться за эти ощущения. Он не знает, сколько проходит времени, но из полудрёмы его выводит знакомый голос:– Я постараюсь сделать так, чтобы у тебя всё наладилось.Энакин открывает глаза. Зрение ещё мутное, но в этот раз он точно знает, что перед ним Оби-Ван, и чувствует прикосновения его рук. Энакину… хорошо. Он всё ещё под кайфом, а тёплые объятия и осторожные поглаживания добавляют приятных ощущений. Кажется, будто его завернули в большой пушистый кокон из любви и ласки.– Оби-Ван… – язык плохо слушается, но говорить более-менее внятно уже получается, только тихо. – Ты такой хороший.Скайуокер вздыхает, что по звуку больше напоминает всхлип, и утыкается лицом Оби-Вану в шею, цепляясь здоровой рукой за его футболку:– Добрый и заботливый… – слова звучат глухо из-за того, что Энакин почти касается губами кожи, но это не мешает ему продолжить. – Красивый.– Ты тоже, Энакин. Хороший и красивый, – в голосе Оби-Вана слышится облегчение: наконец-то его юный наркоман начал приходить в себя. – И тебе не нужно делать то, что ты сегодня сделал.– Такой красивый и такой зануда, – Энакин трётся носом о шею Кеноби, улыбаясь: он рад комплименту и тому, что Оби-Ван не отталкивает, хоть и пытается затянуть одну из этих своих нотаций.– Может и зануда, – если в прошлый раз Энакин был напуган и потерян, то сейчас почти ласкается, и Кеноби считает, что это лучше очередного витка истерики. – Скажи мне, зачем ты это делаешь? И для чего после травы хватаешься за бутылку?– Давай вернёмся туда, где я хороший и красивый, – Энакин не хочет ничего слушать и тем более – отвечать, он прижимается теснее и уже сам пытается обнять Оби-Вана одной рукой.– Давай вернёмся. Ну-ка, посмотри мне в глаза, – Кеноби снова берёт его за подбородок, приподнимая голову: ну да, всё те же огромные зрачки, только взгляд куда более осмысленный. – Надо убрать лишнее, подожди.Он берёт оставшуюся вату, смачивает водой и осторожно вытирает со щёк размазавшуюся от слёз подводку. Энакин замирает, позволяя Оби-Вану сделать то, что он хочет, и не отводит взгляда, продолжая рассматривать его так близко.– Оби-Ван, я тебе нравлюсь? – он облизывается, потянувшись вперёд, намереваясь сделать то, на что ни один из них не решился вчера, но промахивается и только мажет губами по щеке. В трезвом рассудке он вряд ли бы на такое решился хоть когда-нибудь.– Нравишься. Конечно нравишься, Энакин, – говорит Кеноби со всей искренностью, на которую способен, а потом берёт его за плечи и отстраняет. – Мы поговорим об этом, когда придёшь в себя.Скайуокер слышит лишь то, что ему нужно, и продолжает напирать, воодушевлённый словами Оби-Вана:– Меня никто не любит... – Энакин снова тянется вперёд, в этот раз они оба теряют равновесие, завалившись на старую продавленную кушетку, на которой сидели. – Полюби меня, Оби-Ван.Скайуокер тихо шепчет, касаясь губами шеи, а потом и вовсе сжимает кожу зубами, пытаясь то ли засос оставить, то ли откусить кусок. Кеноби не знает, как поступил бы, заявись к нему с такими предложениями трезвый Энакин, но как поступить с пьяным и обдолбанным – дело известное. Он выворачивается из неожиданно цепких рук и пробует встать. Удаётся не с первого раза: Энакин тянет его обратно, снова пытаясь добраться до губ, а когда не получается, то с разочарованным стоном хватается за штаны, собираясь их снять. Энакин распускает свои бесстыжие руки даже тогда, когда Оби-Ван тащит его к уличному душу.– Извини, тебе нужно остыть, парень, – и он поворачивает вентиль, пихнув Энакина головой под холодную воду.Ледяной душ, конечно, полностью не отрезвляет, но приводит в чувство, и Скайуокер, резко дёрнувшись, буквально отпрыгивает в сторону, глядя на Оби-Вана с выражением вселенской обиды.– Ты чего? Холодно же!Он обхватывает себя руками, не переставая дрожать, но не двигается с места, продолжая сверлить Оби-Вана осуждающим взглядом.– А ты чего? – Энакин выглядит так, будто не понимает, в чём вообще дело, и Кеноби подозревает, что это на самом деле правда. – Не я это начал, но я должен был прекратить. Снимай мокрое, пойдём в дом.Он бы и сам с этим помог, но ещё минуту назад Энакин пытался спустить с него штаны прямо на этой кушетке и, кажется, оставил на шее засос. Кеноби трёт место укуса ладонью, надо посмотреть, есть ли следы.Энакин, недовольно морщась, стягивает насквозь промокшую кофту и спешит в дом. На место блаженного тумана в голове постепенно начинают приходить тяжесть и тупая боль. Кофту, как и снятые следом штаны, Энакин бросает на полу у кровати, на которую тут же падает, с головой накрываясь тонким одеялом. Оно совсем не греет – наоборот, делает только хуже.– Я замёрз, – заявляет он Оби-Вану, стоит тому показаться в дверях.– Да, ты замёрз. А перед этим напился и принял какую-то дрянь, – Кеноби многое может сейчас сказать, но считает, что время для воспитательных бесед придёт позже, вместо этого он кидает на кровать второе одеяло и ставит на пол пустое ведро. – Затошнит – воспользуйся. Если промахнёшься, то сам отмывать будешь.В комнате слишком пахнет вином, и приходится открыть окна, чтобы хоть немного проветрить. Потом наступает время собирать осколки, и совсем скоро об утренних неприятностях напоминает лишь громко страдающий в кровати Энакин. Он окидывает ведро презрительным взглядом и тянется за вторым одеялом, которое всё равно не спасает, особенно когда по всему помещению гуляет сквозняк. Тошноты он не чувствует, зато голова тяжелеет с каждой секундой, а озноб и не думает проходить, поэтому всё поучительное, что собирается сказать Оби-Ван, Энакин честно собирается пропустить мимо ушей.– Нашёл время проветривать, – бурчит он себе под нос, пытаясь завернуться в кокон из одеял.– Нашёл время напиваться и бить мои бутылки, – прилетает ему в ответ, но окна Кеноби всё-таки закрывает, а потом усаживается на кровать, проводя ладонью по мокрым волосам. – Тебе лучше?– Голова болит, – тон с раздражённого сразу же меняется на страдальческий, а Энакин прикрывает глаза и льнёт к руке, ему очень нравятся прикосновения Оби-Вана, такие заботливые и ласковые. – Останешься?– А куда я денусь? Я же здесь живу, – Кеноби снимает обувь, в самом деле не собираясь уходить, и причиной этому был как раз Энакин: вдруг он снова выкинет какую-нибудь глупость? Энакин хочет сказать, что имел в виду другое, но не успевает, ведь Оби-Ван понимает его правильно, что бы там ни говорил. – Мне очень холодно, – он отодвигается в сторону, освобождая место, чтобы Оби-Ван тоже мог прилечь, вместе греться намного лучше.– Какой же ты изнеженный, – Кеноби укладывается рядом, забираясь под одеяло: Энакин в самом деле холодный и дрожит. – И капризный. Давай сделаем так: ты расскажешь мне, зачем сделал то, что сделал, а я никуда не уйду. Договорились?– Серьёзно? Мне и так хреново, а ты хочешь, чтобы я рассказывал тебе историю своей жизни? – Скайуокер обиженно отворачивается. Он не ожидал, что Оби-Ван начнёт ставить условия и снова пытаться его отчитать.– Ладно, оставим это. Попробуй уснуть. Только я не стану делать вид, что ничего не было. Проспишься – поговорим, – и он в самом деле замолкает, обнимая замёрзшего Энакина со спины, уткнувшись в его мокрые волосы.– Угу, – Оби-Ван не видит, но Энакин довольно улыбается, обида проходит сразу же, стоит ему оказаться в тёплых объятиях. Постепенно он перестаёт дрожать. Сейчас ему комфортно и хорошо даже несмотря на головную боль, и это расслабленное умиротворённое состояние помогает, наконец, погрузиться в сон. Проходит не меньше часа, прежде чем Оби-Ван отпускает его и выбирается из постели, уже зная, что должен сделать. Рюкзак. А в рюкзаке – источник сегодняшних проблем Энакина. Да, отобрать у него наркотики – это слишком мало, чтобы избавить от зависимости, но уже лучше, чем ничего. Это будет гарантией, что хотя бы здесь Энакин не обдолбается снова. Заветный пакетик с травой действительно валяется там же, где Оби-Ван видел его в прошлый раз. Но это ещё не всё. На всякий случай приходится перетряхнуть весь рюкзак, вывернуть каждый кармашек и поискать тайники. Впрочем, ничего лишнего, кроме травы, он не обнаруживает. Кеноби аккуратно складывает на место документы, из любопытства заглянув в паспорт (Энакин не соврал, ему действительно уже исполнилось восемнадцать, а фамилия интересная – Скайуокер, и с этим семейством он точно не знаком).Энакин переворачивается на другой бок, спихнув с себя второе одеяло, но не просыпается, и Оби-Ван оставляет в покое рюкзак, забрав только траву. Решение приходит быстро, и вот он уже стоит на самом краю обрыва, высыпав всё содержимое пакетика в океан. А потом до самого вечера ничего больше не происходит.***– Ты как? – спрашивает Оби-Ван, неожиданно обнаружив Энакина перед микроволновкой, гипнотизирующего взглядом тарелку наггетсов. Ещё пять минут назад он спал, уткнувшись в подушку.– Херово. И есть хочу.?Сам виноват? почти срывается с губ, но вместо этого он уже таким привычным жестом хватает Скайуокера за подбородок, ловит в ответ осмысленный взгляд и отпускает. Микроволновка с громким ?дзынь? перестаёт катать наггетсы по кругу.– Вот и ешь, – Оби-Ван оставляет Энакина наедине с тарелкой, а когда возвращается, то застаёт его снова спящим.*** Пробуждение Энакина следующим утром нельзя назвать приятным. Голова по-прежнему болит, а вместо воспоминаний о вчерашнем дне – полная мешанина. Одно он знает точно: не стоило мешать траву с алкоголем. Энакин замечает, что в доме слишком тихо и не спешит вставать с постели, дожидаясь Оби-Вана, который, наверное, вышел. Но тот не появляется ни через пять минут, ни через десять, ни даже через полчаса. А голова всё не проходит. Он пробует встать на ноги и едва не падает обратно, когда перед глазами резко темнеет. Похмелье – отвратительная штука. Скайуокер принимается шарить по ящикам в поисках чего-нибудь, напоминающего аспирин. В аптечке Оби-Вана такого почему-то не водится, там вообще мало что есть, зато в одном из ящиков среди вороха носков он обнаруживает таблетки: судя по всему, какое-то ядрёное обезболивающее. Странно, что оно лежит именно тут. Энакин кладёт баночку на место, решая заглушить боль проверенным способом, только в этот раз без алкоголя.Пакета с травой в рюкзаке нет. Энакин точно помнит, что оставил его именно тут. Никуда не перекладывал и уж точно не брал с собой к обрыву. На всякий случай он снова обшаривает ящики. Травы всё ещё нет, а головная боль только усиливается. Объяснение этому лишь одно – Оби-Ван. Рассерженный Энакин достаёт найденную ранее баночку с таблетками и глотает пару капсул, даже не запивая. Если Оби-Вану можно трогать его вещи, то и он не станет церемониться. Пока Энакин умывается и пытается съесть бургер, таблетка начинает действовать. Боль проходит. Вместе с этим приходят довольно странные ощущения, словно все его органы чувств отключаются: так бывает, если покурил, но только мысли не затуманены. Он с трудом доходит до кровати, падает на неё и лежит так какое-то время, пока не начинает отпускать.Энакин наконец-то доедает свой утренний бургер, когда слышит, как подъезжает к дому пикап Оби-Вана, и всё его негодование разгорается с новой силой. Как тот вообще посмел рыться в его рюкзаке? Даже мать такого не делала!– Эй, где... мои вещи?Кеноби пристально смотрит на него, а затем, поставив на пол пакеты, разворачивается к двери.– Подожди, мне надо отлить, – Оби-Ван выходит, а Энакин, подгоняемый праведным гневом, срывается с места и идёт следом.– Ты рылся в моём рюкзаке? Там были вещи. Где они? Где ты их спрятал? Ты ненормальный, ты знаешь об этом? Где они?! Ты зачем совал туда руки? Просто скажи, где! Я сам поищу! Ты не имел права! Я хочу знать, где они! Верни их! Это преступление против собственности, тебе известно? Они принадлежат мне. Где они?Оби-Ван, кажется, совсем не обращает на него внимания и, останавливаясь на краю обрыва, невозмутимо расстёгивает ширинку. Энакин на секунду теряет дар речи. Но только на секунду.– Неужели тебе доставляет удовольствие ссать у всех на виду? – он скрещивает руки на груди, стараясь смотреть Оби-Вану в лицо, на что тот лишь пожимает плечами.– Здесь только ты. И ты сам сюда пришёл. Так хотелось посмотреть на мой член?С видом оскорблённой невинности Скайуокер отворачивается, а в голове всплывают образы вчерашнего дня, заставляющие его щёки заалеть. Нет, он не мог пытаться стянуть с Оби-Вана штаны… или мог?..– Я выбросил в океан, – голос Оби-Вана возвращает к реальности, и Энакин снова начинает злиться.– Твою мать! – Скайуокер хватается за голову. – Если бы у меня был пистолет, убил бы тебя! То, что в моём рюкзаке, тебя не касается!– Пока ты здесь, это моё дело. Что ты куришь, нюхаешь, глотаешь. Всё это – моё дело.– Ты полный идиот! Понимаешь ты это?! Ты недавно меня вообще не знал!– Но теперь знаю. И мне есть дело, ты понял?– Понял, – Энакин начинает потихоньку терять свой запал под взглядом абсолютно уверенного в своей правоте Оби-Вана.– Пойдём в дом.– Нет.– Пошли! – Оби-Ван пытается коснуться его плеча, но Энакин отпихивает руку.– Я вызову полицию, если дотронешься!– Не вызовешь. Идём, – на этот раз Кеноби крепко сжимает пальцами его запястье, потащив за собой.– Отстань! – Энакин злится, упираясь и безуспешно пытаясь вывернуться, приходится идти. – Я не для себя хранил, это вообще не моё.Скайуокер плюхается на диван, трёт запястье и снова скрещивает руки на груди, обиженно глядя на Оби-Вана исподлобья.– Энакин. Я хочу для тебя счастья, – от этого мягкого и спокойного тона Энакину становится стыдно; он отводит глаза, а Оби-Ван всё продолжает. – У тебя его нет. Здесь нет, дома с родителями, видимо, тоже нет и нет в одиночестве. Нигде. Тоскливая у тебя жизнь. И трава этого не изменит.Уж лучше бы наорал.– Я тебя не слушаю.– Знаешь одну истину? – Оби-Ван садится рядом. – Бывает, перемены в жизни происходят слишком медленно. Настолько, что ты их даже не замечаешь. Не понимаешь, к худшему или к лучшему они вели. Но иногда перемены приходят как ураган: они сметают всё, и ты мгновенно становишься другим. Так произошло со мной. Пожалуйста, Энакин, не растрачивай свою жизнь зря.Скайуокер вот-вот готов разрыдаться, а Оби-Ван, проехавшись танком по всем его больным местам, уходит прочь. Шум волн успокаивает. Вместо жаркого полуденного солнца сегодня приятная прохлада, и Кеноби находит обрыв лучшим местом, где можно проветрить голову. Он не злится, нет. Больше всего сюда подходит разочарование – не в Энакине, а в самом себе: полез спасать, не спрашивая, нужно ли хоть кому-нибудь это спасение. Нельзя помочь тому, кто не видит во всём этом никакой проблемы, кто не хочет помощи, кто о ней ни разу не просил. Оби-Ван и сам не был примером того, как надо жить эту жизнь. Ему ли поучать Энакина? Оби-Вану паршиво. Они так и не поговорили: ни о наркотиках, ни о семье, ни о том, как Энакин вообще здесь оказался в ту ночь. А ведь это важно. Гораздо важнее, чем разговор, получившийся у них несколько минут назад.Сегодня здесь особенно свежо. Большая чайка кружит над водой, расправив крылья, а потом резко пикирует вниз, выхватывая добычу. Волны бьются о скалы. Раньше Оби-Ван не умел жить моментом, всегда думая о чём угодно, кроме того, что есть здесь и сейчас. Он сидел бы у обрыва, но не видел ничего, уже живя тем днём, который наступит завтра. Или через неделю. Сейчас он не загадывает так далеко. Где он будет через год? Где угодно. Кем он будет? Пеплом, развеянным по ветру.?Тебе не понадобится пистолет, Энакин?, – думает Кеноби и слышит тихие шаги за спиной. Скайуокер пришёл попрощаться? Возможно. После всего, что сегодня случилось, он бы не удивился.*** Немного посидев наедине с собой, Энакин идёт к умывальнику, приводит себя в порядок, а потом выходит на улицу, направляясь к Оби-Вану. Он повёл себя как полный кретин, только Оби-Ван не лучше – мог бы сначала спросить, а потом уже лезть в чужие вещи и что-то выбрасывать. Теперь-то за траву точно придётся заплатить, а так можно было бы просто вернуть пакет Джошу. Энакин сбавляет скорость, когда видит сгорбленную фигуру Оби-Вана, сидящего на их любимом месте. Вздохнув, он делает ещё пару шагов, подходя вплотную. Оби-Ван не оборачивается, поэтому Энакин просто садится рядом.– Я никогда не знал своего отца.Стоило открыть рот и произнести это вслух, как слова полились рекой. Энакин рассказывает обо всём: о трудном детстве, о матери, впахивающей на двух работах, чтобы её сын мог иметь хотя бы самое необходимое, об отчиме, благодаря которому они забыли о бедной жизни, но с которым у него не сложились отношения, о непонимании и постоянных ссорах, и даже о том, как пытался повеситься в шкафу, обкурившись. Запинается он только на своей попытке подзаработать, но решает, что Оби-Вану можно доверить и это. Заканчивается рассказ вчерашней историей со звонком.– И теперь я должен расплатиться за хренову траву, которую ты утопил, – как-то сразу обессилев, Энакин прислоняется лбом к чужому плечу, закрывая глаза.Оби-Ван мог бы сказать что угодно: ?мне очень жаль?, ?я не знал? или банальное ?извини?. Он выбирает другое.– Я бы всё равно поступил так, как поступил. Взял бы твою траву и утопил бы в океане столько раз, сколько потребовалось. Не приноси её больше.После этого они молчат. Сначала Оби-Ван не делает ничего, а потом обнимает Энакина за плечи, едва ощутимо касаясь губами виска.Больше они почти не разговаривают, и эта тишина не кажется напряжённой, наоборот – после утренней ссоры атмосфера в доме расслабленная. Иногда людям необходимо разрядиться. До этого момента Кеноби не осознавал, как много всего давило на его плечи. К Энакину мало что из этого имело отношение, он просто помог выплеснуть накопившееся. И сам Энакин выглядит куда более расслабленно, чем был в прошлые дни. Это хорошо. Когда за окном темнеет, а их молчаливый день подходит к концу, Кеноби привычно укладывается на диван. Сидящий на кровати Скайуокер смотрит на него прямо и открыто, а потом протягивает руку – вполне однозначный жест. Оби-Ван больше не раздумывает. Он перебирается на кровать, крепко обнимая Энакина.– Прости, – он шепчет, натягивая одеяло повыше. – Мы разберёмся с этим. Найдём способ.***– Я брал твои таблетки.– Я знаю. Зачем?– Нравится ничего не чувствовать.– Понимаю, о чём ты.– Ты говорил, что изменился. Как это произошло? – Энакин не сводит взгляда с Оби-Вана. Они сидят на диване друг напротив друга, скрестив ноги и почти соприкасаясь коленями.– Почему ты спрашиваешь?– Интересно.– А вот мне интересно, кто ты.– Я ничтожество.– Неправда.– Из-за этой проклятой травки я стал... таким, – он отводит взгляд на мгновение, но снова заставляет себя смотреть в глаза.– Что же, я зря стараюсь для тебя?– Если зря стараешься, я сегодня же уеду.– И что ты дальше будешь делать?– Попробую... измениться.– Я очень прошу тебя бросить наркотики.– Я уже два дня не курю.– Неплохо, – Оби-Ван улыбается уголком губ, и Энакину становится легче.– Я стараюсь. И спрячь... спрячь таблетки. Слишком соблазнительно.– Спрячу.– Оби-Ван, – Энакин наклоняет голову вбок. – Ты знаешь всё обо мне, а я о тебе – ничего. Нечестно. Ты же не всегда здесь жил? Расскажи.– Не всегда. Я... – он не знает, что ответить. Это ведь тот самый момент, когда можно попытаться объяснить, найти какие-то слова, чтобы Энакин понял. Хотя бы попробовать. Появится ли вообще другой такой же удачный момент? Оби-Ван хорошо помнит, зачем приехал сюда: хотелось обойтись без людей, которые его, ещё живого, заранее хоронят. Он знает, как это бывает, много раз видел. Даже Квинлан этим грешил, что уж говорить о других? Оби-Ван мог бы провести оставшееся время с Квинланом, но не стал. Мог бы позвонить кому-то из семьи, но не позвонил.– Ну?Кеноби ловит на себе любопытный взгляд: Энакин смотрит и видит его... живым. В его глазах нет того, что появилось у Квинлана и у всех тех, кто уже знал. Оби-Ван цепляется за это как за последнюю оставшуюся ценность, понимая, что сказать правду не сможет.– Я тебе говорил. Захотел взять передышку, уволился и уехал сюда ото всех. Люди иногда так поступают.– Никто просто так этого не делает! – Энакин всплеснул руками. Он любопытен настолько же, насколько упрям, и готов хоть до следующего утра от Оби-Вана не отставать, лишь бы получить ответ. Кеноби неопределенно пожимает плечами, а Энакин начинает перебирать варианты. Если он угадает, то по реакции Оби-Вана это станет заметно. Идея приходит в голову практически сразу.– Знаю! Тебе разбили сердце, и ты приехал зализывать раны, – Скайуокер требовательно смотрит, ответы ему нужны здесь и сейчас, и вот тут Оби-Ван выдыхает с облегчением: Энакин сам подсказал вариант, в который готов поверить. Не надо придумывать ничего нового, тем более, что история про разбитое сердце к тридцати годам есть у каждого. У Кеноби тоже такая была.– Ладно, ты угадал, – он собирается остановиться на этом, но Энакин нетерпеливо ёрзает, явно надеясь на продолжение. – Мы работали вместе. Она вернулась в Германию, а я остался здесь.История эта настолько стара, что многие подробности успели исчезнуть из памяти. Оби-Ван учился вместе с этой девушкой, они встречались несколько лет, а потом, когда закончилась учёба, закончились и отношения. Прямо на вручении дипломов. Да, Оби-Ван в тот момент чувствовал себя разбитым, но впереди его ждала новая по-настоящему взрослая жизнь, в которой первые серьёзные отношения редко становились последними.Скайуокер хмурится. Он знает, каково это, когда вдруг понимаешь, что не настолько важен для другого человека, как хотелось бы. Сам Энакин никому особо не нравился и никому не был нужен, кроме матери. Да и её он, судя по всему, успел конкретно достать.– Мне жаль, что это случилось с тобой, – зато ему самому нравится Оби-Ван. Очень. И сейчас хочется об этом сказать, но вряд ли человеку, который недавно пережил расставание, это нужно. – Она сделала глупость, я считаю. И многое потеряла.Энакин слабо улыбается и спешит сменить тему:– Ладно, теперь мне точно пора, – он поднимается с дивана. – Я возьму твою тачку и съезжу за продуктами. А ты заплатишь мне двадцатку. Оби-Ван смотрит вопросительно, не совсем понимая, о чем речь, а Энакин пожимает плечами.– Должен же я как-то заработать, чтобы вернуть долг за травку. Кроме тебя работать тут не у кого.Водительские права у Энакина точно есть, Оби-Ван сам их видел, когда рылся в рюкзаке, но смущает его кое-что другое.– То есть ты хочешь, чтобы я заплатил тебе двадцатку за те продукты, которые ты купишь на мои деньги, а потом сам же и съешь?– Но тебе не придётся ходить по магазинам, я помню, ты это не любишь! – Энакин долгих два дня потратил на то, чтобы придумать, как достать денег, но не нашёл ничего лучше этого. – Чем ты предлагаешь заниматься в этой глуши? Хочешь, нарублю тебе дров на зиму? Только это будет стоить дороже.Оби-Ван вздыхает: ну какие ему дрова на зиму?– Давай поступим так: я дам тебе деньги, а если потом мне что-то понадобится от тебя, попрошу сделать. Даже в магазин можешь ездить, если пообещаешь брать с собой список покупок. И никакой больше травы в этом доме. Сколько тебе нужно?Такого предложения Энакин не ожидал. На месте Оби-Вана никто никогда не согласился бы на это. Даже собственная семья оставила его разбираться с проблемой самостоятельно. Несколько секунд он просто молча смотрит, а потом, напустив на себя деловой вид, принимает условия:– Справедливо, учитывая, что именно из-за тебя я теперь в долгах, – он замолкает в ожидании реакции, но получает только вопросительно приподнятые брови. – Триста баксов. У тебя есть такие деньги, чтобы запросто отдать их?– Я их не запросто отдаю, а чтобы ты расплатился с долгами и навсегда забыл про того парня с травкой. Мне не нравится, что он тебя донимает. Триста долларов – не такая большая цена, чтобы убрать из своей жизни мусор, Энакин.– Ладно, я понял, что деньги – для тебя не проблема. Тогда почему ты живёшь именно здесь? Поехал бы в приличное место, где сортир отдельно от кухни и спальни. И не пришлось бы принимать душ в центре двора. У тебя даже компьютера нет. Но, несмотря на свой вопрос, Энакин понимает, что Оби-Ван вряд ли согласится уехать отсюда. И на этот случай у него была одна идея.– Знаешь что? Дай мне карточку, и я смогу облегчить твою жизнь.– Хочешь мою карточку, значит?Кеноби внимательно смотрит на него: они ведь едва знакомы, Энакину, очевидно, нужны деньги, а люди с зависимостью отлично умеют изображать искренность, лишь бы получить желаемое. Раньше Оби-Ван в ответ на такое предложение рассмеялся бы, а теперь он целиком и полностью может прочувствовать справедливость утверждения о том, что деньги с собой на тот свет не возьмёшь. По крайней мере никому ещё не удавалось. А у Энакина впереди – жизнь. И, кто знает, может быть именно эта карточка поможет ему жить лучше и гораздо дольше, чем получилось у самого Оби-Вана? Даже если Энакин прихватит с собой пикап и никогда больше не появится на пороге этого дома, Оби-Ван не станет сожалеть о своём решении, для него будет важным только одно: чтобы ни цент из этого не пошёл на дозу.– Ладно. Удиви меня.– О, ты удивишься, – Энакин забирает карточку и, отсалютовав ею же, с улыбкой выходит из дома.***Когда солнце начинает садиться, Скайуокера ещё нет. К наступлению темноты он так и не появляется.