Часть 1. (1/2)

— Боже, дай мне сил, дай мне опору. Боже, помоги мне выжить в этом страшном мире.

Сначала молебен. Все читают молитву. Я, держа в руках свой листок, пытаюсь разобрать ужасный почерк батюшки. Использовать новые технологии он не желает, хотя вовсю пользуется современным смартфоном. Пора признать, что ему просто жаль денег на краску, чтобы распечатать нам тексты молитв.

В этом и заключается вся Россия.

Мы долго читаем. Я просто бубню себе под нос. Вероятнее всего, парень, стоявший со мной, это замечает. Он долго рассматривает меня. Нет, его всего лишь привлекает моя внешность. Точнее, пугает.

Я опускаю глаза к полу, сжимая в руках листок. Из-под полуопущенных белоснежных ресниц я рассматриваю свои новые кроссовки. Белые. Такие же белые, как и цвет моей кожи.

Пока я бездумно пялюсь вниз, в моей голове витают разные мысли. Я не понимаю в свои семнадцать лет, зачем мне все это нужно. Она говорит, что это правильно. Отец так же утверждает, что, кроме пути Божьего, мне идти некуда. На уроках нам рассказывают о существовании рая и ада. Если грешишь, то попадешь в ад, но без греха жить вообще нереально.

Иногда мне приходят в голову мысли, что было бы, если бы я вырос в детском доме, и мои теперешние приемные родители меня оттуда не забрали. Кем бы я был…

Молебень заканчивается. Все молчат, а я всё что-то мурлычу себе под нос. Батюшка кашляет. Я сразу понимаю намек и тут же замолкаю.

Мы перекрестились, затем медленно начали выходить из аудитории. На мое счастье, он меня не подзывает к себе и не читает лекцию о том, как надо правильно себя вести во время богослужения.

В христианскую православную школу я хожу с самого раннего детства. В отличие от обычных школ, в этой школе двенадцать классов. Сейчас я заканчиваю одиннадцатый.

За окном весна. Обычные дети бегают по улицам, играют, гуляют, встречаются, а я… А я иду в класс, на урок математики.

Единственные предметы, на которые тут делают упор, так это математика, русский, иностранный и богослужение. Остальные предметы изучаются довольно плохо.

Все по кругу. Каждый день одно и то же.

Утром молитва, затем в школу, час пения, потом три часа каких-нибудь гуманитарных предметов, математика или русский, чтение библии под конец и… домой.

Так правильно. Я знаю, что так правильно. Иной путь, отдаленный от Бога — опошляет, заставляет грешить, способствует тому, что после смерти ты попадешь в ад.

Другие люди, не понимающие или оскорбляющие мои мировоззрения — грешны, так как отвергают Бога. С такими нельзя говорить. Лучше быть в одиночестве, посвятить себя Богослужению. Так правильно. Так говорит батюшка, так говорят родители.

После школы — обычное приветствие семьи. Папа на работе. Мама на кухне, что-то готовит. Даже не добавляет масла в еду. Сейчас же пост.

Я мало ем. Мама ругается. Говорит, что я тощий именно поэтому.

— Что сегодня на обед? — я сажусь за стол, откидывая сумку на соседний стул.

— Лапша, — она была вчера, она будет и сегодня, она будет и завтра. Потом мама решит приготовить картофель. Но без добавления приправ он будет отвратительным. Я продолжаю молчать, просто киваю. — Как дела в школе? — она ставит тарелку с лапшой. Я не могу поморщиться, это будет неправильно. Грех осквернять недовольным видом пищу.

Мы молчим. Мама принимается мыть посуду, пока я ковыряю ложкой в жидкости.

Мама оглядывается, улыбается, и её большие голубые глаза уставляются на меня.

Я улыбаюсь ей в ответ и начинаю есть. Невкусно, но есть можно. Я не могу обидеть маму. Я не могу сказать, что еда мне не нравится. Она же старалась. Вместо специй и масла она вкладывала в эту порцию свою любовь и душу.

Доев, поднимаюсь из-за стола, беру сумку. Не выгружаю учебники. Мне просто лень.

— Спасибо, — я киваю, подхожу к маме. Она отходит от раковины, поворачивается ко мне. Я понимаю, что одного ?спасибо? мало. Неизвестно, что было бы со мной, не возьми они меня к себе в семью. Не было бы вот такого меня. Если бы её теплые нежные руки, которые готовили сегодня эту безвкусную лапшу, не подобрали бы меня, я был бы одинок, несчастен, мечтая о том, чтобы меня пригрели и приютили.

Я крепко обнимаю её. Да, я уже её перерос. На голову выше, но в её глазах, уверен, я еще маленький ребенок.

Она так же крепко обнимает меня в ответ. Я улыбаюсь, чувствуя какую-то легкую волну, пробежавшую по всему телу. В этот миг кажется, что жизнь идёт совсем не по шаблону……Художественная школа находится далеко от дома. Пару минут на метро, и я уже там. Пешком идти безопаснее, но дольше.

В метро мне всегда страшно. Люди смотрят на меня, на мою белую кожу. Они прожигают меня своими ненасытными глазами. Я среди них как диковинный звереныш. Русским непривычно видеть альбиносов. Я стараюсь всячески скрывать это. Мне приходится красить брови и волосы. Впрочем, это особо не помогает, в их глазах я странный, неправильный, не такой, как они.

Сложно быть подростком, особенно если ты превосходишь кого-то в чем-то или, например, кожа твоя бледнее, чем у человека, сидящего с тобой в метро.

Вроде бы мы живем в современном мире, нас не должно ничего удивлять, ведь подобных мне считали выродками сатаны. Но время шло, а люди не менялись. Старушки все так же с осуждением продолжают смотреть на меня, думая, что я какой-то наркоман.

Дети тянутся ко мне, хотят потрогать, подольше посмотреть, подарить свои улыбки. Но чуткие мамаши отодвигают их от меня, шепчут что-то плохое, поливают меня грязью, приплетают мне болезни.

И так из года в год…

Мои одноклассники по художественной школе давно смирились с тем, какой я. Никто уже не пялится на меня, никто не высмеивает, никто не игнорирует.

Сегодня у меня живопись.

Весь класс, погрузившись в тишину, рисует то, что им хочется.

Я рисую сегодня море. Бездонное и безумное. Темно-синие волны ударяются о каменистую поверхность, бьются, разбрызгиваются.

Морская пена чуть остается на краешках возвышенности.

Море, мое море. Все мы хотели когда-нибудь побывать на море. На эти волны, то бушующие, то вновь затихающие, я мог бы смотреть вечно. На рассвете, когда вода подходит к берегам, обволакивая тонкой прохладной пленкой рассыпанные камушки; на закате, когда вода рассекается о берег, предупреждая о шторме, — не важно, в какое время смотреть на море, главное — смотреть на него.

Мы прерываемся, поднимая головы. В класс входит девушка.

Я замираю. Внутри меня все замирает.

Что мы зовем влюбленностью? Привязанность, которая появляется после долгого общения с человеком? Нет. Влюбленность — это щекотливое чувство, которое охватывает тебя целиком и полностью с первого мига, с первого взгляда, как эта самая морская волна. Обволакивает тебя, как будто ты какой-то камешек, валяющийся на берегу.

— Хай, — равнодушно говорит она, убирая назад черные длинные волосы. Пара прядей всё ещё спадают на её овальное, нездорово-бледное лицо. Карие, почти что черные глаза выискивают не место, которое бы она могла занять, они выискивают добычу.

Длинные черные ресницы полуопущены. И каждый раз, моргая, мне кажется, что черные крылья бабочки раскрываются.

Я тут же забываю обо всем. Если смотреть на девушку таким плотоядным взглядом, как делаю это я, преступление, то я виновен.