Глава четвертая. Алкоголизм. (1/1)
Все-таки у алкоголизма есть свои преимущества. Мир в высокоградусном дурмане ближе к идеальному, чем когда ты сидишь на берегу шелестящего моря с котом на коленях и перспективой не выходить на работу еще две недели. Или все-таки нет? Впрочем, все сложные вопросы завтра. Или еще когда-нибудь однажды, когда тебе будет не все равно, когда вокруг тебя будут люди - всех, всех перестрелял бы - и спонсоры, что еще хуже. Люди могут забыть, а спонсоры - никогда. Стоп, стоп, стопушечки, не надо думать о них, ни о чем немедленно не думай, ты, кусок модельного мяса. Просто тащи ко рту телку и алкоголь. В любой последовательности.- У вас такие красивые пальцы, - девица слева поглаживает мою руку со всей опытностью и вниманием покупной девки. Интересно, если прямо сейчас к нам ворвется маньяк и прирежет мою тушку, она стянет с меня кольца или все-таки оставит?Я трачу на раздумья несколько секунд, не слишком много, но достаточно, чтобы пропустить нужный момент для оскорбительного или хотя бы остроумного ответа. Сейчас, что бы я ни ответил, будет казаться, что я именно над этим тугодумил все это время. Так что я молчу, и это, кажется, всех устраивает. - Налей мне, - киваю я кому-то в пустоту. Слева и справа содрогается воздух, девицы хватают ближайшие бокалы и что-то льют. Какая к черту разница, что. Еще полчаса, и мы отсюда уйдем, и здесь останется еще как минимум пять недопитых бутылок. Одна всучает в руки бокал, вторая несколько секунд таращится на тот, что в руках у нее, но потом принимает единственно правильное решение и чокается со мной, пьяно улыбаясь.- За тебя, оппа! Чтоб ты сдохла. Ненавижу это обращение. Словно я малолетний айдол без самоуважения.- За тебя, нунним, - киваю я ослепительно. - За тебя...Улыбка напротив становится пьяно-агрессивной. Она смотрит на меня косо и дерзко, словно ей не платят за эту работу.- Что ты сказал, э?Ее точно уволят. От осознания этого факта становится весело и хочется посмотреть, что же будет, если я не буду останавливаться.- Господи, разоралась-то. В твоем возрасте нужно беречь голосовые связки.- Да ты старше меня, козел!- Тогда у меня для тебя плохие новости, на первый - и последующие - взгляды так не кажется, - я произношу слово "последующие" в три захода, но ей уже все равно.- Мудак хренов! Чудила напомаженный! Жопа с бибикремом!- Какая фантазия, внукам сказки, небось, сама сочиняешь?- Да пошел ты!Дальнейшее видится смазанным, как в тумане. Она что-то швыряет в меня. Я что-то швыряю в нее. Какая-то бутылка летит в сторону. Какая-то девица куда-то падает. Прихожу в себя я уже на улице, где свежий ветер продувает насквозь мокрые от вылитого на меня алкоголя брюки и заляпанный закусками пиджак. Вечер начался не особо и продолжается так же. Режиссер оказался высокомерной жопой, девицы оказались жопами без чувства юмора, я оказался просто жопой в бибикреме. От воспоминаний о ее сравнениях я начинаю хихикать и неосторожно хрюкаю. Впрочем, тут же спохватываюсь. То, что я сижу на автобусной остановке мокрый и пьяный вдрызг - вполне нормально, рядовая ситуация. Но если какая-то идиотка заснимет меня хрюкнувшим... Воровато оглядываюсь - нет, никого. Или нет... Я присматриваюсь в мешок мусора, который стоит у светящегося табло - он шевельнулся или мне показалось?- Э, слышь? - говорю я мешку. Если за ним прячется сталкерша, она должна хотя бы вздрогнуть. Мешок не шевелится. Я протягиваю руку в его сторону, но долбаная гравитация предает меня, и я падаю. Нос бьется о холодный асфальт с неприятным звуком, рука определенно вывернута не под здоровым углом, я мысленно тестирую все свои органы на предмет других повреждений, но тут меня хватают за шкирку и бросают на скамейку. Я оглядываюсь. Какое-то тело плюхается рядом со мной, больше похожее на Садако из старинной страшилки, и поворачивает запутанные волосы с торчащим из них носом, в мою сторону.- Не умеешь пить - не берись!Потом оно громко икает, гулко, словно на конкурсе по самому громкому звуку, издаваемому человеком непроизвольно, и падает назад. Прозрачный пластик остановки, поскрипывая, прогибается, существо, словно гуттаперчевое, складывается пополам, его задница проскальзывает в щель, и в неестественной позе, больше доступной акробату-эксцентрику, существо зависает, словно закрытая книга, между скамейкой и стенкой остановки с торчащими над ушами туфлями.- Все-таки это баба, - выдыхаю я в пустоту. - И она храпит.