2. Анхель (1/1)

Доктор Бунге был, если честно, в замешательстве. Очень странно. Он никак не мог сопоставить то, что читал в отчётах, лежащих перед ним, с этим тихим парнем с такой отрешённой, спокойной улыбкой.Так, ещё разок. Маркос Дурда, двадцать лет, бродяжничает с десяти, родился в провинции, первый раз задержан в пятнадцать лет за убийство кота, при задержании избит. Потом у этих олухов всё же родилась мысль, что он, возможно, спятил. Доставлен в больницу, в отделении для тихих провёл месяц, в течение которого два раза пытался бежать, второй раз успешно.Задерживался за бродяжничество, за угон автомобилей, всё по мелочи, но доказать ничего не удавалось. Теперь убийство, с поличным.Доктор внимательно, строго уставился на Маркоса. ?Ну и кого ты думаешь обмануть???— так назывался этот взгляд. Ясно же, что симулянт, сообразил, что в тюремной дурке потише, чем в камере, ещё и думает, небось, что полные подносы наркоты. Маркос отстутсвующе улыбнулся. Доктор вгляделся в ничего не выражающую, непередаваемо красивую улыбку, вздохнул и снова зарылся в старые бумаги.Сержант из патрульной группы, задержавшей Маркоса впервые, с трудом держался официального тона: ?… Он не просто убил этого кота. Нет, он его изувечил, это… это просто уму непостижимо… я не сторонник насилия, но ребятам мешать не стал… да с ним, кажется, всё было в порядке…?Медсестра больницы, куда доставили мальчишку, сообщала, что он ?сидел очень спокойно, хотя иногда заваливался на бок?, ждал около четырёх часов, пока она разбиралась с ?пациентами?, хм, а он кто ж был, и да, вот ещё?— ?не доставлял неудобств?. Доктор с раздражением смял бумажку.Малоубедительные показания соседей Маркоса по палате тоже здесь были. Один параноик удивлялся, как мальчик не умер в первую же ночь под такой лошадиной дозой транков. Ну, знал бы он о них ещё что-то. Второй, тихий шизофреник, искренне читающий стихи собственной подушке, утверждал, что в ту же ночь мальчишку изнасиловали двое санитаров, разом.Маркос утверждал, что это правда. Но обычный заход на мягкое раскручивание прервал сразу:—?Я почти ничего не чувствовал, вкололи, действительно, порядочно. Как бы описать ощущения, будто лежишь в кровати, под одеялом, которое забивается в рот, в внизу кто-то стучит в дверь. И всё это под толстым слоем желе.Это была самая длинная речь, которую доктор Бунге услышал от него за всё время их знакомства.Теперь доктор мучительно решался. Он не верил Маркосу. Совсем. Убийство?— это ещё не сумасшествие. Слишком рассудительный парень, сдержанный. Не удалось даже спровоцировать его, единственное, чего удалось добиться,?— какие-то невнятные упоминания о внешнем руководстве. Симулянт, решил отсидеться.Но, с другой стороны, доктор боролся со страшным искушением?— проводить хоть час, но каждый день, с этим парнем. Не со своими обычными пациентами?— истеричными, агрессивными самцами, по-настоящему опасными, или полуовощами, от которых добиться хоть какой-то реакции было задачей нелёгкой, а с тихим, спокойным, воспитанным и молчаливым парнем. Немного отдохнуть.И доктор соблазнился, подмахнув широко и уверенно ?шизофрения?.Надо сказать, потом он с ужасом вспоминал, что мог поступить иначе. Он приобрёл невероятно интересный случай.Сперва их сеансы были просто отдыхом доктору. Тихими часами малозначительных письменных тестов. Маркос мало говорил, не очень охотно отзывался на своё имя, довольно скоро удалось диагностировать динамическую афазию, поэтому и разглядывать картинки было непродуктивно.Доктор заскучал. Да и в отчётах надо было что-то писать. Он предложил гипноз. Маркос производил впечатление внушаемого, могло получиться снять блок.Результаты очень заинтересовали доктора Бунге. Блок, действительно, снять удалось довольно быстро. О чём спрашивать, доктор сразу не подумал, потому начал стандартно:—?Маркос, ты меня слышишь?—?Да.—?Маркос, давай перенесёмся в тот день, когда ты себя помнишь впервые. Расскажи мне, сколько тебе лет? Где ты?—?Мне пять. Я дома. Во дворе.—?Хорошо. Что ты видишь?—?Двор. Тут почти ничего нет. Жарко.—?Кто с тобой рядом, Маркос?—?Никого.—?Ты один?—?Да.—?А где твои родители?—?Они работают.—?Где они работают, Маркос? —?доктор начал вскипать, всё-таки афазия требует огромного терпения.—?На поле.Чтобы создать нормальную картинку детства Маркоса, потребовалась не одна встреча и не один тяжёлый сеанс гипноза. Выяснилось много интересного.Например, внешнее руководство семьи или, опосредованно, воспитания, можно было исключить сразу. Маркосом никто не занимался. Семья была большая, отец, мать, дети появлялись чуть не каждый год. Маркос был не то, чтобы младшим, но младшим из самостоятельных. Его старшие браться и сёстры уже помогали родителям на поле, младшие?— валялись по кроваткам без особого присмотра.Не то, чтобы его не любили, нет. Просто для его родителей дети были, скорее, работниками и помощниками, чем детьми. Это было не удивительно, после долгих, бесконечно долгих лет работы на дрянном клочке каменистой пустыни, под солнцем, выплавляющим остатки мозгов, родители Маркоса едва вспоминали, сколько вообще у них было детей. Братья и сёстры, как могли, поднимали друг друга. Некоторые сходили с ума, некоторые умирали.Так уж вышло, что Маркос рос один, не было рядом ровесников. Тихое отчаяние царило в доме. Его кормили и ждали, когда он вырастет и окрепнет настолько, чтобы можно было отправить его на поле. Он пошёл в школу. Мечтал стать священником. Главным образом, потому, что ближайший приход, как он узнал, был в трёхстах километрах от дома.А когда Маркосу исполнилось десять лет, случилось странное. Мальчик на глазах у матери отрезал голову курице. Она бы только порадовалась?— помогает хоть так, но он сделал это не топором и не ножом, а её старыми ржавыми ножницами.Маркос очень отчётливо помнил, как она села на корточки перед ним, забрала окровавленные ножницы, сунула их в карман передника, положила руки Маркосу на плечи и сказала негромко, а глаза у неё были тёмные, воспалённые, запавшие, она сказала:—?Маркос, ты плохой. Злой. И хорошим уже не станешь.Мать отвела его в участок. Оставила там, сказав, что родит ещё детей, нормальных. Он просидел там до вечера, потом его мягонько отправили домой. Куда идти, он не знал.Доктор Бунге предположил, что Маркос, должно быть, очень был напуган. Да нет, она говорила, что Анхелю** жалеть не о чем. Кто она? Кто такой Анхель? Отрешённая улыбка слетела с лица Маркоса, он стиснул зубы и часто задышал. Доктор Бунге почуял след.—?Анхель?Анхель дёрнулся.—?Что?—?Анхель, кто так назвал тебя?Он тогда не ответил, да и сеанс пришлось прервать.Анхель определённо не был симулянтом или посредственным психом-убийцей. Он действительно слышал голоса.—?Они внутри этого,?— он ткнул в висок пальцем.Охранял Анхель их яростно, потребовалось много сеансов, препаратов и даже несколько довольно рискованных экспериментальных их сочетаний, чтобы выяснить, кто это.Их было много. Это были женщины. Убитые или замученные, разных эпох и стран. Была там, например, утопленница, любовница испанского конкистадора, жаловавшаяся на ноющую сломанную когда-то шею. Была болтливая Кэрри, жертва ограбления в далёком Нью-Йорке. Она была в восторге от Анхеля, убеждала его, что только в Нью-Йорке он успокоится, и ему туда непременно надо попасть. Была Агнесс, сестра Агнесс, погибшая в Париже, а как, она не любила говорить. Именно она дала ему это имя?— Анхель. И она же кляла его больше всех. Всех их перечислить не мог и сам Анхель.Как только доктор Бунге взломал этот секрет, Анхель как-то успокоился, что ли. Или обессилел. Он теперь и не пытался скрывать, как-то доверчиво рассказывал о них.Они говорили постоянно. Такое не замолкающее ни на минуту радио в голове. Комментировали всё, что он делал или думал, приказывали, просили, путали. Говорили они на разных языках, каждая на своём. Он всех их понимал, но как?— не известно. Кэрри убедила его учить английский, в Нью-Йорке никак без него, и Анхель влюбился в этот язык. Доктор для пущего сближения подарил ему карманный испано-английский словарик, очень напоминающий молитвенник.И тут, на самом интересном месте, власти собрали комиссию. Нужно было освобождать места, спешно выкидывали из психиатрического отделения Батана всех более-менее умеющих себя назвать и подписать документы. Стоит ли говорить, что Анхеля выписали одним из первых.Ну не мог доктор Бунге так просто упустить голоса! И пациента. Сперва Анхель поехал вместе с ним в тихую загородную больницу, где жил под видом пациента, не доставляя ровно никаких неудобств, пока не начал сбегать вечерами. Доктор Бунге хватился не сразу, а когда хватился и выяснил, в чём дело, у него волосы встали дыбом.Анхель во время побегов обретался под мостом. Звучало смешно, но доктор Бунге, как и все местные, знал, что через мост летом на ярмарку тянулись крестьяне. И подавляющее их большинство было дикими переселенцами из Уругвая, которые у всех на виду спускались под мост, чтобы заниматься мерзкой содомией. Да, конечно, шовинизм любого толка не пристал врачу-психиатру, но доктор Бунге не мог ничего поделать с собой.И вот туда, в компанию этих животных, сбегал его драгоценный сосуд редчайших патологий! Какой-то неприятный червяк, к тому же, грыз изнутри?— получается, что он, доктор Бунге, считающий себя крепким специалистом, не только проглядел патологию у пациента, но и вообще мало интересовался его жизнью с тех пор, как узнал про голоса.Анхель это тоже заметил. Начал огрызаться. Не стал скрывать своей люби к мужчинам (Агнесс уже прокляла меня, но я ж не собака, доктор, мне тоже любви надо), но при этом, Бунге видел, страшно на себя злился, требовал избавить от голосов.Доктор Бунге в долгу не остался. Втихую смеясь над внушаемым доверчивым мальчиком, он сперва укрепил его в мысли, что тяга к мужчинам?— действительно очень плохо, а потом, гуляя по тихим древним дворикам (какая удача, что под больницу определили монастырь!), убедил в том, что голоса в голове Анхеля?— ангельский зов, и всё, что им нужно, чтобы он стал лучше, ведь он может. Гневить их нельзя. А вот послушать, конечно, с помощью доктора Бунге и вот этих вот таблеточек, можно и нужно. Потому что нужен он, жалкий грешник, на всей земле только им.Анхель верил. И, вернувшись в Буэнос-Айрес, не смог не прийти по адресу, который ему дали при ?последней? встрече из милости.Анхель теперь защищал себя на этих встречах. Странный он для этого выбрал способ?— с невероятной своей отсутствующей улыбкой вываливал на доктора Бунге подробности своих скитаний. Например, мог спросить, знает ли доктор, из чего сделан человек? Нет? Из воздуха, то, что он видит,?— только оболочка. Если проткнуть человека спицей, Анхель пробовал, слышится ?тс-с-с?, а человек оседает, совсем как сдутый шарик. Есть, конечно, ещё костяной каркас. Или начинал рассказывать о Бразилии, после побега из первой клиники, тогда, семь лет назад, его не нашли именно потому, что он смог пробраться на судно, отплывающее в Бразилию. Анхелю не понравилось там, кончено, лучше, чем Буэнос-Айрес, этот город-клетка, но мрака не меньше, кругом только он. Пришлось вернуться, Айрес тянул под сумрачные своды заброшенных складов, где можно было, вслушиваясь в голоса, собирать из железного лома что-нибудь интересное или наблюдать, как меняется цвет глаз какой-нибудь девчонки, когда она начинает понимать, что день у неё выдался неудачный. Иногда Анхель приходил только за таблетками.Доктор болезненно воспринимал этого красивого, выжженного изнутри человека, но отказаться от их встреч уже не мог. В первый раз он для кого-то что-то значил. Его заметки на бесконечных кассетах становились всё растеряннее и растеряннее, иногда в них подкрадывался страх. Он и думать забыл о голосах, боясь соваться в это мрачное, тёмное царство чужой души. Доктор Бунге больше не был хозяином положения, он вынужден был признать, что Анхель теперь сам пользуется им, но в то же время, видел в душе его, как в кривом зеркале, отражения своих кривых ухмылок в монастырских нефах.***Теперь Анхель спускался в метро, он шёл за Своим, и не чувствовал ничего, кроме свиста в ушах. Словно летящий Сатана. Но ужас перед этим свистом был ничто перед мыслью о том, что теперь сказать доктору Бунге. А голоса отчего-то затаились.___________** Анхель (от исп. angel)?— ангел.