Разрушенный мост и зарубки на дереве (1/1)

Почему Окита не доживет до конца войны Химура узнал через полгода. Они дрались на залитом солнцем мосту в пригороде Киото. Если рядом были люди, они всегда дрались молча, изредка только сопровождая удары ухмылками, а когда никого не было рядом, они… разговаривали. У Кеншина никогда не было друзей, в Исин Сиши было мало людей, с которыми он общался, только нескольких он мог назвать товарищами. Окита, конечно, не был его другом, он был врагом, но той разновидностью врага, при встрече с которым сожалеешь, что вы не росли вместе. Кеншин был высоко в прыжке — из-за яркого солнца Оките было его не разглядеть. Рю-Сё-Сен был его излюбленным приемом, он нравился ему еще со времен, когда он только учился. Несмотря на солнце, Кеншин был уверен, что Окита отразит удар — тот стоял и смотрел вверх, ухмыльнувшись. Придумал что-то новое? Посмотрим. Кеншин тоже улыбнулся. Окита прыгнул. Слишком быстро. Слишком высоко. На самом деле, чуть ниже самого Кеншина, но так как Окита замедлился на секунду, он прыгнул ровно настолько, чтобы оказаться с ним на одном уровне в своей максимальной высоте и, это было невероятно, — он напал на него в воздухе. Никто, кроме Учителя, не нападал на него в прыжке, к счастью, его практики с ним хватило, чтобы отразить удар Окиты, но момент для удара самого Кеншина был упущен. Они приземлились одновременно. — Кажется, я потратил все силы на этот прыжок, как глупо, — Окита пытался улыбнулся, но тело его не слушалось. Он покачнулся, схватившись за перила моста и закашлялся. Когда он убрал от лица рукав, Кеншин увидел на нем кровь. Туберкулез. Кеншин убрал меч в ножны. — Как давно вы знаете, Окита-сан? — Нет, — запротестовал Окита, даже поднимая руку, — не будем говорить о моей болезни. Сайто говорит о ней постоянно, я устал слушать. Химура молча кивнул и просто ждал, пока Окита сможет отдышаться. Постепенно, он стал приходить в себя, выпрямился и задумчиво посмотрел на меч Кеншина, лежащий в ножнах, и на свой, который до сих пор сжимал в руке. — Даже если мы кому-то расскажем, — сказал он, убирая меч, — никто не поверит нам. Капитан первого отряда Шинсенгуми и хитокири Баттосай. Я считал, сколько раз вы не воспользовались случаем убить меня за последний год. Слишком много, чтобы это было случайностью. — Мне никогда не приказывали вас убивать, Окита-сан, — ответил он первое, что пришло в голову. Что происходит? Они никогда не общались после драки, только между ударами. Мечники часто бросаются друг в друга оскорблениями, когда дерутся. Их общение не было оскорблениями, но это были короткие реплики между ударами. До сегодняшнего дня. — Вы убиваете только тех, кого вам приказали убить? — Да. Мне не нравится убивать и я не делаю этого просто так, — он не ждал, что Окита поверит. Они, по сути, были заклятыми врагами, с чего бы ему верить. Но Окита его удивил. — Я знал это, — он улыбнулся и откинулся спиной на перила, подставляя лицо солнцу, — Сразу, как мы скрестили клинки впервые. Потом я проанализировал вашу работу и пришел к единственно верному выводу. Вы действуете чисто, Химура-сан, и я имею в виду, что вы не убиваете никого лишнего, кроме тех, кто, по-видимому, являлся целью. И ваша техника… — Моя техника? — он удивился, что позволяет втянуть себя в диалог, но ему было слишком интересно, что Окита собирался сказать про его технику боя. — Я знаю, что Хитен Мицурюги предназначен для боя одного против многих, но вы намеренно часто используете ее как дуэльную технику, разбираясь с противниками по одному. В этом нет никакой логики, если подумать, — он хитро улыбнулся, будто поймал Кеншина на чем-то, — но если подумать еще, то убивая противников по одному, вы несете им быструю и безболезненную смерть. С вашей скоростью, они вряд ли даже успевают понять, что произошло. Кеншин только удивленно моргнул. Немногие даже в Исин Сиши понимали, почему он использует баттодзюцу вместо куда более эффективных приемов, когда убить одним ударом можно сразу троих или даже пятерых противников. — Это не делает меня меньшим убийцей, чем я есть, — его действительно раздражал этот разговор и то, как Окита будто бы читал его. — Я тоже убийца. Мы всего лишь сражаемся на разных сторонах. — Уверен, что убил больше вашего. — Не оскорбляйте память моих жертв, — серьезно сказал Окита. Они замолчали. Кеншин посматривал на Окиту время от времени — тот, кажется, не собирался никуда уходить. Может быть, это ловушка? И он просто ждет, когда их окружат Шинсенгуми? Он покачал головой — это бред, Окита не мог знать заранее, куда он побежит. И бежали они слишком быстро и слишком петляя, чтобы кто-нибудь менее быстрый мог их нагнать. Ужасающая правда была в том, что он доверял Оките. Из всех в Киото, он больше всего доверял своему врагу. Это вызвало усмешку. — Вас тоже забавляет эта ситуация, Химура-сан? Кеншин посмотрел на него вопросительно.— Мы никогда не разговаривали с вами так. По правде сказать, это совершенно новый сценарий и ситуация кажется мне очень забавной. Мы разговариваем, убрав мечи, а возвращаться нам, судя по всему, в одну сторону. Но мы же не пойдем просто вместе в Киото? У людей возникнут вопросы к нам обоим. — Почему вы не убили меня тогда? Химура знал, что Окита понимает, о каком моменте он говорит. По правде говоря, как бы Окита ни был хорош, у него была за всё это время всего одна возможность действительно убить его. — Ак Зок Цан. — Что это? — Девиз Шинсенгуми. Единственное, чем мы руководствуемся в бою. Зло немедленно уничтожить. — Это не объяснение. Всё внутри протестовало. Следуя этой заповеди, он был обязан его убить. Он обязан был желать этого, как желал Сайто. — Вы следуете своей клятве, как я следую своей, но если убрать из уравнения политиков — вы верите в свою сторону и убиваете столько, сколько необходимо. Я не считаю вас злом только потому, что вы убиваете — тогда я должен бы считать злом всех военных на обеих сторонах и себя в том числе. Я тоже не убиваю больше необходимого. Я не убиваю тех, кого не считаю злом. — Вы не считаете меня злом? Даже те, с кем он делил крышу одной гостиницы, считали его злом. Не все, но многие, очень многие. Он видел их взгляды и слышал шепот, когда проходил мимо. Демон. Убийца. Хитокири. И вот его враг — один из лучших людей Шинсенгуми — говорит ему, что он не зло? В это было невозможно поверить. — Я удивлен не меньше вашего. Это обратная сторона узнавания своего врага. Иногда узнаешь слишком много, — он улыбнулся, — хотя я по-прежнему довольно плохо знаю вашу биографию, Химура. Они молчали довольно долго. Окита закашлялся снова, Кеншин сделал вид, что не замечает и просто смотрел на воду, обдумывая его слова. — По правде, Химура, — Окита звучал… смущенным, — я не смогу добраться до Киото сейчас. Наша беготня вымотала мои легкие, а этот прыжок добил. К слову сказать, я ожидал куда более бурной реакции. Окита, кажется, обиделся, подумал Кеншин, и это было самым забавным за сегодняшний день. Он, судя по всему, ожидал, что соперник как минимум проявит свое удивление, но туберкулез смешал ему все карты. — Простите, Окита-сан, — он правда извинился перед Шинсенгуми? — По правде сказать, только мой Учитель нападал на меня в прыжке и это единственная причина, по которой я смог отразить удар. Если бы я пробыл удивленным дольше, вы бы сразили меня сегодня. Окита выглядел гордым. Он улыбнулся — на удивление искренне, даже по-детски. Из-за этой улыбки Кеншин задумался, сколько лет было Оките. Он тоже был невысоким и телосложением походил на Химуру, их можно было бы принять за одногодок. — Рад слышать, — он всё ещё продолжал улыбаться, — Расскажете о своем Учителе? Только, по правде сказать, я бы хотел уйти наконец с этого моста. Если нас заметят, это будет трудно объяснить. Особенно Сайто. Он, как бы сказать, не проникся к вам той же симпатией. Рассказать об Учителе? Почему Окита ведет себя так, будто пытается подружиться? Они и так стоят здесь слишком долго, не делая ничего — может быть, лучше просто уйти в Киото? Не хватало еще начать испытывать симпатию к одному из Шинсенгуми, которого, возможно, однажды придется убить. При этой мысли Кеншин передернулся. Окита и так умирает, никто не будет приказывать его убить. По крайней мере, Химура на это надеялся. Если быть совсем честным, Окита ему уже нравился. — Давайте заключим соглашение, — предложил он всё тем же дружелюбным тоном, — на несколько часов вы не Ишин Сиши, а я не Шинсенгуми. Мы не расскажем друг другу ничего, что являлось бы тайной и ничего, из того что узнаем, не будем использовать друг против друга. Кенсин задумался. Предложение было… заманчивым? — Я уже слишком долго здесь, чтобы не считать мою работу на сегодня оконченной, — он продолжал убеждать его, — единственное затруднение в том, что меня будут искать, потому что все видели, за кем я бежал. Полагаю, меня сочтут или уже сочли мертвецом, но тем больше будет радость моих товарищей, когда я вернусь. Кроме того, пока мы разговариваем, каждый из нас знает, что другой, скажем прямо, не убивает никого в Киото. — А как вы объясните свое отсутствие, если остались живы? Не моей же смертью. Окита улыбнулся. — Помните, как вы искупали Сайто? — по улыбке Кеншина Окита понял, что тот отлично помнит этот случай, — Если вы разрушите этот мост, так мы и скажем нашим сторонам. Мы дрались на мосту, вы его разрушили. Сайто отчитает меня за повторение его ошибки, о которой я знал, но никому не придется лгать, если вы действительно это сделаете. Это объяснит мою задержку даже до вечера. Кеншин неожиданно для себя самого кивнул. Это было странным предложением, нет, это было полным безумием, но безумным было и то, что он согласился. Оглядевшись, он убедился, что никого рядом нет и жестом показал Оките отойти. Тот шел медленно, было видно, что каждый шаг дается ему с трудом. Любой другой на его месте уже воспользовался бы шансом избавиться от капитана первого отряда. Любой, но не он. Когда мост был разрушен, а они оказались на одной стороне, Окита сорвал с головы повязку Шинсенгуми и положил в воду между камнями. — Чтобы они поняли, что произошло, — хитро улыбнулся он, — она доказывает, что я здесь был и, косвенно, что я жив — вы оставляете тела прямо на месте. А теперь пойдемте. Они шли в молчании. Кеншин думал о том, как же странно происходящее с ним. Почему из всех людей, которых он встречал, только с Окитой он мог… разговаривать так. Он не был разговорчивым, по правде сказать, Хико приложил немало усилий в первый год его ученичества, чтобы Кеншин начал говорить первым. После этого его иногда можно было назвать даже болтливым, но ни с кем, кроме Учителя, он таким не был. В Кехикотай, а потом и в Киото, никто сначала не воспринимал его всерьез, а после… зачастую его просто боялись. А если кто и пытался с ним поговорить, то без особенного успеха. Их интересовали его стиль меча, война, иностранец он или нет и что угодно, кроме его самого. — Как зовут вашего учителя? — спросил Окита, но тут же замотал головой, — Нет, не отвечайте. Я неверно начал разговор, просто вы молчали и я решил начать с того, на чем мы остановились, но не хочу, чтобы это выглядело, как допрос, которым наша беседа не является. Не думайте, что я хочу выведать у вас имя или что-то такое, чтобы это использовать. Кенсин задумался… использовать Хико против него? Как? Вряд ли он может что-то рассказать о Кеншине полезное для Шинсенгуми. Или Окита имел в виду, что кто-то может угрожать Хико? Эта была смешная мысль и Кеншин улыбнулся. — Вы улыбаетесь? Вас что-то позабавило? — он разозлился? До чего же он эмоциональный и даже не пытается это скрывать. — Я улыбнулся своим мыслям, когда размышлял над вашими словами, — пояснил он свою улыбку, — Подумал, что вы имеете в виду шантаж и эта мысль меня насмешила, не более того. — Почему? Вы настолько уверены, что я не стал бы шантажировать вас дорогим человеком? Тогда я польщен, Химура. — Нет. То есть да, — поправил себя Кеншин, когда увидел, как Окита возмущен его ответом, — Я уверен, что вы не стали бы шантажировать меня, поскольку считаю вас честным противником. Но более того, я уверен, что никто другой просто не смог бы этого сделать. — Почему? — Никто за три года не был даже близок к тому, чтобы захватить меня, — спокойно пояснил Кеншин. — То есть это не тот случай, когда ученик превосходит своего учителя? Кеншин даже остановился, настолько мысль его поразила. Никто никогда не предполагал, что он даже теоретически может быть сильнее Хико Сейджуро. На самом деле, это просто было некому делать, поскольку мало кто видел их вместе, а те, кто видел, не сомневались в расстановке сил. — Я ведь не закончил свое обучение, — то, как округлились глаза Окиты, было приятно, — Мне удавалось пару раз достать Учителя, но даже если бы я пытался причинить ему вред, вряд ли это было бы больше, чем простая царапина. Воспоминания, почему-то, не были тяжелыми на этот раз. На самом деле, Кеншин довольно долго не вспоминал ничего, что было связано с Хико, но любая мысль о нем обычно отдавала болью. Сейчас, почему-то, всё было по-другому. С другой стороны, день вообще был странным. Оките явно требовалось время, чтобы осмыслить услышанное. Было приятно, что при этом он не задавал вопросов и не пытался выведать больше о Хитен Мицурюги. Кажется, это, хоть и поразило его, было ему неинтересным. Что же было? — Я попал к своему учителю, когда мне было девять, — сказал Окита, когда они расположились в соседнем лесу, надежно скрытые за кустами от посторонних глаз, — Иногда я его ненавидел. Временами старик был слишком, на мой вкус, строг, хотя сейчас я понимаю, что со мной просто нельзя было по-другому. Я слишком упрям. Кеншин удивленно моргнул. Определенно, они с Окитой были похожи, даже внешне, если бы только не рыжие волосы Кеншина, их можно было бы принять за братьев. У Кеншина были братья, трое, правда попытавшись вспомнить их имена сейчас, он не смог. Это его разозлило. — Я сказал что-то не то? Окита, кажется, действительно волновался за ход их беседы. А ещё он всё это время продолжал говорить, но, задумавшись, Кеншин не услышал ничего из его речи. — Да, я попытался вспомнить имена своих братьев, — сказал Кеншин, — и не смог. Почему он говорит так много и так прямо? — Когда вы видели их в последний раз? — Думаю, мне было шесть, когда они умерли. Может быть, семь. В то время я не умел считать и никто не говорил, сколько мне лет, так что я, если честно, даже не уверен, сколько мне сейчас. Окита осмотрел его, будто бы прикидывая, сколько ему может быть. — Мне кажется, мы ровесники, — выдал он свое заключение, — Вам ведь должно быть около шестнадцати? Кеншин кивнул, а Окита, куда более разговорчивый, чем он, продолжил. — Я думаю, что вас тоже постоянно дразнили да ваш рост и худощавость. Могу это понять, — он улыбался, — Хотя я и немного выше. — Это неправда! Его возмущение было настолько искренним, что они синхронно рассмеялись. Тучи войны над ними словно рассеялись на время, а это странное перемирие делало их на время… нормальными людьми? Дошло до того, что они даже встали, чтобы измерить свой рост, для чего избрали ближайшее дерево. — А чем мы будем делать зарубки? — Катаной? — предположил Кеншин. Окита посмотрел на него, хлопнув глазами. Кеншин понял это — сколько бы безумия в нем не было, стоять спиной к дереву, когда твой враг с катаной в руке размахивает у тебя над головой, было бредом. — А к черту, — отмахнулся Окита от своих мыслей, — Узнаем правду. Правда была не в его пользу. После того, как он отмерил рост Кеншина, его зарубка оказалась на палец выше. — Ну и ладно, — сказал он, усаживаясь на прежнее место, — меня устраивает преимущество в скорости и в высоте прыжка. — При всем уважении, Окита-сан, вы его не имеете, хотя ваша скорость поразила меня в нашей первой драке, а ваш прыжок сегодня удивил еще больше. — Я тренировался, — Окита надулся и стал похож на индюка, — Мне кажется, что за время наших драк я так много раз видел, как вы исполняете этот прыжок, что понял принцип. Они разговаривали о своих стилях. Но в отличие от всех остальных, Окита вел разговор на равных, даже если он признавал, что его собственный стиль в чем-то уступает, он, казалось, был доволен своим мастерством. Кроме того, его скорость была действительно поразительной. Когда Кешин это заметил, Окита рассказал историю, как не один раз скорость помогла ему в розыгрышах — кажется, он был действительно неспокойным ребенком, — и как его Учитель справлялся с этим. Оказалось, у них еще больше общего, чем им казалось. Оба были в детстве упрямыми и своенравными. — Однажды учитель заставил меня перетащить две бочки воды только за то, что я назвал тренировку скучной. Мы жили на горе, — пояснил он, — ближайший ручей был почти у подножия. Окита рассмеялся.