Кощеюшка (1/1)

— Ты же нежить, — бурчит Иван-царевич угрюмо, взглядывает злобно из-под спутанных русых кудрей.А как же ему не злиться, когда ?еду бабу выручать?, а тут такой коленкор — вот-вот сам бабой окажешься того и гляди… ох, понесла же его нелёгкая в эти болота мрачные. Василиса небось тем временем сама как-то выпуталась и домой благополучно возвернулась, а тут вона что! Непотребство…Стоит Иван голый, как младенец, злыми Кощеевыми чарами, будто паутиной, опутанный, и пошевелиться не смеет.— Не знаю, что такое женежить, — скалится за его спиной падла-Кощей. И костяной рукою своей, пальцами длиннющими, которые при каждом движении тихонько пощёлкивают, Ивана ласково промеж лопаток поглаживает. К заднице подбирается, лиходей блудодейный! Ох, горе, горе!Дёргается Иван, косится жалобно, зубами скрипит… а сам чует в ужасе, что Кощей окаянный его плоть распаляет.— Чур меня, чур! — стонет Иван, облизывая сухие губы. — Грех же смертный! Изыди, супостат!— Ладно тебе, — басом мурлычет Кощей ему на ухо, а пальцы-кости его — вовсе не ледяные, тёплые они, как дерево обточенное водою и на солнцепёке пригревшееся. — Будет тебе, Иванушка. Покорись…— Нежить, охальник, — шепчет Иван упрямо и слёзы невольные смаргивает. — Как же ты управишься с этим делом срамным, когда на тебе плоти телесной и золотника нету?!Он снова слышит над ухом тихий смех Кощея, мелодичный, как перезвон гуслей на пиру медовом-свадебном. Вот же колдун нечестивый!А в пустых глазницах Кощеевых, едва Иван, забывшись, голову поворачивает, мерцающие огоньки мелькают-перебегают…— Неужто ты думаешь, Иванушка, что за тыщи тыщ подземельных лет я с таким пустячком справляться не научился? У Бабы-Яги вон — костяная нога, а у меня… — мурлычет Кощей ещё слаще, и тут Иван, едва чувств от стыда не лишаясь, понимает, что промеж половинок его оголённой задницы проталкивается, сталбыть, палец, но только какой-то чудовищно выросший!Иван крепко жмурится, ахает, цепляется за бревенчатую стену Кощеевой горницы. Стонет, забывшись, дрожит, невольно к тёплым костям гремящего позади него огромного скелета прислонившись…— Геенна, а-а, геенна огненная… — жалобно бормочет он, когда всё это непотребство (ох как нескоро!) заканчивается. Кощей неутомим и никуда не торопится, пока Иван не кончает в его костяных объятиях трижды.— Гиены — они за тридевять земель, в тридесятом царстве, какие тут тебе гиены? — хохочет-заливается паскудник Кощей, блестя весёлым оскалом.— Отпусти, похабник, — стонет Иван, сползая по стене. Чары-путы рассеялись, он тыкается горящим, как в лихорадке лбом, в щелястые доски пола. — Охальник, нечисть чужеземная…— Конечно, отпущу, — ласково отвечает Кощей. — На что ты мне? Побаловались — и ступай к своей Василисе. Только не забудешь ты меня, Иванушка, ох, не забудешь. И нипочём не найдёшь.— День и ночь искать буду, — вырывается у Ивана, — а найду, чтобы кости твои поганые растоптать и по ветру раз… раз…Он осекается, вдруг поняв, что лежит уже на траве-мураве в чистом поле, а рядом пасётся конь его богатырский, удилами бряцает. И — ни следа пещеры Кощеевой.?Не забудешь ты меня…?— Найду, — упрямо шепчет Иван.