Часть 2 (1/1)

Первое, что он заметил — яркий свет, слепящий глаза. Вздох. Легкие резануло адской болью. Ум отказывался адекватно воспринимать происходящее. Взор помутился, отказываясь передавать отчетливую картину окружающего мира. Осторожный поворот головы. Рядом, в большом кресле, подогнув под себя ноги, сидела, а вернее — спала — крохотная фигурка помощницы. Слабо улыбнувшись, он тут же придал лицу самое строгое и серьёзное выражение, готовясь строго отчитать ту, которой так дорожил. Евстигнеев привык держать дорогих ему людей как можно дальше от себя, потому что рядом с ним есть лишь один путь - стать простой жертвой, через которую будут оказывать давление на него, пытаясь его сломить. Родители. Он неожиданно вспомнил о них. Что стало с мамой, куда делся отец? В память отчетливо врезался образ улыбающейся счастливой пары, которую он помнил всегда. Зашедшись очередным приступом кашля, он разбудил девушку, мирно спящую рядом. Евгения вскочила подошла к кровати. Ваня кашлял, от боли казалось, что сейчас на кровати окажутся его чёрные от сигаретного дыма легкие. Где-то в области ребер на повязке расплывалось алое пятно. В сознание медленно, с треском и хрустом ввинчивались заново события последних дней. А дней ли?- Как давно я здесь? - ледяной голос резал воздух. От одного звука по коже бежал табун мурашек.- Два дня, - испуганно пропищала Муродшоева, ударившись в слезы. Собственно, слез-то и не было — были лишь беззвучные сотрясания тельца, сжавшегося от этого будто в три раза. Татуированная рука с усилием оторвалась от кровати и устроилась на спине помощницы, мягко поглаживая. Женя постепенно расслабилась, тут же испуганно взглянула на хозяина в ожидании хлёсткой пощёчины или чего-то ещё. Но ничего не было — Ваня лишь тепло улыбался такой уставшей, разбитой нервами молодой девушке без будущего, которое ему очень хотелось ей подарить. Он не был уверен, что чувствует, но что-то определенно теплилось там, в разодранной груди, под обнажёнными ребрами, теплое, трепещущее, наполовину сгнившее, потопленное в страхах, крови, но живое, хоть как-то подающее признаки жизни. Вот это и выбивало иногда искры, чтобы давать хоть на какой-то промежуток времени трезво глядеть на мир, ощущать яркие краски. Тогда и рождались фото, рифмы и неумелые рисунки, но это было одной большой тайной, известной немногим. Вынырнув из размышлений, Евстигнеев обнаружил себя, жарко целующимся с помощницей. Та самозабвенно изучала его тонкими пальчиками, блуждающими по спине, иногда зарывающимися в пепельную копну небрежно разброшенных волос. Тот неосознанно залез под тонкую полупрозрачную блузку, поглаживая оголённую кожу. В воздухе летали искры и лёгкий аромат парфюма помощницы, язык которой сплелся в огненном танце с таким дорогим ей человеком. Она готова была разлететься на части, чтобы угодить ему, она надеялась на хоть какую-то реакцию со стороны Евстигнеева. Но тот был нейтрален и держал её на расстоянии. Кто-то словно отключил сознание. Он с трудом вернул рассудок, в отсутствие которого мог натворить непоправимые вещи. Рывком поднявшись с кровати и едва не взвыв от боли, окатившей его как ушат ледяной воды в минус тридцать, он отшвырнул от себя Муродшоеву. Девушка ударилась о стену, ошеломлённо глядя на него. В огромных глазах плескался необъятный страх. Тонкие пальцы сдавили горло, оставляя яркие багровые следы.— Не приближайся. Не приближайся, я сказал! Вон отсюда! — громкий оглушающий крик, и маленькое тело отлетело к двери, ударишись о косяк. — Зачем... Зачем ты так? — страх сменился грустным непониманием в залитых слезами глазах. Женя рыдала, подбирая с пола туфли и пиджак, лежащие рядом с ней. Ваня вышел из комнаты, напоследок глухо бросив:— У тебя две минуты!Хлопок двери в ванную — и комната осталась в звеняще-угрожающей тишине. *** Ваня стоял под душем, роняя маленькие капли, льющиеся из серо-голубых глаз. Он старался не замечать этого, но он поддался... Черт возьми, он поддался! Рука в слепом бешенстве опустилась на холодную, идеально белую плитку. Застывшая корочка сбитых костяшек треснула, вновь выпустив тонкие струйки крови на белоснежный пол. Светлый кафель душевой был отполирован до зеркального блеска. Резко выдохнув, мафиози опустил голову, подставляя её под обжигающе холодные струи. Смена окровавленной повязки, чёрная футболка, обтягивающая подтянутый торс, разные кроссовки, джинсы и неизменное оружие на поясе — таким объявился Евстигнеев в полумраке гостиной. Женя сидела с невозмутимым видом — следы недавних слёз исчезли, уступив место тональному крему и корректору. На диване рядом лежал неизменный блокнот — было довольно трудно успевать выполнять все поручения и не забывать о тех, что с нетерпением ждали своего часа. Мирон сидел рядом, что-то тихо рассказывая ей на ухо. Муродшоева будто не обращала на это внимания, устремив пустой взгляд в стеклянную стену напротив. Рядом сидели остальные, молча переглядываясь. Наконец, Дарио заметил высокую светловолосую фигуру в темноте лестницы. Порчанский напрягся под холодным пустым взглядом Евстигнеева. Тот сейчас больше всего походил на одну из тех сломанных кукол, прислуживающих ему за обедом или убивающих зверьков на скотобойне.— Майер тебе пулю вытащила, — резко бросил Мирон, оборачиваясь к Ване. Сознание отказалось воспринять только что сказанное, в голове крутился один вопрос:— Почему? — выдавил из себя Евстигнеев. Окружающий мир стремительно терял объём и краски, возвращаясь в привычный и до дрожи противный чёрно-белый мир.— А ты сам у неё спроси, — хрупкая фигурка вышла на свет. Несомненно, это была Майер. Тонкое тело было затянуто в чёрное платье с белым фартуком — стандартной форме работниц в его доме, длина которого была чуть выше колен. На ногах красовались чёрные лодочки. Диана неловко переминалась с ноги на ногу, пытаясь унять усталость в ногах.— Зачем тебе это нужно? — пустой взгляд в сторону миниатюрной фигуры.— Помощи заслуживает любой человек, если вы способны её дать, Иван Игоревич, — выплюнула фразу девушка буквально ему под ноги. В глазах цвета бутылочного стекла плескалась слепая покорность, готовность повиноваться любому слову.?Сломал, он её сломал. Чертовски быстро?, — обречённо подумала Женя, вздрогнув от звука пустого голоса.— Почему она здесь? — словно не обратив внимания на ответ, Евстигнеев отвернулся к Мирону. Тот пожал плечами, сухо ответив:— Сам видишь. Я определил её к тебе.Серо-синие глаза широко раскрылись. Его видели злым, очень злым, пустым, словно древняя амфора, но ошарашенным — впервые. Никто не думал, что он способен на какие-то эмоции кроме вышеперечисленных. У него же все схвачено, любой шаг под контролем. Но, черт возьми, он пришёл в шоковое состояние от одной только фразы.— Мирон Янович, — с нажимом проговорил Рудбой, стремясь унять поднимающуюся в душе волну злости. — Хочу напомнить вам, что Вы всего лишь мой охранник, а штат личных личных прислужников я выбираю сам. Пусть остается! — широкий взмах руки в сторону всё ещё стоящей в углу девушки.— А что… с родителями? — угрожающий вопрос словно дамоклов меч завис на пространством комнаты. Все заметно напряглись, представляя грядущую бурю после такого грустного, пустого ответа.— Они… — ответ так и не прозвучал до конца — Ваня сам всё понял, медленно оседая на пол потерянно глядя в никуда. По классике самой паршивой драмы за окном лил дождь — крупные капли барабанили по стеклу, сгущая тревожную атмосферу. На смену опустошённости пришла волна несдерживаемого бешенства. Рука смела с кофейного столика чайный сервиз на три персоны, оставив после себя жалкую лужу и маленькие осколки фарфора. Диана тут же бросилась собирать последствия разгрома, но татуированная рука грубо оттолкнула её, принявшись собирать разбросанное. Осколки нещадно резали руку, оставляя рваные края раны. Боль притупляла чувства, заставляя отвлечься.— Какого хера?! Мирон, почему, ты… — рука вновь опустилась на прозрачное стекло стола, разбив его в дребезги. Тупая злость переросла в бешенство — хотелось разнести родовое гнездо к чертям собачьим. Хотелось проклинать весь мир за одно единственное событие, оставившее на душе и психике неизгладимый след. А ведь все могло бы быть хорошо, он мог бы быть простым фотографом, иметь семью, писать треки и бухать по пятницам. А в итоге блять он сейчас прозябает один на один со своими проебами в темноте тренировочного центра. Натянув очки для стрельбы и запустив программу, в глухой темноте зала задвигались голографичные фигуры, нападающие. Иллюзорный выстрел отдавался нешуточной болью. Он даже не собирался отстреливаться, молча стоя под ненастоящими пулями. Никто не мог этого видеть. А ему на каждой операции хотелось, чтобы какая-то шальная пуля прошила насквозь его сердце. Не раз в голове крутилась мысль о том, чтобы пустить пулю в висок или напиться снотворного, чтобы это предательское ?снова? ежедневно не настигало его своей серостью и надоедливыми проблемами.