Как-то встретит Родина? (1/1)

Как же это все-таки страшно?— ожидать в больничных коридорах! И знать, что прошло уже больше пяти лет, что встреча почти невозможна?— и все еще на что-то надеяться! Иван Львович Татаринов всегда считал себя человеком, умеющим держать себя в руках, но тут он просто не мог устоять на месте и мерял шагами коридор. Интересно, что здесь было раньше? Чей-то особняк, наверное? Или институт? Потолки какие высокие, сколько лепнины… А ведь Ванька Климов всегда недолюбливал огромные пустые залы. Говорил, что лучше уж лес, или избушка, но не это. ?Да поймите вы, наконец, ваш-бродие, нельзя же в церкви жить! А эти дома барские?— ну чисто храм божий! Негоже так дома-то расписывать. В них и заснуть не сумеешь!?. Да, а теперь ему в таком вот здании пришлось жить столько лет. И ладно бы просто жить… Капитана невольно передернуло, когда он вспомнил, что его верному штурману чуть не ампутировали обе ноги чуть ниже коленей, потому что начиналась гангрена. Хорошо хоть удалось их спасти! Но все равно, потом еще воспаление легких на фоне общего переохлаждения, испанка и бог весть что еще. Говорят, если бы не тот врач, Иван Иванович (капитан Татаринов силился и никак не мог вспомнить фамилию), то штурмана дальнего плавания Климова уже давно не было бы на свете. А так?— живой. Пока живой, но создается впечатление, что он уже почти выдохся и дальше бороться не хочет. Не видит цели.Иван Львович в очередной раз подошел к окну. Двадцать пять шагов на семь с половиной. Двенадцать дверей с красивыми медными табличками. Полтора часа ожидания, пока закончится операция. Сколько еще ждать, сколько?! Ванька Климов, веснушчатый белобрысый крепыш, живший через три дома от него. Сосед, друг детства, поражавший своей мужицкой обстоятельностью и житейской мудростью. ?Ваньки-встаньки?, двойншки с Песчинки, как называли их соседи. Сколько раз они вместе ходили в ночное, бегали за раками или просто ночевали на берегу реки, отговариваясь, что на рыбалке, а на самом деле?— мечтая у костра о дальних странах. ?А знаешь, Ванька, я очень хочу Индию посмотреть. Вот ты слона видел? И я?— нет. А в книжках твоих, между прочим, они неправильно нарисованы! Чего ржешь, как конь! Неправильно! На таких ногах ходить не могут, рухнут сразу. Ты корову представь на негнущихся ногах! Да ну тебя, а еще друг называется!?. А потом?— дядюшка устроил в Морской корпус, и мечта стала казатся такой близкой-близкой?— только руку протяни. Но когда мичман Татаринов приехал домой, сверкая новыми погонами, Ванька Климов не пришел его встречать. И дома его не оказалось. Нашелся он только на их любимой полянке, возле дерева, под которым они когда-то закапывали подписанную кровью записку с клятвой вечной дружбы и побратимства. И какой-то он был весь поникший, хмурый… Сидел под этим деревом, и что-то ковырял новеньким ножом. ?Ну здорово, ваше благородие. Мне как, стоя честь отдавать, или можно сидя??. ?Ванька… Братишка, ты чего? Ну какое я тебе к чертям собачьим благородие? Это ж я, Татарин, ну? Я за тобой, дураком, приехал. Айда со мной, в город! На штурмана поступишь учиться, вместе в море пойдем. Хочешь? Индию твою посмотрим, слонов. Ты же так мечтал! Поехали, а??. Они поехали. И Климов действительно стал штурманом, правой рукой капитана ?Святой Марии?, другом семьи. Все казалось легко и просто, и им дело не было до пересудов господ офицеров. Да, Иван Татаринов так и не дослужился до звания капитана. Он был лейтенантом в том числе и потому, что слишком не по-офицерски относился к команде. На ?Святой Марии? его любили, этого не отнять. Но разве мог он забыть, что сам был таким же полунищим мальчишкой, как и они? Разве мог не считать за человека лучшего друга, почти брата? Да, другого, настоящего брата. Не Николая. Нет, не вспоминать! Не смей вспоминать!Но перед глазами все же встала ?Святая Мария?. Вторая зимовка, еды в обрез, топлива тоже. Они вдвоем в промерзшей насквозь капитанской рубке. Там, за стеной?— кают компания, там пока еще тепло, там ребята. Но говорить надо здесь, где никто не услышит. И Ванька Климов наседает, едва не с кулаками, отчаянно шепчет: ?Да ты чего, совсем с ума свихнулся, ваш-бродь?! Какая земля, какое пешком?! Загубишь мальчишек, и дело с концом! У тебя пол-команды?— юнцы желторотые, забыл? Они знать не знают, как себя здесь вести. Они боятся, понимаешь? Они жить хотят, и это бездействие их сводит с ума. Мы с тобой, если надо, и три и четыре зимовки переживем. И пол-команды?— тоже. Но те, кого ты понабрал по доброте душевной… Тебе рассказать, что начнется через пару месяцев? А, молчишь. Сам понимаешь?. ?Ну, а ты что предлагаешь???— это прозвучало безумно устало. Думать ни о чем не хотелось, голова распухала, только-только прошедшая цинга никак не хотела отпускать. ?Что-что… Львович, соберись! Ты не посмеешь тут помирать, понял! Крестницу мою вспомни, балда! А о жене подумал? Тебе сколько раз говорено?— держись подальше от этого не к ночи будь помянут Николая! Да ладно, ладно. Не сверкай глазами, уже молчу. Пиши приказ. Мальчишек я забираю?— и идем к земле. У вас все припасов останется побольше, и шансы будут. Только держись тут, не раскисай, понял??. И зачем, зачем, зачем было отпускать Ваньку и мальчишек? Зачем?.. Через месяц подошел ?Геркулес?. Они бы дожили, они бы были все вместе! Знать бы тогда…А за окном зима… Деревья запорошило, и они кажутся безумно похожими на те, что окружали их ?крепость Орешек?, как они в шутку назвали укрепления там, в Долине Трех Капитанов. А все-таки ребята молодцы, они действительно возвели весьма значительные форты во всех стратегически важных районах Земли Санникова?— на побережье, рядом с бухтой, у входа в Долину, и еще в нескольких местах. И пушки с ?Геркулеса? пришлись как нельзя кстати. А как самоотверженно ребята трудились, как торопились, словно опасаясь, что враг появится не сегодня?— завтра! Обошлось. Отбивать пришлось всего две атаки. Во время войны одну?— и во время гражданской. Нет, они не сдадут всяким там интервентам своего острова! Лучше умереть…Остров… Земля Санникова, неведомая и неуловимая земля… Как странно. Там ему постоянно снился дом. Снилась то Маша в подвенечном платье с букетом цветов, убегающая от него по цветущему лугу, то Катюша, играющая в прятки с какой-то белокурой девочкой и чернявым мальчуганом, то родной дом. Энск, тихий Энск, Песчинка и Тихая, деревянные дома. Их с Ванькой детство. А то?— Петербург, и он снова выбивает себе право на экспедицию. А то?— учеба, и южные моря… А теперь вот он все чаще и чаще видит разросшиеся Орешек и Форт Находку, рубленые высоченные стены, пропитанные чем-то, благодаря чему они перестают гореть, узкие окошки-бойницы, подъемный мост… Какие все-таки еще мальчишки его спутники! Что студенты, что капитаны?— как будто не наигрались в свое время в солдатиков. С каким удовольствием, с каким азартом они чертили схему крепости, придумывали, где ее ставить, и как сделать абсолютно неприступной! И с каким азартом работали…. А потом? Бескрайние поля, снабжавшие их колонию провизией. Плодово-ягодные сады… Амбары… Избушки-радиорубки по всему острову. Да, нелюдимый, неласковый остров было уже не узнать. Земля Санникова расцвела и преобразилась, по ней семимильными шагами шагал прогресс, и вернуться туда Иван Львович хотел всем сердцем. Он только сейчас это понял.А ведь остальные поняли это гораздо раньше. Не случайно его поставили Правителем Земли Санникова, то есть губернатором. Не случайно к его мнению так внимательно прислушивались и даже когда спорили?— все равно подчинялись. Он вспомнил последний сбор в Штабе. Его ребята?— уже вполне отъевшиеся, отдохнувшие и полные сил едва не в рот ему смотрели, и не верили своим ушам. Вчера Федя Костряков, их лучший радист, поймал очередной сигнал с корабля. Там, дома, закончилась гражданская война, интервенты выставлены за пределы страны. Теперь, через пять лет после прибытия, остров можно оставлять. Но как? Нужно кого-то послать на разведку, узнать, что вообще творится там. Дома. Нет, на Родине. Домом почему-то все уже вполне искренне считали именно Землю Санникова. Но кого посылать? И когда Иван Львович сказал, что поедет сам, это вызвало целый шквал возмущения.—?Ребята, тихо. А кто по-вашему должен идти? Георгий Львович, мне напомнить, что вы?— дворянин, а дворян в Советской России не любят? А ваш дядюшка-генерал отказался помогать белому движению, поэтому в эмиграции вас тем более не примут с распростертыми объятьями. Я сделаю все, чтобы реабилитировать вас в глазах нового правительства, но для этого нужно время. А сейчас ты просто попадешь в соответствующие органы, и, зная твой язык, догадываюсь, что ты сам себе выкопаешь яму. Владимир Андреевич, сколько у вашего батюшки доходных домов было? А, еще и заводик. И купцом он был. Да вы такой же политически неблагонадежный человек, как и господин Брусилов. А товарищи таких не любят. Я хотя бы происхождения подходящего. И еще, меня в Энске каждая собака знает, там любой подтвердит и мою личность, и то, что я для Советской власти не враг, а человек полезный и нужный. Так что из нас троих… Что, господа студенты? А вы-то куда собрались? Ваша великолепная четверка здесь нужнее. Молчите, ребята. Я знаю, что у всех у вас тут жены, дети, вы всем сердцем привязались к этой земле, и это она теперь?— ваш дом и ваша Родина. Потери вас четверых поселение не перенесет, а разлучать вас глупо и опасно. Вы здесь нужнее. Так что разговорчики оставляйте, я все уже решил. Там моя жена, моя дочка. Там человек, который меня отправил в экспедицию на тот свет. Я должен вернуться, должен рискнуть. А вы… В общем, братцы, имейте в виду, если там то же самое творится, что пару лет назад?— я никого сюда не приведу. Не хочу вами рисковать.И он ушел. Пешком. С четырьмя матросами, оставляя за спиной процветающий городок человек на полсотни, и замечательно обжитый остров, который не только может прокормить их всех, и даже больше, но и оборудован множеством благ цивилизации. Он вез целый ящик писем и посылок, документов и доказательств?— вторые экземпляры, на случай, если они погибнут в пути, и мчался, мчался со все возможной скоростью по разрушенной войной России домой. Через семь лет.Дом в Энске встретил его мертвой тишиной и заколоченными ставнями. Никого. Ни единой души, как же так?.. А где?.. Сердце мучительно оборвалось. Уехали, несколько лет назад уехали, и никто не знает, куда. А как же, братец ваш забирал. Николай Антонович. Обходительный такой, вежливый, и сразу видно, что помочь хочет. Да что же вы побледнели-то, голубчик?..Иван Львович и сам не знал, почему он вспомнил именно про еще одного соседа и тезку, который так мечтал учить детей. Кораблев, Ванька, сын дяди Паши, кожевенника. У него еще лучшие во всем Энске снасти были, и за футбольными мячиками тоже ходили к нему. Узнать адрес труда не составило, и вскоре Иван Львович стучался в дверь старого знакомого. Ой, сдал же ты, дружище… И чего ж ты так напился-то, а? И бледный, как смерть.—?Львович? Лейтенант? Ты чего, с того света вернулся? Да где ж тебя, окаянного, черти носили?! Ты вообще знаешь, что с твоей же, болван такой, семьей происходит?!И все. Новости полились щедрым потоком, и Иван Львович едва успевал раскрыть рот, чтобы спросить?— а уже слышал ответ. Ну и дела тут творились, пока он там, на севере, дрейфовал, да на острове обживался. Хорошо еще, Машу, Катюшу и Нину Капитоновну увезли, и они не застала ни голода, ни разгула банд. Маша, Машенька, ты ждала… Ты верила, родная моя… Прости, прости пожалуйста, что меня не было так долго… Но как это не было писем?! Я же писал, я писал даже после Маточкина Шара! Как они могли не дойти? И Климов, Ванька Климов должен был передать… Как не вернулся?! Никто?..Сердце впервые как будто холодной рукой стиснуло. Ванька Климов. Мичманы Федя Носов, Володя Кошкин и Никита Окопайло, им же по девятнадцать всего и было. Вчерашние выпускники Морского корпуса, смотревшие на него, как на божество. Матросы. Семеро. Он помнил их лица, их голоса, их адреса. Что они любили и что ненавидели. За эти две зимовки они все стали почти одной семьей. Отпустил, называется. Хотел дать шанс выжить. Думал, что они обречены. Устал принимать решения. Капитан, называется… Дурак ты, Ванька Татаринов, и не лечишься! Что тебе стоило башкой своей дурной подумать, прежде чем разделять команду? Брусилова ругал, а сам-то…Нет, он не злился на Кораблева за это неудачное сватовство. Все правильно, семь лет не подавал признаков жизни, а Ванька в Машу еще с отрочества влюблен. Конечно, хотел помочь. Конечно, понимал, что Катюше отец нужен, а не портрет на стене. Все правильно. Молчи. Я понял, понял и не сержусь, просто помолчи. Дай осознать.А потом был поход к троюродному кузену. Какое счастье, что его не было дома! И как он может забыть, как вскрикнула Маша, открыв ему дверь, ее неверяще-счастливый взгляд, ее слезы… Я вернулся. Прости меня за все. Примешь?— такого? Без денег, без документов, с целой колонией у черта на рогах, которую нужно еще обустраивать, и куда я обязательно вернусь? И Катюшка… Какая же ты уже большая, доченька! И как похожа на маму… Только как, во имя всего святого, как и откуда ты научилась так копировать мои же жесты, мою мимику, мои слова? Ты же не можешь помнить… Или можешь?.. Нина Капитоновна, голубушка, ну что же вы? Живой я, живой. Не надо так волноваться. Куда я от вашей дочери? Мне без нее и рай не нужен. Ну все, все. Собирайтесь?— и домой. Как куда? В Энск! Тут я вас не оставлю!И вот они дома. И даже почти счастливы?— Катюша ходит в новую школу, и уже обзавелась новой подружкой, Сашей Григорьевой, которая днюет и ночует у Татариновых. И обе, раскрыв рот, слушают истории отцовской зимовки, и рассказы о Земле Санникова, и о товарищах по плаванию, и о юности, и много-много о чем еще. Маша успокоилась, она уже не так похожа на собственную тень, а снова оживает. Все хорошо. Он поступил на службу?— учит мальчишек навигации. Подал документы по поводу открытой земли, и разослал на всякий случай письма во все инстанции, в поисках ребят, ушедших с Климовым. Он сделал все, что мог. Почему же сердце не на месте?А потом?— это новость. Ванька Климов еще жив! Да плевать-то, что он в больнице, что инвалид, оставшийся без ног, которые вторично парализовало, что он никогда больше не выйдет в море. Плевать! Живой?— это главное. Все остальное поправимо, все остальное можно еще как-то исправить. И он мчался сюда, как сумасшедший, выбросив из головы даже то, что Иванов Климовых в России много, что это может быть вовсе не его друг. Сердце чувствовало?— и все тут. И вот он стоит в этой чертовой больнице, и не может никак дождаться. Ну наконец то! Вот и доктор показался!И вот Иван Львович переступил порог палаты. Он, это несомненно он, Ванька! Те же знакомые белобрысые космы, тот же нос картошкой, россыпь веснушек… что ж ты бледный-то такой, дружище? И… о господи, ты же тогда, в восемнадцать, перегнал-таки меня в росте. А сейчас… Сейчас друг казался каким-то совсем невысоким и странно, невероятно исхудавшим. Костыли, прислоненные к кровати… Ничего-ничего, ты еще встанешь на ноги, Ванька! Встанешь, даже не вздумай сомневаться! Тебя же теперь сам доктор Сторожин лечит! Он знаешь, какой специалист! Любых больных на ноги ставит! Поправляйся, слышишь? Ты правда слышишь ли меня? Вань? Ты чего?По обветренному лицу штурмана Климова катились крупные слезы, а губы почти беззвучно прошептали: ?Ну вот и все… Теперь еще и бред начался… Проклятая испанка… Ну, так тому и быть. Встречай, Львович…—?Ты чего, Ванька? Ты даже думать не смей! Живой ты! И я живой! И мы еще в море пойдем, понял! Тоже мне, любитель сдаваться. А ну прекрати! —?капитан Татаринов хотел прикрикнуть командирским тоном, но вместо этого почти жалобно прошептал эти слова и каким-то одним неуловимым движением оказался возле кровати друга, схватил его за плечи (худой-то какой…) и встряхнул хорошенько. —?Будем жить, братишка! Теперь-то точно будем жить!—?Нет погоди! Живой? А ребята? —?Климов вцепился в него, как утопающий в спасательный круг, и лицо его немного просветлело.—?Да все, все живы! Нас после того, как вы ушли через месяц подобрали. А потом тот корабль к острову прибило, пришлось зимовать. А тут война, нужно было факторию создавать. И никакой связи. Сам-то как, чертяка? Как твои? Они?..—?Да живы твои оболтусы, не бойся! Один по дороге умудрился обморозиться, второй ноги сломал, свалившись с тороса. Пришлось оставлять на долечивание у оленеводов в кочевье. А то ты не знаешь, что северяне на месте не сидят, их искать по тундре?— что ветра в поле! И связи никакой. Но мальчишки крепкие, они точно выкарабкались. Даже не вздумай сомневаться. А матросы по деревням своим разъехались, сразу как со ?Святого Фоки? сошли, все шестеро. Ну, один с мичманом Никитой остался. И Федя с Володей тоже отстали. Так что корабль нас семерых забирал. Но я-то в Архангельске застрял, сам понимаешь, почему. Долго тогда провалялся… Если б не доктора, Иван Иваныч, да Виталий Игнатьевич, и не их операции, был бы я теперь безногим… Да ладно, об этом после. А ребята из команды по деревнях разъехались, точно говорю. И с тех пор ни слуху ни духу… Сам знаешь, что в стране творится, уж не знаю, что и думать. Но они точно добрались! Надеюсь, они и сейчас живы-здоровы. Только ты это… имей в виду, что о тебе очень подробно расспрашивал твой с позволения сказать родственничек. Явно гадость замышляет. Ребят запугивал, грозился крупными неприятностями, если не скажут ему правду о том, где ты и что с тобой, или если проболтаются о том, как и кто готовил экспедицию на самом деле. Они молчали, как рыбы, да и не знали мы ничего, но все же будь осторожен, ладно?—?Да я теперь обязательно буду осторожен. Только кто же тронет… как теперь называются губернаторы, Вань?—?Кого-кого? Ты это… не перегрелся, братишка?—?Нет. Я Землю Санникова нашел, понимаешь? И там меня ждут-не дождутся полсотни человек. Да каких человек! Вот дождусь ответа от СевМорПути, экспедицию наладим, и… айда со мной, братишка? На наш собственный остров. Хочешь?—?Да кому я там нужен?— без ног?.. Толку-то, что они на месте? Все равно ведь не чувствую их. Лучше б болели. А так?— словно и нет их. Один раз спасли, да только второй раз чудес не бывает. Да верю, верю, что тебе нужен! Только… оптимист ты, Ванька. И врагов, между прочим, под носом не видишь. Ладно, ты даже не представляешь, как я хочу ошибаться. Но у твоего Николая слишком хорошие связи. А здесь… тебя ни в чем еще не обвиняли? Не арестовывали?..—?Да, обвиняли. И забирали… как же они называются-то? Чекисты, вот. Говорили что-то про неблагонадежное прошлое, про службу царскому режиму… Да не бери в голову! Отпустили же! Ну, был неприятный разговор, и что? Нас с тобой в Энске каждая собака знает, опросили свидетелей, забрали документы, которые я с острова привез, да и отпустили. Не бойся ты за меня, все будет хорошо. Ты, главное, нос не вешай. Кстати, а знаешь, я ведь теперь почти многодетный отец. Ну чего смеешься? Серьезно. У нашей Катюши подружка появилась, Саша Григорьева, так они примерно как мы с тобой общаются. Так со стороны наблюдать забавно… Ну вот, а у Саши есть брат, тоже Саня. А у Сани?— два друга, Петька Сковородников и Валька Жуков. Так ты представляешь, они откопали где-то мои пропавшие письма, притащили их к нам, а потом начали заходить все чаще, и теперь вообще у нас бывают чаще, чем дома. Так что у нас с Машей теперь все равно что пятеро своих детей. Ну да мне не привыкать, на Острове тоже почему-то ко мне малыши липли… Ванька, знал бы ты, как жить-то хорошо! Особенно теперь, когда ты нашелся! Ты даже думать забудь об этой своей хандре, мне уже доктор все рассказал. Нечего тут! Как выпишут?— сразу к нам. Без разговоров! Мы тебя на ноги поставим. И придумаем, на что именно поставить, что ж у нас, руки что ли не из плеч растут? Нечего! Поправляйся! Я к тебе завтра обязательно зайду, и своих приведу. Посмотришь хоть, какая у меня семья теперь.—?Ну приводи-приводи,?— улыбнулся совсем по-старому штурман Климов, и насмешливо фыркнул:?— Папаша! Вспомни, как Катю на руки взять боялся! ?Ой, она же маленькая такая, а вдруг я ей больно сделаю? Ой, Маша, а как ее держать-то надо??.—?Ну ты сравнил! То новорожденная, а то?— двенадцатилетние балбесы! Ты вообще знаешь, что мне вчера Катя заявила? ?Папа, а ты ведь меня обманываешь! На этих широтах северное сияние не должно быть видно!?. Представляешь?Иван Иванович Павлов, лечащий врач штурмана Климова, тихонько прикрыл дверь. Пусть поговорят спокойно, пока никто не мешает. Пациента действительно было просто не узнать. Горящие глаза, жестикуляция, абсолютно счастливый смех… Нет, теперь он уже точно пойдет на поправку. И как все-таки хорошо, что пришел этот странный гость! Ведь именно благодаря ему у больного снова появилось желание жить. А это в медицине главное, что бы кто ни говорил.