До встречи в Лондоне (1/1)

- Эрик! - Эрик, ты меня слышишь? - звонкий голос в телефонной трубке. Родной, ни с кем не перепутать. Волнующий.И сразу тысяча вопросов в голове: что-то случилось? Почему сейчас? Почему, черт возьми, только сейчас?!- Привет, давно не... - только и смог произнести Эрик.- Я писал тебе на прошлой неделе, но ты же не ответил ничего.Эрик, я только хочу сказать, что на выходных приеду в Лондон. - Замечательно. И что ты хочешь от меня?После паузы:- Хочу, чтобы... Эрик, ты же знаешь, я не забыл... - Не забыл?- Можно будет у тебя остановиться? - выпалил Чарльз на одном дыхании.Вот так, безапелляционно, без всякого предупреждения. Как будто все эти десять месяцев респектабельный банкир из Сити только и делал, что ждал звонка этого мальчишки. Только и ждал, когда же он соизволит отозваться на десяток приглашений и осчастливит его своим визитом. Эрик саркастически ухмыльнулся. Конечно, он ждал.За год в его жизни не так много изменилось. Те же ужины с семьей - только без средней сестры, она переехала к мужу. Тот же утренний экспресс на работу. Чтобы не расслабляться в выходные - грубый, мужицкий труд на воздухе: сам колол дрова, сам сколотил скамейки для сада. И уроки бокса для заводских парней - с последним, пожалуй, проблем прибавилось.После Чарльза Эрик уже не мог по-профессиональному равнодушно смотреть на их тренированные тела.У него и раньше были любимчики. Но теперь... Он прекрасно понимал, что какие бы то ни было отношения с людьми низшего сословия невозможны. Но цинично искал в повадках, жестах, взглядах намеки на то, что у него есть шанс получить свое, стоит лишь поднажать. Его пока держало в рамках чувство ответственности перед более слабыми и менее искушенными. Его держал страх - нет, не наказания. Страх опуститься, потерять всякие ориентиры. Стать таким же, как те развратные старики, что платят отчаянно нуждающимся юношам за их нехитрые услуги.Но он теперь Эрик ясно понимал, что все это сильнее его. И он уже знал, что искать. Он бесстыже разглядывал своих подопечных в раздевалке, дожидаясь ответного взгляда: чересчур смущенного, или, напротив, дерзкого, вызывающего.Он знал, что рано или поздно вызов будет принят, и жаждал и боялся этого момента с равной силой.Слишком часто ему слышался голос Даррема, оказавшийся пророческим: "Будь выше и чище этого, стоит лишь поддаться искушению - и ты обречен". Но Даррему легко было рассуждать. Его разум комфортно парил в мире идей, его страсти и желания были слабы.А теперь у него была Анна и, вопреки недобрым пожеланиям Эрика, они были вполне довольны друг другом. Эрик больше не пытался искать внимания женщин, потому что отныне для него существовала только одна. Все прочие утомляли и раздражали своей на нее непохожестью. Ему бы хватило отчаяния однажды броситься к ее ногам и умолять спасти его душу и тело от холодной бездны. Но он гнал эту мысль прочь. Во что бы то ни стало держаться самому, пока есть силы. Ведь он ждал Чарльза. Он все еще ждал Чарльза. Сгорая изнутри от невозможности хоть как-то выразить бушующие в нем страсти, Эрик пытался вылить их на бумагу. Он писал Чарльзу длинные письма - то до невозможности нежные, то вызывающе непристойные и требовательные. И, перечитав наутро, сжигал их.К середине нового лета Эрик прошел все круги ада.Но, едва услышав самый прекрасный на свете голос, он забыл эти муки в одно мгновенье. Его подхватила сияющая теплая волна и понесла - он верил, навстречу настоящему счастью....Первые полгода в Кэмбридже были для Чарльза временем открытий и экспериментов. Он легко сходился с людьми и успел отметиться в кружках интеллектуалов, социалистов и поклонников французской литературы.Первые показались ему чересчур пафосными и оторванными от жизни, вторые, напротив, слишком приземленными. А французскую литературу он хотел выбрать своей специальностью, так что интерес был практическим. Кроме того, Чарльз с энтузиазмом взялся осваивать греблю в надежде блеснуть на весенней регате и совершенствовался в игре в крикет.Его жизнь бы и дальше шла легко и беспечно, если бы не февральский удар - смерть отца. Он всегда был ближе и искреннее с матерью, но отец стал для него символом надежности. Он подарил ему веру в то, что мир прочно держится на своих основах, а у любой задачи, сколь трудной бы она ни казалась, есть логичное решение. Немалую роль в этом сыграли отцовские уроки математики перед поступлением в Харроу, которые тот решил не доверять учителю. Доктор Ксавьер долго и терпеливо разъяснял слишком поверхностному, на его взгляд, сыну законы алгебры и геометрии, уча смотреть в самую суть задачи, а не просто запоминать приемы вычислений. Мать тогда же, тайно от отца, учила мальчика бальным танцам, и теперь он понимал, что это - идеальная метафора ролей родителей в его жизни.Чарльз почти не задумывался о произошедших в последние годы с отцом переменах. Слишком он был увлечен собственными чувствами и быстрым взрослением. Прибыв на похороны, Чарльз двое суток прорыдал в обнимку с матерью. Она никогда не ограничивала его эмоции, и теперь была безмерно благодарна за поддержку. Чарльз хотел бы помочь ей делом и ожидал серьезного разговора о своих новых обязанностей, но миссис Ксавьер была сама к нему не готова.Юноше ничего не оставалось, кроме как вернуться в университет, чтобы самостоятельно строить взрослую жизнь, как он ее понимал. Первым делом он решил перевестись в юридический колледж, следуя заветам отца. В изящных исскуствах не было никакой опоры. Смена специальности стоила ему грандиозных усилий, не говоря о том, что и сама учеба оказалась намного труднее. Юристы были людьми прагматичными и основательными. Даже самые начинающие - те особенно спешили примерить солидные костюмы профессионалов и подражать им в их высокомерной строгости.Чарльз не возражал против нагрузки - она отвлекала его от тяжелых мыслей об ушедшем отце. И о матери - перед глазами стоял образ хрупкой растерянной женщины в черном, стоящей на холодном ветру. Она казалась такой беззащитной, что Чарльзу хотелось снова расплакаться. Ворой триместр закончился для него полным опустошением. Парень был не уверен, что справится со специальностью и сможет стать главой своего осиротевшего дома.В этом печальном состоянии он попался в лапы лорда Ризли, аспиранта кафедры изящной словесности и племянника парламентария. Точнее, в его вкрадчивые, холеные, но цепкие пальцы.Артур Ризли был редкой и весьма диковинной птицей: не умолкал ни на минуту, цитируя то Байрона, то Ницше, то похабные анекдоты, всегда был одет по последнему слову моды и несколько манерен. Его смелость в суждениях граничила с нахальством, но урезонить его не решался даже декан.Некоторые подозревали молодого лорда в весьма порочных наклонностях. Но никто бы не решился озвучить свои подозрения прилюдно: и из трепета перед его высоким положением, и потому, что сам он приличия соблюдал безукоризненно, а этого было вполне достаточно. Чарльз сталкивался с подобным персонажем впервые и был заинтригован. Он был искренне польщен, когда на встрече философского клуба Ризли с улыбкой протянул ему свою визитку, и даже очарован, когда через пару дней лорд пригласил его на свой закрытый вечер, и сделал это приглашение со всей обходительнрстью. Чарльз довольно долго не замечал, как эта явно хищная птица обхаживает его, сужая круги. То невзначай оброненная фраза, то многозначительная улыбка. Они стали видеться довольно часто - сперва как бы случайно, потом вполне умышленно.Окружающие не усмотрели в том ничего подозрительного. Ризли, как настоящий нарцисс, не выносил одиночества и окружал себя весьма пестрой толпой, от знатных бездельников до творческих кокаинистов, называя их "своей коллекцией". Чарльз в глазах окружающих был всего лишь новым экспонатом, да и скорее всего ненадолго - лорд быстро менял увлечения.Но на самом деле это было нечто большее. Ризли взял растерянного юношу под личную опеку. Он развлекал его высокопарными стихами и малоприличными анекдотами, и раз за разом, преодолевая упрямство и апатию, вытаскивал в свет.Стоит отметить, что чувство юмора у лорда было весьма своеобразное.— Symphonie Incestueuse et Pathique*, - произнес он после концерта Чайковского и по-заговорщецки взглянул на собеседника.Чарльз не отвечал на такие шутки. Он просто радовался, что благодаря Ризли провел вечер в филармонии, а не в своей душной комнате.Благодаря этой странной заботе Чарльз вернулся к нормальной жизни довольно скоро.Ризли действовал на Чарльза гипнотизирующе. Он восхищался его знаниями и возможностями и не замечал, как запутывается в его сетях....После пары интимных бесед за полночь в весьма сомнительных компаниях до Чарльза, наконец, дошло, в чем причина столь пристрастного внимания к его скромной персоне.И он даже, наверное, был бы не против такого развития событий - этот мужчина производил впечатление весьма искушенного в запретных удовольствиях. Но сама игра в кошки-мышки и ухаживания лорда были для него приятнее, так что Чарльз настроился разыгрывать ничего не подозревающую невинность до последнего момента.Этот момент настал довольно скоро. После очередной вечеринки в просторной комнате Ризли участники как-то подозрительно быстро удалились. Оставшись вдвоем, молодые люди продолжали обмен нетрезвыми остротами, делая вид, что того не заметили.Но Чарльз уже отлично знал этот хищный взгляд, вычисляющий удачный момент для стремительной атаки. Он отмечал про себя, как ловко соблазнитель сокращает физическую дистанцию: сначала элегантно облокотился о его кресло, затем фривольно устроился на его кожаной ручке. Не прекращая при этом высокопарного трепа, кажется, о наивности Шопенгауэра.- Чарльз, а тебе не казались смехотворными представления Шопенгауэра о том что женщины, в отличие от мужчин, подобны детям? Ведь женщины возмутительно скоро начинают воспринимать жизнь всерьез. Разве не логичнее сказать так о мужчинах - мы до старости играем в игры, лишь усложняя условия, - вещал Ризли, как будто невзначай касаясь то груди, то колена собеседника.Чарльз не ответил. Он вслушивался в свои ощущения. Ни жара, ни волнения, которые будил в нем Эрик одним лишь взглядом. Но - любопытство и .... Что будет дальше? Как далеко он готов зайти? В воздухе повисла многозначительная тишина. Артур склонился к лицу Чарльза и перешел на шепот.- Чарльз, что бы ты сказал, если бы узнал, что кто-то - известный и не лишенный привлекательности - в тебя влюблен? - Даже не знаю. Наверное, захотел бы узнать, не игра ли это? Юноша отвел взгляд, желая быть последовательным в своей роли.- А если бы этот кто-то был настолько серьезен, что не побоялся бы идти ради этого чувства против правил и даже общепринятой морали? Чарльз не успел придумать ответ, потому что в этот момент узкая белая ладонь лорда опустилась на его бедро.В следующее мгновение тот наклонился к его губам, и Чарльз едва успел уклониться от непрошенного поцелуя, пряча растерянное лицо на обтянутом шелком плече Ризли.Чужие губы едва коснулись самого уголка его рта и зарылись в волосы на макушке. Чарльз все еще медлил в нерешительности, прислушиваясь к своим ощущениям. От того, как Ризли, тяжело дыша, оглаживает его бедра, прихватывает зубами за загривок. Прикосновения были умелыми - всего через несколько минут Чарльза захлестнула волна довольно сильного возбуждения.Юноша попытался вообразить реакцию лорда, если он прямо сейчас потребует опуститься перед ним на колени. А почему не попытаться? Хотя бы ради тщеславного удовольствия лицезреть его светлость в такой позе. Он едва сдержал стон, когда пальцы мужчины прокрались под ремень его брюк. Это было возбуждающе, но что-то мешало Чарльзу отпустить тормоза. Он взглянул на раскрасневшееся лицо Ризли и подумал, что смесь вожделения и какого-то лисьего лукавства его совсем не красит. Он отвернулся в сторону, пытаясь сосредоточиться на физическом восприятии. Взгляд уперся в пурпурные гардины с бархатной каймой и над ними - сияющую хрустальными кристаллами люстру.Дорого и безвкусно - невольно прокралась мысль - как в будуаре богатой шлюхи.Гипноз, под которым его держал Ризли весь триместр, внезапно рассеялся.- Ризли, прекрати, - произнес он тихо, но отчетливо.- Позволь мне доставить тебе особое удовольствие... - шептал тот, пытаясь освободить его член от двух плотных слоев одежды.- Я серьезно. Найди кого-то другого для своих игр, я не твоего поля ягода.Звеняще дерзкий тон быстро привел Ризли в чувства. Он замешался лишь на секунду, а затем вернулся в свое обычное состояние насмешливого самодовольства.- И что же заставило тебя вспомнить об этом столь внезапно? Еще пять минут назад мы славно забавлялись, - ерничал он.Но Чарльза уже было не смутить:- Черт возьми, ты сбил меня с толку. И твой ром - это ж чистый спирт!- Согласись, у меня есть талант сбивать с толку. И что у пьяного на уме, у трезвого на языке, - Ризли демонстративно облизнул губы.Чарльза теперь раздражала эта игра и он собрал в кулак всю решительность.- Я понимаю твои пристрастия, и мои убеждения не позволяют их осуждать.Но тебе следует знать, что я их не разделяю. Артур, ты говорил, что в меня кто-то влюблен. И я влюблен. К несчастью, безответно, но я буду добиваться... ее расположения с неменьшей энергией, чем ты - моего.- В кого же ты так безнадежно влюблен? - как ни в чем не бывало поинтересовался Ризли, уже успевший полностью поправить одежду и свой невозмутимый вид. - В Элизабет Вудз, - выпалил Чарльз первое девичье имя, всплывшее в памяти. И покраснел от того, что с губ едва не слетело другое имя, то, которое он все еще повторял во снах.- Ах, прелестница Бетти! Не девица, а конфетка! - Ризли вульгарно причмокнул, что оскорбило бы Чарльза, будь он действительно влюблен.- Только не тебе ее разворачивать, мой юный друг. Эта штучка тебе не по зубам.- Ну это мы еще посмотрим! - Чарльз настолько вошел в роль, что сердито сжал кулаки. Ризли предпочел не испытывать его юношеский пыл.На свежем весеннем воздухе, под звездами, Чарльз моментально протрезвел. Он все еще сжимал кулаки от злости - на себя. Ведь еле ноги унес, как он мог купиться на эту пошлость? Каким бы он стал по счету пустоголовым первокурсником в коллекции лорда? Право, нельзя быть столь неразборчивым в знакомствах....Имя мисс Вудс, черноглазой дочери декана, всплыло в памяти Чарльза не совсем случайно.Они однажды прекрасно провели вечер за танцами. Резвая девчушка была немало расстроена тем, что никто из молодых джентльменов не умеет как следует танцевать, и была обрадована способностями Чарльза.- Мужчин учат носить оружие и убивать друг друга. А по-моему - лучше бы учили танцам - тогда бы иметь с ними дело было куда приятнее! - сказала она, чем укрепила его симпатию. Чарльз не ожидал, что история получит какое-то продолжение. До тех пор, пока не получил записку, написанную рукой Бетти.Сводником поработал, сам того не подозревая, отвергнутый (и феноменально болтливый) лорд Ризли. Понимая, что ничто так не досадит безответно влюбленному, как публичное обсуждение его чувств, Артур поведал о страданиях румяного первокурсника по дочери декана всему свету.Слухи дошли и до самой юной особы. Как истинная женщина, она была довольна своей внезапной победой. И, хоть Чарльз и был слишком юн (на два года ее младше!), да и не особо знатен, благосклонно приняла его в свои поклонники.Как ни странно, вскоре они действительно увлеклись друг другом. Девушке нравилось, что с этим милым мальчишкой она могла отдохнуть от строгой роли молодой леди и просто дурачиться, болтая о всякой чепухе. Для Чарльза стало открытием, как возвысила его в глазах других студентов эта "связь". Однокурсники его фамильярно подбадривали, старшие благосклонно улыбались и доверительно делились воспоминаниями о своей первой любви.Как будто он действительно делал что-то хорошее, а не волочится от скуки за красивой девчонкой. Роль ловеласа ему однозначно нравилась. Вскоре он почувствовал, что его действительно влекут юность и живость этой девушки. Он любовался ее милой улыбкой и мечтал прикоснуться к волосам, в которых играло солнце. Это чувство, как и почти все в Кэмбридже, было новым и радостным.Чарльз с детства проводил немало времени в компании милых дам, и общение складывалось легко. Он не краснел и не терял дара речи в женском обществе, как многие его ровесники. Не боялся он и не угодить даме сердца, а потому мог вдоволь наслаждался легким флиртом.Бетти, выросшая в семье ученого, была совсем не глупа. Они много смеялись, делясь то ехидными наблюдениями за знакомыми, то цитатами из модных философов.Но одну вещь Чарльзу пришлось узнать довольно скоро: какой бы дерзкой и современной ни казалась девушка, она сделает все возможное, чтобы держать поклонника на расстоянии.В какой-то момент ему показалось, что они действительно понимают друг друга с полуслова, что их чувства и отношения - особенные.Или просто вечер в беседке в темнеющем парке был слишком томным, а теплые карие глаза ее сияли слишком ярко...В общем, в тот вечер Чарльз рискнул поднять тему секса.Но эффект от этой попытки был ужасен.Милая и кокетливая Бетти изменилась в лице и превратилась в строгую монашку, которой не знакомы никакие психология с философией. - Как ты смеешь такое говорить? Никогда не ожидала от такого славного парня... Твоим родителям было бы за тебя стыдно!- Но, Бетти, я бы никогда ничего такого... без твоей на то воли. Я только хотел узнать твое мнение!- Прекрати этот разговор сейчас же! Не хочу тебя больше видеть! - ее глаза метали искры истинного гнева.Чарльз порадовался, что не дошел до объяснения подруге видов близости, которые не повредят ее девственности.И запоздало понял, что девушка ожидала от этой встречи на закате совсем другого - признания в чувствах, и, возможно, невинного поцелуя в уголок губ.Чарльз был немало озадачен. Он-то был уверен, что никакие удовольствия женщинам не чужды, им лишь приходится скрывать свои желания из-за требований общества. Так же, как он хранил в тайне свою страсть к Эрику. Наблюдение за кокетливыми мамиными подружками, которые даже при нем иногда обменивались двусмысленными репликами о своих любовниках, только укрепило его в таком убеждении. Но скорого разрешения у этой загадки не предвидилось. Так что Чарльз вернулся к своим обычным делам. Как ни странно, любовный провал окончательно привел юношу в чувства. Как и вернул ему задетую играми Ризли репутацию. Ризли был слишком развращен. Бетти - слишком невинна.А Чарльз снова почувствовал себя полным сил и жажды любить - не так, сквозь холодное стекло правил и условностей, а во всю силу, без преград и запретов. С того дня Эрик снился ему каждую ночь.* "Симфония инцестуальная патологическая" - искаженное "Симфония патетическая", с намеком на тот факт, что Чайковский был влюблен в своего племянника и отразил свои страдания в этой музыке.