Признание (1/1)

Полный решимости. Если бы он мог так сейчас сказать про себя! Коллоредо отослал всех помощников кроме графа Арко и уже несколько часов сидел у панорамного окна, потушив весь свет в просторной зале. Ночи, полные тревожного ожидания, мучительны, теперь он знал, что это не преувеличение.Потому ждал рассвета, втайне надеясь, что вместе с ним к нему придёт осознание, что делать дальше. Время шло, звёзды двигались по небосклону, а он всё так же молчал, и лишь изредка, когда особо задевающие его самолюбие мысли болезненно жгли душу, сжимал кулаки так, что белели костяшки пальцев. Ветер гонял по полу увитые буквами листы бумаги. Сквозняк из окна, у которого пытался охладиться разозлённый до крайности глава города, смёл их со стола. Обоим мужчинам было всё равно на этот беспорядок?— на беспорядок в помещении вообще мало обращаешь внимания, когда и в мыслях, и в делах хаос.—?Я бы отдал половину жизни за то, чтобы знать, как вернуть его,?— взвешенно и неторопливо произнёс наконец Коллоредо.Задремавший было Арко медленно кивнул, хотя Иероним на него даже не смотрел.—?Ты не знаешь, что делать дальше,?— утверждающе ответил он. —?Но ведь Моцарт тоже не знает. Он ускользнул, истекающий кровью, без средств связи, без лекарств. Его приметы знает каждый. Каждый знает, какие последствия будут, если он укроет у себя политического преступника…ему некуда идти и негде искать помощи. Он обречён, скрывается сейчас, мучаясь от боли и холода, но скоро его начнёт терзать голод и страх. Мальчишка в гораздо более незавидном положении. Скоро он будет у тебя.—?Он будет у меня,?— тихо произнёс Коллоредо, постукивая пальцами по подлокотнику кресла. —?Но он не будет моим,?— добавил он ещё тише, будто самому себе.Арко вздохнул и молча разлил вино по двум бокалам. В хрустале отразился лунный свет, молочные блики заплясали в кроваво-красной жидкости. Он протянул бокал Иерониму, и тот, поднеся бокал к окну, задумчиво посмотрел сквозь вино на Луну.—?Можно ли подчинить себе свет Луны или Солнца, Арко? —?внезапно строго спросил он, сверля тяжёлым взглядом мужчину.—?Нет,?— в отрицании покачал головой тот. —?Неизбежно настанет утро или ночь, свет исчезнет. Но Моцарт, хоть и близок к свету, всё же не свет…—?Правильно,?— довольно прошептал Коллоредо. Его губы медленно растянулись в хитрой улыбке. —?Мне надо набраться терпения. Вольфганг Моцарт всего лишь человек, а человека можно подчинить. Надо только знать, на что надавить, и, если его не найдут в скором времени, он сам придёт ко мне, и будет думать, что это его собственное решение.—?И ты знаешь, на что давить?—?Я долго думал,?— улыбнулся Коллоредо, пригубив вино. Его взгляд устремился вдаль, и, словно наткнувшись на эфемерный образ младшего Моцарта, закончил. —?У меня есть несколько вариантов. И я не поленюсь проверить каждый.—?И с чего ты планируешь начать?—?Арко,?— Коллоредо обернулся, и выдержав паузу, продолжил, явно наслаждаясь каждым произнесённым словом. —?Отдай приказ о незамедлительном аресте Леопольда Моцарта и его дочери. Они подозреваются в соучастии государственной измене. И ещё… поговори с судьями, которые в ближайшее время будут рассматривать дела об измене. Всем обвиняемым должна быть назначена высшая мера наказания.—?Но это же расстрел, смертная казнь,?— осторожно заметил Арко. —?Это надо согласовывать с Веной, назначать суд присяжных…Коллоредо смерил его таким ледяным взглядом, что Арко лишь молча кивнул и удалился исполнять приказ своего господина. В конце концов, разговор о смертной казни это всего лишь слова, сотрясающие воздух. От слов до дела расстояние всегда неведомо.***Трудно сказать, что адреналин, наполнявший тело почти весь день и часть ночи, пошёл Моцарту на пользу. Только один неоспоримый плюс был?— он не давал испытывать жалость к себе, не позволял быть инертным и апатичным. Не давал раскиснуть и думать о том, что его мир разрушен, что с этого момента его жизнь, по сути, находится в руках людей, которых он видит первый раз. Быть может, это совсем не плохие люди. Будет ли плохой человек жертвовать собой ради какого-то беглеца? Перевязывать его рану, кормить, спасать? Может, им и нельзя было доверять, но довериться, хотя бы на несколько часов, хотелось.Моцарт, с ногами забравшись на видавшие виды кресло с потрёпанным шерстяным пледом сверху, сверлил взглядом своих спутников. При этом он агрессивно кусал бутерброд с мясом и сыром, будто от силы и быстроты его поглощения что-то зависело. Бутерброд, припасённый Лоренцо, был добротным?— на тонком ломтике свежего и ароматного ржаного хлеба лежал кусок сыра, толщиной в два раза больше самого хлеба, а мясо было сочным и щедро сдобренным специями. Он отхлебнул из термоса крепкого чёрного чая, и, отдышавшись, довольно и несколько нагло улыбнулся.—?Я не забуду вашей помощи,?— пообещал он. —?Но не думайте, что я в долгу. Я ведь не просил меня спасать.—?Десять дукатов с тебя,?— хохотнул Да Понте, хлопнув Сальери по плечу, тот закатил глаза.—?О чём вы? —?не понял Моцарт.—?Пока ты отлучался по маленьким делам, поспорили, скажешь ты спасибо по-человечески, или вывернешь всё так, будто мы ещё радоваться должны, что спасли твою особенную особу,?— вздохнул Антонио, невольно проверяя, плотно ли задёрнуты тяжёлые шторы. Некрасивые, посеревшие и потёртые.В желтоватом освещении висящей над потолком единственной лампочки без люстры и вовсе выглядящие аскетичными до убогости, как и вся мебель в пахнущей пылью небольшой комнатушке, что служила местом их временного обиталища. Но здесь было безопасно, во всяком случае некоторое время.Как Вольфганг понял, долго они здесь не задержатся, по словам Лоренцо, им со дня на день пришлют машину. Почему они не могут покинуть Зальцбург на автомобиле Лоренцо Моцарт не спрашивал?— догадался, что под прицел камер в районе заброшенного завода попадает мало автомобилей, и на границе города автомобиль Лоренцо наверняка остановят для проверки.Ещё в машине герр Сальери пояснил, что пришёл пешком и личным транспортом не располагает?— как он собирался выручать Моцарта и собирался ли выручать вообще, тот не понял, и пока с большим недоверием смотрел на молчаливого темноволосого человека со странной, неизбывной печалью в больших глазах. С большим недоверием, чем на простодушного весельчака и остряка Лоренцо Да Понте, во всяком случае, на первый взгляд.С последним он сразу как-то почувствовал связь и исполнился к нему симпатией. Ещё тогда, когда Моцарт пришёл в себя в машине, тот мигом разрядил обстановку шутками, не прекращая мчаться по шоссе. Сальери в это время помог наложить повязку на ногу Вольфганга и всё беспокойно оглядывался.Почему-то у Вольфганга отложилось в памяти, как между глаз у него залегала морщинка, и он втайне испытывал сочувствие и хотел коснуться её пальцем. Тревога до сих пор не хотела уходить с лица Антонио. Зная его звание и то, что оберлейтенанта в лучшем случае приговорят за измену на месте ареста и не будут пытать, Вольфганг в общем-то хорошо понимал, почему он так волнуется.—?Так ты говоришь, что служишь государству,?— задумчиво произнёс Вольфганг, не сводя с Сальери глаз. —?Почему ты решил мне помочь, ведь Коллоредо называет меня предателем? И почему вы оба, не сговариваясь, решили? Как вообще нашли меня? Как оказались на крыше завода?—?О-о-о, началось, вопрос-ответ,?— потянулся Лоренцо и закинул руки за голову, поудобнее располагаясь на продавленном диване. —?А я уж думал, ты не спросишь. Учти, если сейчас не в силах воспринимать информацию, посоветую поспать.—?Нет, мы расскажем ему,?— заявил Антонио, отходя от окна. —?Я точно расскажу.—?Вот-вот расскажи, мне тоже интересно послушать,?— согласился Да Понте. —?И можешь не говорить в третьем лице о нашем новом друге, правда, Вольф?—?Да ладно, я не обиделся,?— Моцарт слегка удивился такой придирке к словам. Создавалось ощущение, что Да Понте и Сальери вроде дружили, а вроде и соперничали. Но Сальери, очевидно, такая ерунда даже задеть не могла. Он с непроницаемым лицом скользнул взглядом по ухмыляющемуся Лоренцо, а потом со странной заботой поглядел Вольфгангу в глаза.Моцарту отчего-то стало немного уютнее, хотя пристальный взгляд всегда напрягал его. В другой ситуации, ему бы захотелось побыть подольше с этим человеком. И тоже поглядеть, внимательно и по-доброму, не изучающе, а с искренним интересом. То, что он мог выслушать его, уже было хорошо. Моцарт слушал.—?Мне сообщили, что в Зальцбурге ты объявлен в розыск. Что за сверхважную информацию ты узнал, раз Коллоредо настолько боится потерять тебя? Не надо,?— поднял он руку, едва Моцарт открыл рот. —?Об этом позже, Вольфганг. Я давно восхищаюсь твоим творчеством, которое, несмотря на запреты, умудряется проникнуть в массы. Ребёнок бы понял, что тебе понадобится помощь… и что Зальцбург ты не покидал?— все выезды из города по приказу Коллоредо перекрыли примерно с полудня. Я успел приехать раньше. Весь день метался по Зальцбургу, зацепок у меня не было. Просмотрел вокзалы, кафе. Наконец понял, что искать тебя проще будет, сев на хвост полицейским. В то же время, своим статусом я мог защитить, если бы тебя всё же задержали. Я начал следовать своему плану… Мне не повезло с отрядами, зато повезло, когда у здания правительства я увидел Коллоредо, который, перемолвившись с контролирующим отряды человеком, вызвал личного водителя до некой точки. ?Надо проследить за ним, он явно знает больше,??— озарило меня, и я принялся аккуратно следовать уже за ним.Каких нервов и сил мне стоили эти выкрутасы даже вспоминать не хочу, но так или иначе, я добрался до этого завода. В укромном месте выждал, пока автомобиль уедет. Коллоредо скользнул в подъезд, а я не мог идти сразу за ним, чтобы не быть замеченным. Естественно, я запутался. Шарился по всему зданию несколько часов, и уже почти отчаялся, как наконец нашёл путь наверх, на крышу. Слышу крики, выстрелы, и понимаю, что опоздал. В один миг я взмолился: ?пусть Вольфганг выберется!? И что ты думаешь? Слышу стон, спешу на звук, и натыкаюсь на тебя.Антонио перевёл дыхание, тяжело опустился на диван с видом уставшего до той степени, когда уже даже слова не вытрясти. Вольфганг всё ещё не мог закрыть разинутый в удивлении рот ещё после первых слов мужчины. Незнакомый человек. Чужой. Он рискнул всем, чтобы помочь ему?! Этот человек либо святой, либо ему что-то от Вольфганга надо. Хоть Моцарт не удалил с лица фирменный подозрительный прищур, на Сальери он теперь смотрел с большей симпатией, чем прежде.—?Значит, ты сделал это из личных побуждений,?— наконец обратился к говорившему Да Понте. —?Я почему-то так и думал.—?Почему? —?заинтересовался Вольфганг, не надеясь услышать от этих загадочных людей вразумительный ответ, но вопрос так и слетел с языка.—?О, Антонио любит молодые таланты, правда, Антонио? —?хохотнул Лоренцо. —?Захотел тебя в свою коллекцию подопечных, полагаю.Моцарт вспыхнул, а Антонио побледнел. На нервах были все трое, и каждое неверно сказанное слово могло спровоцировать ссору. Моцарт был бы не против поставить Лоренцо на место и уже открыл рот, как Антонио подошёл к нему, сел на широкий подлокотник кресла. И холодно ответил, положив руку на плечо уже гневно сжавшего кулаки Вольфганга.—?Не вижу ничего плохого в том, что я помогаю людям найти путь к музыке,?— произнёс он так спокойно, что Моцарт усомнился, а можно ли вообще вывести этого человека из себя? —?А ты, Лоренцо, если ревнуешь, выбрал неправильный путь для получения доверия. Возвышать себя за счёт унижения другого вообще провальная идея с теми, кто умеет критически мыслить.Моцарту показалось, что на мгновение в угольно-чёрных глазах Лоренцо сверкнула горячая, чистая злость. Цвет гнева, огненный цвет лавы?— Моцарт знал этот взгляд, и от него против воли учащалось сердцебиение. Но во взгляде Лоренцо была лишь искра, что потухла так же стремительно, как загорелась. В следующее мгновение мужчина искренне рассмеялся, поднимая руки вверх.—?Туше,?— звонко произнёс он. —?Не могу отделаться от своей маленькой слабости… Виноват, был неправ. Но настала моя очередь объяснить, как я оказался с вами. —?Расценив безмолвие как молчаливое согласие, он продолжил.—?Я принадлежу к тому же разнородному и слабо организованному, но охваченному одной идеей обществу, что и Антонио. Только он в тылу врага?— в Вене, а я больше времени провожу в небольших городках инкогнито. Открываю глаза тем, у кого веки ещё в состоянии подняться.Пожалуй, меня можно назвать независимым журналистом или поэтом, воспевающим революцию, но это слишком круто для такого простого парня, как я, правда? А о тебе, поклонник свободы, с утра болтологией занимались?— сначала в одном законспирированном чате, где есть лояльный к нам работник, после полудня добрались до государственных каналов. Человек ты неплохой, а вот дела твои были плохи, и всем это было ясно. А это значит что?—?Что вы припозднились со своей без сомнения бескорыстной ангельской помощью,?— мрачно продолжил Вольфганг, аккуратно подгибая раненую ногу. Ту, несмотря на осторожное обращение, прошило болью?— Вольфганг сжал зубы. Его бледность и расширенные от боли зрачки не оказались незамеченными.—?Прости, правда прости. Я не мог найти тебя весь день,?— вздохнул Лоренцо, запуская в волосы обе руки. —?Про Антонио я вовсе не знал?— маэстро в кои-то веки изменил своим привычкам и решил со всем справиться самостоятельно, может, вдвоём мы были бы быстрее…—?И привлекли бы больше внимания,?— прервал его Сальери. —?Поздно уже сожалеть о том, что случилось, главное, Вольфганг в безопасности.—?А вот его небезопасность, так, на заметочку, помогла мне найти завод. Между прочим, без моей машины вы бы далеко не убежали,?— бросил с вызовом Лоренцо. Он посмотрел на Моцарта?— долго и, как тому показалось, не менее внимательно, чем Сальери.Странно чувствовал себя Моцарт от таких взглядов?— казалось, многие его в самом деле уважают, или по меньшей мере интересуются, а он и не знал. Самое удивительное?— за что? Он же просто живёт своей жизнью. Нельзя не признаться?— такое внимание льстило.—?Так ты следовал за автомобилями этих спецгрупп? —?улыбнулся в ответ он.—?Именно так, и оказался по ту сторону завода лишь от того, что надо было быть незаметным. Ход на крышу я нашёл как по наитию…—?Подожди, а почему ты решил, что надо именно на крышу? Почему не попытался пройти здание насквозь, ведь так было бы быстрее? Откуда ты знал про то, что на другую сторону можно попасть только через крышу? —?неумело скрытое подозрение в голосе Моцарта, похоже, смутило Да Понте. Тот заёрзал, покусал нижнюю губу, глядя исподлобья. Сальери не комментировал, лишь склонил голову набок. Одна лишь капля подозрения растревоженного Моцарта грозилась в этот миг превратиться в разрушительную волну цунами. Едва появившаяся улыбка исчезла под привычной маской настороженности.—?Ты мне не доверяешь, очевидно,?— вздохнул Да Понте. —?Я не злюсь, верить сейчас стоит только себе. Но выдумывать причины для подозрения… Вольф, это параноидальный настрой, он ослабит тебя. Не трать силы на теории?— трать на защиту. Если ты достаточно защищён?— ты выстоишь даже против всего мира.На крышу я решил пойти потому, что это казалось мне единственным способом пробраться через завод. Я желал хотя бы увидеть, кто заберёт тебя, за кем следить, если не смогу помочь?— хода сквозь завод я не видел, и времени искать его не было. Зато была лестница наверх, взлетев по которой я и оказался на крыше. Да, так получилось, что я пришёл поздно, но ведь лучше, чем если бы я опустил руки и уехал.Я готов был уехать, Вольф, мне все равно было бы не потягаться с отрядом, науськанным ловить таких пацанов, как ты. Я слышал выстрелы и крики. Но я надеялся, сам не знаю, на что, но надеялся. Наверное, на какую-то высшую справедливость, которая не должна была позволить, чтобы тебя поймали.Моцарту стало мучительно стыдно. Отчаянно надеясь, что кровеносные сосуды не подведут, и его щёки не покроются пятнами, он сдавленно кивнул, глядя в пол.—?Спасибо тебе, Лоренцо,?— буркнул он. —?И тебе, Антонио. Спасибо, что не оставили меня, хотя могли бы. Это самоотверженно с вашей стороны. Я не просил меня спасать, это правда, но неизвестно, что было бы, не решись вы оба на действия.—?После спринта с израненной ногой по столь открытой местности, как та, переводил бы ты сейчас дух в одиночной холодной камере,?— вздохнул Лоренцо, поднимаясь и укутывая юношу пледом. Он сел рядом, по другую сторону от Сальери, и все трое, не сговариваясь, обнялись. Сначала Антонио неуверенно обнял Моцарта за плечи, будто поправляя плед, но тот, исполнившийся благодарностью, уткнулся носом ему в плечо, порывисто прижал к себе.И Сальери, замерев на секунду, тепло ответил на его объятия. Вольфганг впервые за долго время ощущал себя счастливым?— сейчас остро хотелось чувствовать рядом кого-то, кто его может понять, поддержать… И он чувствовал, что это простое человеческое желание сбылось. Губы растянулись в улыбке.Лоренцо усмехнулся, глядя на них, обхватил руками обоих. Было странно уютно в этой тесной и замызганной комнатке, и мерно тикали напольные часы. Даже сердце Вольфганга билось с ними в ритм?— размеренно, мирно. Только сейчас успокоившийся Моцарт услышал их звук. И стук сердца Антонио, к которому прижимался.—?Всё-таки десять дукатов с меня, а не с тебя, Сальери.—?Ох, да забудь…***Моцарт проснулся от тревоги. Её ядовитые клыки, прошивающие тело насквозь, учащающие сердцебиение и сбивающие дыхание были слишком хорошо ему знакомы. Признаться, вызывали желание выблевать эту тревогу. Моцарт глубоко вдохнул, подавил стон?— неудачно поставил на пол раненую ногу, пуля из которой ещё даже не была извлечена.Он чувствовал себя вымотанным и измождённым?— даже во сне, который теперь забывался, он то отстреливался от наступающих со всех сторон врагов, то бежал на месте, а Коллоредо говорил откуда-то сверху, что от него не спрятаться и не сбежать.А ещё ему снилась Наннерль. Бледная, напуганная и молчаливая, он всё пытался заговорить с ней, но она смотрела на Моцарта, как на пустое место. Наконец Вольфганг понял, что она ничего не видит и увидеть не сможет: его сестра была мертва, а глаза у неё были, как у куклы.С этим чувством ужаса он и проснулся. Медленно поднявшись, Моцарт направился в санузел, стараясь не разбудить Лоренцо и Антонио?— те спали на разложенных креслах, а Моцарт на диване. Вольфганг слишком хорошо знал, что ему нужно хотя бы посидеть при свете, попить воды, пусть даже из-под крана. Он знал, что бездействие усугубит его волнение, и даже если ему удастся уснуть, сны будут в лучшем случае спутанные и тяжёлые. В худшем?— его ждут реалистичные сны, в которых он слишком явно ощущает себя в реальной жизни, и даже проснувшись чувствует на себе тёмную многовековую плесень, разъедающую разум, послевкусие ночных кошмаров.Моцарт щёлкнул старым выключателем?— тугим и чёрным рычажком, и облегчённо выдохнул, затворив за собой дверь. Что-то невидимое схватило его за горло. Он тихо ахнул от ужаса, но это было лишь фантомное ощущение?— никого не было рядом. От предчувствия беды хотелось плакать.Взгляд наткнулся на душевую кабинку, и Моцарт медленно подошёл к ней. Он думал, что посмотрит на неё с отвращением, связав с одним событием, но то ли он своё уже отстрадал, то ли кабинка была слишком не похожа на ту, что была у него в номере гостиницы, когда ему довелось съездить в Вену, увы, не в одиночку. Слишком простая. По сути, просто душ над потолком, плиточное ограждение, плохо закрывающиеся стенки-двери и отверстия в полу для слива воды, покрытые когда-то белым, а теперь уже посеревшим пластиком. Вольфганг включил кран, набрал в ладони воду, часть выпил большим глотком, часть плеснул себе в лицо?— ледяная вода хорошо отрезвляла распалённое тревогами тело.А что, если Наннерль не сбежала? Вольфганг горько вздохнул, проводя подушечками пальцев по гладкой стенке. По ощущениям такая же, как экран смартфона, а по свойствам совершенно иная. Об неё хоть головой бейся, хоть на себя родимого смотри, а что с сестрой не узнаешь. Моцарту хотелось просто услышать голос Наннерль, даже раздражённый, даже если она будет ругаться на него. Но даже если бы он мог позвонить, он бы не посмел?— её номер точно прослушивают, если она ещё не догадалась сменить. Вольфганг поймал себя на том, что уже несколько минут смотрит на своё искажённое отражение в прозрачной стенке душевой кабины. Он попытался улыбнуться, но в глазах стояли слёзы. Вольфганг поскорее стёр их рукой.Эта зависимость не повторится, ни с ней, ни с ним. Никто не узнает. Тогда почему он чувствует себя таким беззащитным, почему это чувство опасности и зависимости всё ещё не оставило его? Почему он, дурак и слабак, всё ещё больше думает о себе, чем о сестре, или страдающей стране?! ?Потому, что невозможно контролировать что-то, пока не контролируешь себя и свою боль,??— проносится у него в голове.***—?Иди в душ,?— голос спокоен, но Моцарт хочет закатить истерику. Это фраза означает немного больше. Во всяком случае, он, наученный горьким опытом, так ощущает. И ему мерзко до тошноты от этих мыслей.—?Мне некогда, и я не в настроении,?— цедит он сквозь зубы, утыкаясь в экран ноутбука. —?Вы… Ты сам потребовал, чтобы я написал произведение для очередного торжества с вашими толстозадыми чинушами. Я так и не поинтересовался, а по какому случаю праздник? Подбросили наркоту очередному независимому журналисту и спрятали его за решётку? Радуетесь, что будет проще пудрить людям мозги?Он улыбается, гордый своей смелостью на выражения, и мерзкие скользкие мысли отступают. Вольфганг не оборачивается, глядя в окно на бесформенные хлопья снега, которые словно хотят залететь в окно, посмотреть на их диалог. Моцарт ждёт ответа. Он чувствует, что тоже имеет некую власть над Коллоредо, но она летним утренним туманом испаряется обычно с его жгучими словами.Необычно. Его ?работодатель? не отвечает в этот раз, Вольфганг лишь чувствует, что тот медленно выдыхает, и представляет гримасу на его лице. Злой крик с обличающими словами, и прежде бывший словно лев на нитке, готов сорваться с губ Моцарта, но случается то, чего он не предвидел. Иероним всё так же молчит. Но на плечи медленно и тяжело ложатся сильные руки, и Вольфганг замирает, как испуганный лесной зверёк. Удары сердца отдаются в горле.—?Зачем тебе всё это? —?с истерическим смешком давит он, и в голове уже вьются сотни мыслей для оправдания, отказа, причины, чтобы уйти.—??Всё? это что? Контроль над народом? Или над тобой?—?Над всем,?— легко срывается с дрогнувших губ.—?Потому что люди делятся на два вида?— те, контролируют, и те, кому нужен контроль, это не стыдно и не противоестественно, это просто природа,?— он шёпота в ухе щекочет, но Моцарту совсем не смешно. Губы мужчины почти касаются его уха, и сознательно он желает отстраниться, а тело… тело он уже ненавидит. И всё же, с отрицанием и возмущением порывается вперёд, вскидывая голову привычным, таким типичным для него движением?— в неповиновении.—?Контроль нужен только над самим собой. Если ты пытаешься контролировать человека, ты лишаешь его возможности контролировать себя,?— парирует Вольфганг. —?Убери от меня руки.—?Какой же ты несносный… —?Коллоредо злобно шипит, но в его голосе натренированный слух Моцарта ощущает тщательно скрываемое восхищение. Бравируя, он дёргает в подобии улыбки уголком губ. И не успевает заметить, как его тело резко поворачивают за плечи, и он оказывается лицом к лицу со своим противником.Вольфганг задерживает дыхание. Он не любит эти зачёсанные назад русые волосы, вечно строгое и недовольное лицо и светлые глаза, даже зрачки в них он хочет сравнить с горошинками чёрного перца. Горькие, неприятные. Но ему они интересны.—?Я не хочу, понимаешь,?— вырывается у Вольфганга. Он старается сделать свой голос жалобным, со стыдом надеясь, что эти позорные нотки слабости смягчат сердце жестокого человека и он удовлетворится имеющийся над юношей властью. Пожалуй, вызвать жалость?— это его последний козырь.—?Вы очень скверный личный помощник,?— шипит мужчина, стискивая пальцы так, что Вольфганг сжимается от боли. Даже переходя на ?вы? он эмоционально отстраняется от Моцарта, быть может, чтобы не слышать этой жалости, сжечь его надежду. Едва он приоткрывает рот, Моцарт уже знает, что услышит. —?Вам стоит послушаться. Мне бы хотелось, чтобы мой ассистент был более чистоплотным и аккуратным.—?Я музыкант, а не ассистент,?— бросает Моцарт, дёргая плечами. —?Вы не имеете права приказывать, как мне распоряжаться своим личным временем.—?Тогда иди,?— руки покидают плечи, и Моцарт облегчённо вздыхает. —?Уходи отсюда, из гостиницы. Куда ты пойдёшь? Вернёшься в Зальцбург? У тебя же ничего своего там нет. Квартира государственная. Не будешь работать?— тебя вышвырнут оттуда, глазом не успеешь моргнуть.—?Значит, буду жить на улице,?— рявкает Моцарт, вскакивая из-за стола. —?Не сахарный, не растаю!Коллоредо медленно растягивает губы в полной злорадства улыбке. Взгляд наполняется жгучим презрением, вероятно, к этому раболепскому, слишком несвойственному для вольнодумца Вольфганга тону. Но помимо презрения там есть то, чего Вольфганг боится больше всего. Восхищение и обожание, нездоровое, сумасшедшее…—?А вот твоя сестра, я уверен, сделает другой выбор. Она умная девушка… Умнее тебя, уж точно. Быть может, она также будет более послушной и дисциплинированной помощницей? Что же, мы это скоро узнаем, если ты уйдёшь. Мария-Анна навряд ли захочет жить на улице.Вольфганг чувствует, как от лица отличает кровь. Эта тварь знает, какие рычаги использовать лучше всего. С гулким выдохом он пошатывается, опираясь спиной на стену. Никто не тронет Наннерль. Он не потеряет сестру. Наннерль не вынесет даже части того, что Коллоредо делает с ним, она такого не заслужила… Во всяком случае, Вольфганг так себя убеждает, игнорируя назойливый голосок в голове, взлелеянный речами Иеронима. ?Ты же сам не хочешь от него уходить, ты не знаешь, что делать дальше, ты ещё не дошёл до той точки кипения, всё впереди, а сейчас просто послушайся… Иди и доводи себя до неё?.Тело немеет, органы превращаются в лёд?— так холодеет он изнутри. Холод?— отсутствие тепла, в его душе?— отсутствие надежды. Моцарт хватает полотенце и банный халат. Сжимает губы в яростной попытке сдержать рвущийся наружу крик о ненависти, идёт к ванной комнате. Каждый шаг даётся ему всё труднее. С каждым шагом всё больше темнеет в глазах. Он надеется, что упадёт в обморок, не доходя до двери. Ему стыдно за свою слабость, беспомощность, в один миг он ненавидит себя самого больше, чем Коллоредо.—?Не вздумай запирать дверь,?— доносится его голос. Тело охватывает жар. Вольфганг, не сказав ни слова, сморгнув слёзы, сделав несколько коротких и нервных вдохов переступает порог ванной комнаты. Закрывает её, но глаза всё же щиплет, а из груди вырывается короткий жалкий скулёж, когда он заставляет убрать руку от замка.Быть может, это просто проверка его послушания, и ничего плохого не случится. Он ненавидит этот мир. Он ненавидит это притворство перед самим собой, но оно жизненно необходимо. Он не переживёт повторения того, что устроил ему Коллоредо в прошлый раз, тогда, когда он всё же запер дверь.***—?Я ненавижу себя… и его! Ненавижу, ненавижу,?— Вольфганг, обхватив колени руками, сидел у душевой кабины. Моцарт не помнил, как включил воду на полную мощность, чтобы за струями воды не было слышно его сдержанных до поры до времени нервных всхлипов и судорожного дыхания.Вода шумела, шипела, легко покидая кабинку. Вот бы она помогла унести его боль. В исступлении он царапал резиновый коврик, которому не повезло оказаться рядом с ним, так сильно, что на скользкой прозрачной поверхности ощущались глубокие следы от ногтей. Лучше его царапать, чем себя, его тело не заслуживает такого обращения за то, что случилось.Да что за падший мир! Он даже рядом с чёртовым душем не может быть спокоен, ведь бьющие струи, пар, запах мыла и геля для душа ассоциируются не с чистотой. От обиды на такую несправедливость со стороны судьбы в горле встал ком, а затем горестное молчание сменилось глухими стонами. Моцарта начало тошнить, и скоро съеденный им ранее с таким аппетитом бутерброд попросился наружу.Живот сводило спазмами. Вольфганг, тихо воя, свернулся клубочком на полу. Конечно, никто о случившемся не узнает. Если узнают?— у него будет один выход, может болезненный, но надёжный. А если не узнают, ощущение стыда за то, что допустил подобное, будет преследовать его до конца жизни. И он не понимал, за что, за какие грехи с ним случился этот кошмар?!—?За что-о-о,?— скулил Моцарт, закрывая голову руками. Из-за шума воды он не услышал, как отворилась дверь.—?Вольфганг… Боже мой. —?Сальери тут же оказался рядом с дрожащим парнем, который никак не отреагировал на его поведение. —?Душ ещё включил… Что с тобой, ну скажи!—?Уходи,?— едва различимо пробормотал Моцарт, пока Сальери закрывал краны.—?Я не оставлю тебя в таком состоянии,?— беспрекословно заявил мужчина, садясь на пол рядом с Моцартом. —?Вольфганг, ну что случилось? Нервный срыв?—?Мне страшно, и мне стыдно, что страшно,?— сделав над собой волевое усилие признался Моцарт, глядя в одну точку. Он слишком долго молчал о своих чувствах. —?Я очень сильно боюсь, что Коллоредо найдёт меня. Что посмотрит на меня, будет в нескольких шагах от меня, я боюсь любого взаимодействия с ним. Боюсь даже слышать его голос и видеть его рожу на экранах. Я хочу, чтобы его не существовало.—?Так ты сбежал только из-за него?—?Не только,?— утёр лицо Моцарт. Он недолго помолчал, глядя как пар превращается в капельки влаги и медленно сползает по белой стене. Как будто она плачет вместо него. И правильно, незачем, он своё уже давно отревел и переболел. Теперь у Вольфганга другая цель. И бояться надо не сколько за себя, сколько за страну, и быть может это его путь?— переступить через свою боль и идти дальше, стремиться выше, даже если тянет вниз груз стыда и вины.Как тогда, на лестнице, он рванулся вверх, к звёздам, а она со скрежетом рухнула вниз. Его боль?— эта лестница, отпустив её, он перестанет жалеть себя и думать о прошлом. Отпустить и принять то, что случилось?— слишком просто звучит, слишком сложно сделать. Быть может, больше глядя на загнивающее государство, он станет меньше думать о личной боли, и она пройдёт.—?Я постоянно был против его политики и политики государства в целом,?— с чувством произнёс он. —?Но я жил благополучно. Я со стороны благополучного человека, не обременённого знаниями об устройстве мира и политических процессах, рассуждал и осуждал. Но я понимал ясно то, что всё происходящее неправильно, я искренне хотел бороться за свободу от драконовских законов и сейчас хочу.К сожалению, кое-что путает мне все карты, Антонио. Хоть мы и виделись порой раз в два-три месяца, Коллоредо причинял мне вред,?— прошептал он уже совсем тихо. —?Я не смогу быть нормальным человеком после разных вещей. Больше, чем за себя, мне страшнее только за сестру, но я надеюсь, что она смогла скрыться у одной женщины.—?Верно, ты видел то, что тебя ранило…?Видел, слышал, чувствовал каждой клеткой тела?.—?…Да,?— выдохнул Моцарт, безжизненно глядя в стену. Хоть голос его был твёрд и в нём не было даже намёка на душевную боль, Моцарт молчал после несколько минут, но Антонио, видя его состояние, тактично не торопил.—?Я знаю, что ты думаешь. Что я узнал какую-то важную информацию и сбежал. Но если бы это и правда было так! Нет, я не знаю ничего важного, Коллоредо не хочет терять меня по другим причинам,?— он подавился воздухом, нервно вздрогнув провёл рукой по лбу. Придётся солгать.—?Я не знаю, по каким. Он чёртов параноик, может быть, думает, что я узнал что-то важное, так же, как и ты! Но мне ничего неизвестно, я просто не мог выносить происходящего в стране и бездействовать. То, что меня хотели арестовать, подтолкнуло к решительным действиям.—?Вот как, ты совсем ничего не знаешь? —?голос Сальери прозвучал без скрываемого разочарования.?Знаю, что он одержим мной и моей музыкой,??— фыркнул про себя Моцарт, но вслух не произнёс ни слова, лишь в отрицании помотал головой. Так как Антонио молчал, Моцарт всё же поспешил разбить давящую тишину.—?Я ведь не знаю, что для вас важно. Быть может, даже то, что он любит носить кожаные перчатки, что-то скажет, а как по мне он просто выделывается.—?Определённо ты знаешь нечто важнее его вкусов в одежде,?— медленно произнёс Сальери, неприятно проницательно глядя на него. Вольфгангу захотелось отвесить ему пощёчину за один только этот покровительственный и снисходительный тон.—?Ты явно знаешь больше, чем говоришь. Он бы не бросил все силы на твои поиски, не обладай ты чем-то ценным для него. Что ты знаешь, Вольфганг? Я знаю, тебе страшно, но пойми, это необходимо сказать нам. Мы должны знать его слабости, уязвимые места. Не говори сейчас, отдохни, приди в себя, но знай, нам должно быть известно как можно больше, это правда важно!?Я знаю то, что он мной одержим… и по-своему он любит меня, любит так, как умеет. Но проблема в том, что все, кто дорвался до власти, в своё время убили в себе нежность. Раздавили чувствительность и взлелеяли цинизм, иначе до власти не добраться. Задушили заботу о ком-то, кроме своей карьеры, иначе у власти не удержаться. И даже своей ?любовью? они научились уничтожать, ведь она для них стала всего лишь видом власти?.—?Вольфганг? Ты тут?—?Да,?— выдохнул Моцарт, вздрогнув от прикосновения тёплой руки. —?Я знаю его характер, образ жизни, даже мышление отчасти. Хочешь победить врага?— знай, как он мыслит. Тогда ты будешь на шаг впереди. Поэтому он боится и ищет меня.Сальери медленно молча кивнул, и Вольфганг понял, что он ему не поверил.***Городок Сент-Гильген был необычно шумен с раннего утра. Пароход, что которое десятилетие степенно плавает по озеру, рядом с которым расположился город, не отправился сегодня на свою неспешную прогулку. Выходы из города тщательно контролировались молчаливыми мрачными людьми в масках, у каждого въезжающего и особенно выезжающего проверяли личность. Горожане лишний раз старались не выходить из дома. Выли сирены, необычно много для столь скромного города полицейских машин патрулировали улицы. Движение на оживлённых улицах встало?— проверяли едва ли не каждого водителя, под предлогом контроля за обеспечением безопасности.Дом Наннерль был оцеплен с самого утра, вот только пользы в этом для безликих ?защитников порядка? не было.?Опять писать отчёты о том, как три часа опрашивали всех соседей, опечатывали дверь, ничего не дельного узнали, и что делать в следующий раз, чтобы результаты были лучше,??— мрачно думал один из командующих отрядом специального назначения, который был должен задержать Марию-Анну Моцарт. Но не задержал, о чём сейчас обрюзгший чиновник с посеревшей кожей и отчитывался начальству.—?И что же теперь делать? Моцарт задержан, а его дочь пропала,?— буркнул он в трубку графу Арко, которому должен был периодически отчитываться. На сегодня это был последний звонок. В небольшом отделении полиции было душно, серые стены вызывали тоску. Командир хотел поскорее уйти и недовольно хмурился.—?Придётся объявить в розыск по всей стране…—?У меня есть предложение получше,?— донёсся до его слуха холодный и очень узнаваемый голос. Он весь подобрался, а с другой стороны так и залебезили перед говорившим.—?Герр, сейчас я дам вам трубку…—?Передайте средствам массовой информации, что и она, и Леопольд Моцарт задержаны и находятся под следствием,?— в следующую же минуту услышал мужчина и часто закивал, боясь прерывать и боясь не согласиться даже мысленно. —?Леопольда, я слышал, уже задержали, да так успешно, что он сам пошёл едва ли не улыбаясь. Вот и её тоже задержали. Но только мы будем знать правду, верно, герр?—?Ве-ерно,?— язык от волнения и трепета перед начальством плохо слушался главу спецотрядов по поиску особо опасных преступников. —?Всё будет исполнено.—?Всё будет исполнено,?— с улыбкой проговорил Коллоредо, повесив трубку. Они с Арко переглянулись.—?Вы хотите, чтобы Моцарт волновался о своей сестре? —?скорее утверждая, нежели чем спрашивая, произнёс Арко, потирая уставшие веки.—?Он и будет о ней волноваться, ведь никто не сможет его разубедить, что она не задержана,?— махнул рукой Коллоредо. —?Высшие чины побоятся раскрыть рот, не просто, чтобы сказать правду, они выяснять её побоятся, ведь тогда могут потерять своё хлебное место.—?Но ведь тогда девчонка в самом деле улизнёт,?— приподнял бровь Арко, не совсем согласный со своим господином.—?Девушка сейчас либо заляжет на дно и носа не высунет, либо вовсе погибнет без помощи где-нибудь… Мне неважно, что она на свободе, опасности она не представляет, это же хрупкая напуганная девушка. Мне важно, чтобы все думали, что она поймана. А все так или иначе будут так думать, Арко, потому что я скажу полуправду.Полуправде верят все, весь город видел, как кого-то ищут, и скоро все узнают, кого. Плюс поместим фотографию Моцарта-старшего с суда. И ни у кого не останется никаких сомнений, что Наннерль находится у нас. А он боится за неё Арко, он боится за неё больше, чем за себя, и я это точно знаю. Когда из каждого источника информации прозвучит новость о её задержании, и о подозрении в государственной измене, а вслед за тем он услышит про ужесточение наказаний преступление… Он вернётся ко мне, и будет умолять, чтобы я её не трогал. Потому что знает: это единственный способ помочь ей.—?Я восхищён,?— польстил Арко. —?Вы в совершенстве играете на его чувствах.—?И всё же меньшем совершенстве, чем он играет на музыкальных инструментах,?— задумчиво проговорил Коллоредо. —?Уверен, я скоро услышу его музыку, и она, и он сам будут моими. Я уверен, он изнывает от мыслей о сестре прямо сейчас. Он любит её… Веришь или нет, но я уважаю его за это. Нельзя не уважать такую привязанность. И,?— он наклонил голову набок, хитро прищурив глаза,?— нельзя ей не манипулировать.