Грифель (1/1)
Пустая квартира, снятая на последние сбережения, оставшиеся после переезда в другой город, встретила плотной полутьмой. Выстуженная зимним холодом, она безмолвствовала, оглушая своей тишиной. Лишь снаружи, из распахнутого настежь окна, доносились приглушенные отзвуки оживленной улицы. Там, на просторном проспекте, украшенном яркими огнями и нарядной елкой, все еще праздновали уходящий Новый год, прожигая оставшиеся праздничные дни.Остановившись на пороге, Стас медленно опустил на пол холщовую сумку с деревянными подрамниками. В ней тихонько звякнула купленная в магазине бутылка водки?— единственное, что спасало его в последнее время.Ногой придвинув сумку ближе к стене, Стас вытянул из кармана плотного пальто ключи с тяжелым именным брелком. Его взгляд медленно прошелся по фигурному дереву, чуткие пальцы огладили тиснение букв собственного имени, а в голове непрошенно всплыл звонкий женский смех и сбивчивый шепот: ?ну и зачем они тебе??.Глухой стук выпавших из ослабевших разом пальцев ключей заставляет Стаса встрепенуться. Непроглядная темнота пустой квартиры все еще хранит тишину. Снаружи кое-как пробиваются приглушенные крики: празднующие в который раз отсчитывают время до двенадцати часов, будто бы по новой встречая Новый год. Большие часы с кукушкой в зале подхватывают отсчет?— искореженный временем, механический голос птицы разрывает тишину.Стас тихо шепчет что-то себе под нос. Стянув с головы шапку, в запале закидывает её куда-то к вещевой полке, резко наклоняется к сумке, нащупывает прохладное стекло бутылки и шагает в темноту зала, на ходу откручивая крышку. В голове все еще слышится родной женский голос. Веселый, слегка ехидный, он шуточно отчитывает его: ?опять в квартиру в обуви зашел? Снег на дворе, лужи будут?— паркет воду наберет!?.Диван оказывается как-то внезапно слишком далеко. Запнувшись о ковер, Стас слепо шарит впереди рукой, задевая жестяной подсвечник с витиеватым узором. Совсем таким, какой нравился Наташе: с цветочными акцентами, изящный и вовсе не банальный. Она даже картины так украшала?— маленьким вкраплением узора. А он, дурак, порой смеялся…Стас хрипло втянул ледяной воздух, морщась, словно от зубной боли. Медленно опустился на диван, без сил откидываясь на мягкую спинку. Теперь в вязкой темноте ему мерещились цветные картинки и мутные образы, пробивающиеся сквозь дебри воспоминаний, заставляя все крепче и крепче стискивать узкое горлышко бутылки.Глухие отзвуки далекого веселья за окном постепенно стихают. Квартира, утопающая в тяжелом темном мареве, вновь погружается в звенящую тишину. Её нарушает лишь мерный ход часов, бесстрастно отсчитывающих время. Десять минут, полчаса, час?— стрелка неумолимо движется по циферблату?— Стас постепенно растворяется в гнетущих секундах, дикой тоской сдавливающих грудную клетку все сильнее и сильнее.Тихий скрип половиц в коридоре звучит как будто издалека. Неясный и нечеткий, он повторяется снова и снова, с каждым разом проступая все отчетливее. Становясь явью.В голове медленно проступает запоздалая мысль. Родное имя, знакомое от первого и до последнего звука, всплывает непрошено и нежданно:—?Наташа.Его голос тонет в давящем сумраке. Стас подхватывается с дивана, срываясь на крик:—?Наташа!Так и не начатая бутылка со звоном летит на пол, водка заливает ковер. С шаткого кофейного столика рушится на пол подсвечник. Тонюсенькие жестяные лепестки сминаются, складываясь к стволу.—?Наташа!Стас вылетает в коридор, плечом задев дверной косяк. Тусклого света, с трудом пробивающегося снаружи, едва хватает, чтобы рассмотреть хотя бы силуэты.Продолжая в запале сбивчиво повторять одно-единственное имя, Стас дрожащими руками шарит по стене. Пытается нащупать проклятый выключатель. В бессильной ярости скребет ногтями по обоям.В темном мареве, рядом с собой, ему все отчетливее видится знакомый силуэт. Наташа. Его Наташа. Вот она: живая, здоровая. Как всегда веселая и усталая. Немного. Совсем чуточку усталая…—?Наташа…Голос окончательно срывается на хриплый шепот. Стас резко оборачивается, позабыв про выключатель, шагает ближе и тут же замирает. Теперь в мутной темной дымке ему чудится совсем иной образ и тусклый отблеск света на металле.Его глаза медленно проходятся снизу вверх. Темное пальто, вязаный шарф, черно-белое кепи и знакомый цепкий взгляд темных глаз. Такой чарующий, такой пугающий своей глубиной и отталкивающий ледяной холодностью, он будто бы заглядывает в душу, заставляя невольный холодок липкого страха пробежать по хребту.—?Ты… —?чувствуя, как сердце колотится в висках, хрипит Стас и делает шаг ближе. Его грудь сдавливает глухая тоска, в голове роится сотня сбивчивых мыслей, глаза заволакивает непроглядная темная пелена. Звуки внезапно пропадают, дыхание спирает, внутри разгорается жгучая ярость.—?Никогда,?— его горло разрывают невысказанные слова. Голос дрожит, срывается на шепот. Стас силой выталкивает слова, почти надрывает голосовые связки. —?Никогда. Не прощу. Никогда.Он делает шаг ближе. В голове застывает девичий крик. Наполненные искренним ужасом, он резко обрывается, а Стас морщится от боли, чувствуя, как на глаза сами собой наворачиваются слезы.Наташа наверняка кричала. Наташа ждала его. Она ждала его. Его! И никогда больше не дождется: лодочка уплыла. Лодочке смяли парус. Лодочку разбили течением о скалы. Лодочка пошла ко дну.—?Убирайся.Теперь в его голосе звенит ненависть. Стас делает шаг ближе.—?Убирайся!Теперь он не боится — знает, что его ждет. И впереди только скалы. Скалы и бушующее море, готовое в любой миг поглотить бедную разбитую лодочку его никчемной жизни.