Часть вторая. Глава 8. (1/1)

Крендлер сегодня улыбался особенно лучезарно, отчего на душе у Старлинг образовалось нехорошее предчувствие.***Двумя месяцами ранее. Поместье ?Мускусная крыса?В полутемном кабинете сидело четверо человек. Свет, исходящий от огромного аквариума, отбрасывал синеватые блики на лица присутствующих, отчего казалось, что само действие несло на себе отпечаток чего-то таинственного и загадочного. Тишину нарушали лишь размеренные вдохи, совершаемые аппаратом искусственного дыхания.—?Мне не особо нравится, что вы делаете в вашем ведомстве для его поимки,?— разрушил тишину сиплый голос, в котором отсутствовали многие буквы.—?Вы же знаете, Мейсон, не всё в моих руках,?— отозвался мужчина в дорогом костюме. Он сидел фривольно, развалившись в кресле.—?Пол, я плачу вам слишком большие деньги, и не для для того, чтобы вы могли говорить мне такое,?— продолжил первый голос.—?Мистер Верже, позвольте мне сказать пару слов,?— прозвучал третий, противный и манерный, голос.—?Доктор Дёмлинг, только пару слов,?— отозвался обладатель первого голоса.—?Спасибо. Итак, я провел большую работу по составлению психологического портрета доктора Лектера. Я уже писал докладную о причинах провала поисков доктора. Мы никогда не сможем выловить его в естественной, так сказать, среде обитания. Он слишком хорошо маскируется, а после заключения он стал ещё и очень осторожным. Теперь поймать его на ?кровавом следе? не получится.—?Короче, доктор,?— прервал его Мейсон.—?Хм. В общем, я думаю, что за всё время заключения Лектера под стражу с ним смогли найти общий язык только двое агентов?— это Кларисса Старлинг и Уилл Грэм.—?И снова эта вездесущая Старлинг,?— как бы в насмешку тихо прокомментировал Пол Крендлер. На эти слова к нему обернулся четвертый участник беседы, пока не принимающий в ней участия.—?Оба они,?— продолжил Дёмлинг,?— проявили неординарную гибкость мышления. И я по-прежнему настаиваю на том, чтобы использовать в поисках Лектера агента Старлинг.—?Только в качестве кого, доктор Дёмлинг? —?спросил Мейсон с явной издевкой в голосе. —?Вы так до сих пор и не дали точного ответа, нужна нам агент Старлинг в качестве ищейки или в качестве приманки?—?И снова я буду вынужден дать двоякий ответ. Она для Лектера и приманка, и охотник. Я подробно описал вам это в своём докладе.—?Спасибо, доктор,?— устало и раздраженно ответил Мейсон. —?А вы что скажете, Барни? Вы наблюдали взаимоотношения доктора Лектера и агента Клариссы Старлинг?—?Да,?— коротко ответил Барни. —?Только тогда Кларисса Старлинг ещё не была агентом.—?Это несущественная деталь.—?Да, несущественная,?— ответил Барни,?— но она многое говорит о личности Старлинг.—?Да вы никак психологией по ночам занимаетесь? —?не выдержал и вставил едкое замечание Дёмлинг.—?Занимаюсь,?— ответил Барни раздраженно.—?Будет вам,?— обратился к Дёмлингу Мейсон. —?Барни, продолжайте.—?Старлинг не была агентом, когда опрашивала Лектера. Она не была агентом, когда занималась делом Билла, она рисковала жизнью не потому, что её к этому обязывал мундир. Она просто защищала слабых. Она сама кажется слабой, но внутри она не такая. Я думаю, доктор Лектер обратил внимание на это её качество. Он действительно за все те годы, что я за ним наблюдал, не вступал в продолжительные контакты ни с кем, кроме агента Уилла Грэма и стажера Старлинг.***Месяцем позже после разговора в поместье ?Мускусная Крыса?—?Вы всё подготовили для того, чтобы агент Старлинг оказалась в игре?—?Да, мистер Верже, но… —?тут голос на том конце провода замялся.—?Ну же, говорите, Пол. Это защищенный канал связи.—?У меня в связи с этим делом возникли непредвиденные расходы.—?Назовите сумму.—?Пять…—?Пол, Пол, мы с вами серьезные люди. Сумма должна себя уважать.—?Пять сотен тысяч долларов.—?Вот это уже другое дело, Пол. Вы по-прежнему планируете баллотироваться в конгресс?—?Да, мистер Верже.—?Прекрасно. Если всё пройдет успешно, через неделю я организую для вас встречу с сенатором Адамсом.—?Спасибо, мистер Верже.—?Не стоит благодарностей. Просто выполните свою работу хорошо. ***Итак, к концу дня стало ясно, отчего так улыбался Крендлер. Новое назначение. Руководство спецоперацией объединенными силами БАТО и УБН. Кларисса Старлинг уже "поимела" опыт руководства операциями захвата и не питала иллюзий относительно таких внезапных щедрых предложений. Скорее всего, её направят на заведомо провальное задание, и сука Крендлер наверняка приложил к этому руку. Формально докладная звучала примерно так: ?Специальный агент Старлинг, хорошо проявившая себя в операции по захвату и ликвидации наркоторговца Родриго Драмго под руководством агента Плема, где удачно вступила в переговоры с преступницей Эвельдой Драмго и уговорила её сдаться, направлена руководить операцией по повторному захвату Эвельды Драмго, как сотрудник, уже имеющий опыт ареста Эвельды?.Мда. Задание не из лучших. Плюс плохие воспоминания?— в этот день она получила письмо от Лектера. К тому же, одно дело?— идти под пули с проверенной и слаженной командой, другое дело?— скоординировать людей из разных ведомств, одни из которых тебя в глаза не видали, другие в грош не ставят, а третьи спят и видят, как ты завалишь дело. А ещё был огромный шанс встретить Бригема. Этого Кларисса не хотела по многим причинам. Но приказы начальства обсуждать не положено, хоть Клариссу и терзали предчувствия, что это дело обернется какой-то бедой.***Пьер Роже сидел в кафетерии гораздо дольше обыкновенного. Официант уже трижды приносил ему кофе и два раза менял пепельницу. Пьер сидел в глубокой задумчивости. Сегодня на выставке в ?Мон Пласе? он увидел картину из замка Лектер. Как опытный оценщик он сразу вышел на владельцев полотна. Последние нити привели к бывшим подельникам Грутаса. Дело принимало плохой поворот. Лектер понимал, что убить подонков у него не получится?— слишком пристальным вниманием он был окружен в последнее время. К тому же, где гарантия, что эти полотна не отслеживает бдительное око Мейсона? Пьер Роже?— он же Ганнибал Лектер?— вернулся в гостиницу, где жил последние два года, и до болезненного состояния начал ходить по просторным комнатам своего номера. Как же ему хотелось нарушить все установки и преграды. Он задыхался в своей новой несвободе. Он не мог делать всего того, что ему так хотелось, всего, благодаря чему он чувствовал себя богом?— он не мог поглощать и наказывать тех людей, которых считал мясом. Он словно потерял способность быть свободным. Словно стал одним из них?— бараном из тупого раболепного стада. Как ему сейчас хотелось позвонить на другую сторону планеты и предложить одному старому знакомому сыграть с ним в игру ?Поймай меня, если сможешь?. Как же хотелось вновь убивать. Как же хотелось сорвать с себя маску добропорядочного гражданина. Монстр не может быть человеком. Монстр живет кровью, он зависим от неё. Монстр всегда голоден, а для голода нет преград. Эти игры в высокое и прекрасное?— по сути усыпление сознания и забивание желудка. Но по-настоящему голод Ганнибала Лектера могли бы утолить только человеческие страдания (желательно страдания конченных мерзавцев) и вкушение человеческой плоти. А может позвонить агенту Старлинг и вызвать её на новую словесную дуэль? Эта девочка, Старлинг, быть может она так же чудна на вкус, как ореховое пралине, которое он заказывал накануне в ресторане, или как сердце его сестры?Лектер схватился за стул. Пол под его ногами пошатнулся. Воспоминания, липкие как грязь, охватили голову.?Миша кричала истошным голосом, пока эти ублюдки пели ей детскую песенку про человечка в пурпурном плаще. На его же голову и тело обрушивались чудовищные по силе удары. Были сломаны несколько ребер, рука в двух местах. Ганнибал получил сотрясение мозга, а также обширные кровоподтеки, синяки, ссадины и царапины. Грутас бил его так, чтобы он остался жив, но с тем намерением, чтобы мальчик был не в силах оказать сопротивления, чтобы позже его самого можно было употребить в пищу. Чтобы он не умер раньше времени от переохлаждения, его перенесли в дом, где кинули на солому в углу кухни.Ганнибал почти ничего не соображал, но сквозь мутную пелену он видел и, как оказалось, запомнил то, как беззубый худой и страшный Кухарь принес и бросил на стол уже не девочку, а бездушное тело. Он стаскивал с неё вещи так, как ощипывал бы курицу. Всё - кофточки, юбочка, штанишки, ботиночки; всё полетело в топку. Миша лежала на разделочном столе бледная, розово-синяя с остекленевшими глазами, а Кухарь тем временем деловито срезал с её черепа скальп. Срезав, он жадно слизал с кожи кровь, а затем выкинул волосы девочки (такие же красивые, как у её мамы) в печь, вслед за одеждой.Плита разгорелась уже достаточно хорошо, и повар поставил на неё медную ванночку, наполненную водой. В эту воду он с ловкостью покидал разные специи, какие-то иссохшие клубни, соль?— в общем всё, что было в доме. Пока вода прогревалась, он вернулся к разделыванию "тушки". Перед тем как занести нож, он оглянулся на мальчика, что полулежал в углу, но тот смотрел на всё происходящее с бессмысленным выражением на лице. Кухарь подошел к Ганнибалу и пошевелил его носком ботинка. Мальчик никак не отреагировал. Кухарь вернулся к своему рабочему месту, взял обратно в руку остро заточенный нож для вырезки и вспорол живот ребенку. Ганнибал не видел всех его манипуляций. Он видел лишь то, как Кухарь положил в мисочку для ливера сердце, затем туда отправились печень, почки и прочие органы, всё, кроме кишечника — для него была приготовлена другая посуда.Выпотрошив тело, Кухарь взял другой нож?— самый большой тесак, что был в доме. Им он с неприятным хрустом отрубил сначала одну маленькую ручку, затем другую, затем ножки. (С этого момента звук перерубаемой кости стал для Ганнибала знаковым). Всё это было натёрто солью, нашпиговано чем-то и отправлено в кипящую воду. Сырая печень почему-то была убрана в отдельную тарелку. Ещё в одной плошке, которую на кухню раньше, чем тело девочки, принес Милко, блестела кровь. В прошлый раз, разделывая олененка, мародеры совершили большую оплошность, не подготовив посуды для сбора крови, и часть драгоценного содержимого безвозвратно была потеряна. В этот раз они учли все ошибки, поэтому после того, как девочку оглушили, ей вспороли шейные артерии и подвесили за ногу, чтобы вся кровь стекла в приготовленную плошку.Кровь?— ценнейший продукт, который можно было употреблять и в сыром виде, и в жареном, а так же он шел на приготовление колбасы. Вот этим процессом сейчас и занимался Кухарь, смешивая часть мелко изрубленного ливера с кровью и специями, а затем заталкивая всё это содержимое в промытый и подготовленный кишечник. Получившиеся колбасы он перевязывал нитками и подвешивал над печью.Когда мясо почти сварилось, из ванночки начал разноситься аромат еды. Голодные мародеры то и дело просовывали на кухню жадные носы. Их блестящие алчные глаза были полны нетерпения. Но их надежды на то, что им случайно может перепасть кусочек, резко и бесцеремонно пресек главарь. Грутас, зажимая в одной руке нож, а в другой держа винтовку, властно широкими шагами зашел на кухню. Он страшно зыркнул на свою банду, и всяческие походы на кухню прекратились. Кухарь протянул вожаку сырую печень, и Грутас начал есть её, довольно урча, размазывая кровь по лицу и облизывая окровавленные пальцы.—?Что, малой, смотришь? —?спросил Грутас, подмигивая Ганнибалу, что смотрел на него неживыми немигающими глазами. —?Ну смотри, смотри. Вдруг Грутас нервно дернул плечом.—?Он, это, там живой? —?спросил он уже Кухаря.—?Кажись живой. Я его ботинком попинал. Он не реагирует, но вроде как ещё дышит.—?Пойди проверь ещё раз,?— тихо прорычал Грутас. —?Если он протухнет, я тебя его самого живьем жрать заставлю.Кухарь поплелся в угол комнаты. Тем временем Гуртас доел печень и облизал тарелку.—?Дышит,?— ответил Кухарь.—?Ну ладно. А эта готова?С этими словами Грутас встал и ножом потыкал мясо в ванночке.—?Жрать охота, сил нет,?— сказал он и снова покосился на мальчика.—?Видать, слишком крепко я его по голове приложил. Ну, ничего, лучше спасибо за это мне скажи, пацан, ты хоть ни хрена помнить уже не будешь,?— затем он повернулся к Кухарю. —?Короче, через десять минут жрать давай.Запах сытного мясного варева стоял по всей кухне, и в Ганнибале проснулись инстинкты, древние как сама жизнь. Во рту появилась слюна. Мальчик поводил носом, улавливая вкусный аромат. Кухарь, увидев движение в углу, сначала напрягся, но потом, поняв, что мальчишка проявляет интерес не к нему, а к блюду, что стояло на плите, успокоился. Он взял мисочку и налил в неё немного бульона.—?Эй, парень, ты верующий? —?спросил он у Ганнибала совершенно непонятно зачем. —?Ну, если ты веришь, то говорят, что если съесть сердце, то, это, душа умершего вселится в тебя. Но ведь тебе сейчас всё равно. Да ведь? А я, знаешь, я побаиваюсь этого. Другие не знают, что я побаиваюсь, но ты ведь не скажешь?С этими словами Кухарь вынул из варева небольшое сердечко.—?Я, это, парень. Короче, на, ешь.Кухарь мелко порезал сердце и положил его в приготовленный бульон. Он поднес чашку к губам мальчика, и Ганнибал жадно выпил всё её содержимое. Он пил и жевал, но его глаза при этом оставались неподвижными и стеклянными.Прошло несколько дней. Ганнибала никто не замечал. Он лежал в углу, словно груда тряпья. Но однажды мародеры засуетились. Они начали спешно собирать вещи, крича друг на друга. Причиной их крысиной паники стал шум самолетов. Им очень не хотелось попасть в плен к русским. Собрав пожитки, они выскочили из дома, совершенно позабыв о мальчике. Все, кроме Кухаря.Он всё что-то собирал в свою походную сумку. Ганнибал продолжал пребывать в состоянии отрешенного и бесстрастного созерцания мира, впитывая куда-то прямо на подсознание всё увиденное и услышанное. Он видел, как Кухарь положил в сумку солдатские медальоны всей этой бригады. Он слышал, как над домом с низкочастотным шумом пролетел тяжелый самолет. В следующий миг пол и стены вздрогнули. Бомба попала в крыльцо дома. Потолок обвалился, и самая крупная, несущая балка ударила Кухаря по голове, расплющивая ему череп. Мгновенно занялся пожар. Ганнибал, наверное, так бы и остался сидеть в этом доме, на соломе в углу, если бы прожорливое пламя не начало лизать его ноги. Увидев, что на нем горит одежда, Ганнибал не испугался и даже не почувствовал боли. Он вдруг вспомнил горящую маму и взгляд изрешеченного пулями отца за мгновение до смерти. Он вспомнил и встрепенулся. В памяти воскрес образ сестры.—?Миша! —?попытался крикнуть он, но не смог.Огонь распространялся всё быстрее. Мальчику не оставалось ничего другого, как покинуть это жуткое место.Выйдя из дома, он поплелся в неизвестном направлении прямо через лес. Отчего-то внутри себя Ганнибал прекрасно понимал, куда ему надо было идти?— вперед, только вперед. Его вел какой-то смутный образ. Он ждал, что вот сейчас, ещё чуть-чуть, ещё пара шагов, и он вернется домой, в замок, к маме и папе. Вот только Миша куда-то запропастилась. Они же вчера ходили с ней на озеро смотреть на водяных пауков? Вечно она куда-то пропадает.Мальчик шел и шел. А снег с дождем все хлестали ему в лицо. Сломанная рука висела безжизненной плетью. Из одежды на Ганнибале был только его старый костюмчик, который был местами порван, местами опален и совершенно не защищал от холода. И, если в начале пути мальчик совершенно ничего не ощущал, то через пару дней он начал мерзнуть, но мёрзнуть как-то странно. Одна часть его разума кричала о том, что он должен спастись, выжить любой ценой. Другой части его разума было все равно. Это равнодушие распространялось по его душе, как вирус, и вскоре захватило всё его сознание целиком. Постепенно он начал забывать всё: дом, маму, русских танкистов, мародеров, сестру. Через две недели блуждания по лесу он полностью превратился в зверя, который следовал голосу монстра. В таком виде его и нашли русские солдаты. Они укутали его в шинель, дали водки, пытались заговорить, но мальчик никак не реагировал. Лишь только когда они стали срезать с его шеи намертво вмерзший в кожу железный ошейник, Ганнибал дернулся от звука перекусываемого железа и начал визжать.Солдаты отвезли его в госпиталь. Там он пробыл несколько месяцев. В первое время он ещё не совсем понимал, где находится, и странно на все реагировал. Большую часть времени Ганнибал спал, но спустя пару недель сознание вернулось к нему. Вернулось с катастрофическими пробелами в памяти. Так он вспомнил, что у него есть отец, мать и сестра, что они все вместе уезжали от бомбежек из фамильного замка, и потом что-то случилось, но что именно, он не мог вспомнить. Ему чудилось, что на дворе сорок первый год, и он клятвенно убеждал всех, что он родился в 1933 и что ему сейчас восемь лет. Врачи даже показывали ему календарь, но он долго не верил. Кстати, ещё одним жутким сюрпризом для него явилась его немота. Но даже несмотря на невозможность говорить, он подробно описал, как выглядят его родные, какого они года рождения, где он в последний раз их видел. Медперсонал лишь разводил руками.—?Братец, тут понимаешь, война, сейчас все кто где?— кого в плен угнали, а кто и убит.Однако на вопрос, почему он шёл по лесу один в легкой одежде, со сломанной рукой и в ошейнике, Ганнибал не мог найти ответа.Врачи и медсёстры лишь сокрушенно смотрели на бедного мальчика, который не понимал, что с ним случилось.Как только сломанная рука срослась, Ганнибала отправили в приют.? Вынырнув из омута воспоминаний, Ганнибал без сил опустился в кресло. Его лицо было лишено каких-либо эмоций. Доктор Лектер в своей неподвижности сейчас был похож на рептилию. Медленно-медленно он открыл глаза. Его бездонный, холодный, ужасающий, пугающий, прожигающий, давящий взгляд мог бы вызвать панику у кого угодно, и, слава Богу, его никто не видел. Вздохнув, доктор потер виски и специально столкнул со стола стакан с водой. Стакан разбился, вода разлилась по ковру. Доктор напряженно наблюдал за этой картиной. Осколки остались лежать неподвижно, сверкая от солнечного света, что проникал из-за неплотно закрытых штор. Лектер закрыл глаза рукой. Он снова мог быть спокоен, его разум воспринимал действительность, а не жуткие воспоминания, которые невольно вырвались из подвала его Дворца.Окончательно совладав с собою и выпив воды, Ганнибал набрал номер телефона Ларуша.—?Бонжур, шер ами. Это Пьер. Слушай, в Нью-Йорке на этой неделе проходит выставка японских полотен. Мне думается, надо её посетить. Я отбуду до третьего? Надеюсь, моё отсутствие никого не расстроит? Нет? Вот и чудно. Постараюсь привезти что-нибудь оригинальное. Оревуар.Ганнибал положил трубку и снова поднял её?— на этот раз, чтобы заказать билеты до США.Во время перелета он вновь погрузился в чертоги разума, в свои воспоминания?— не такие ранние, как те, что учинили ему дискомфорт несколькими часами ранее, но очень ему сейчас необходимые. Ганнибал унёсся в комнаты своего дворца, составленные, когда он только начал обучаться в интернатуре медцентра Хопкинса. Выполненные в строгих тонах, они были наполнены высокими стеллажами, заставленными книгами. И среди этих стеллажей бродил призрак профессора Леонида Эйбмана, куратора Лектера по хирургическому отделению. Вот он прошел от кафедры, выполненной из дуба, к своему любимому кожаному креслу, раздражая тишину помещения своей шаркающей походкой, что-то шепча себе на ходу и ежеминутно поправляя то и дело съезжающие на нос очки. Маленький, сгорбленный, морщинистый, как шарпей, он был остр на язык и на ум, и хоть и был подслеповат, но умел замечать многие из тех вещей, что другие люди не видели вовсе. Сам собой в голове Лектера всплыл их разговор. Ганнибал увидел себя сидящим в глубоком кожаном кресле напротив своего куратора по интернатуре.—?Как прекрасно устроена и богата ваша внутренняя жизнь, Ганнибал. Не поделитесь думами? —?говорил ему профессор, мягко улыбаясь и складывая руки домиком. Этот жест Ганнибал позже перекопирует у Эйбмана?— слишком уж он был внушающим уважение и доверие, как и лучистые, добрые глаза и теплая улыбка. Ганнибал знал, что Эйбман в душе своей вовсе не тот ?душка?, каким его считают в университете.—?И всё же откуда в вас такой интерес к изучению моей личности? —?не удержался и вновь задал свой излюбленный вопрос Ганнибал. Сегодня Фортуна была на его стороне, Эйбман помялся, поёрзал на кресле, покашлял в кулак, но ответил:—?Вас наверняка смущают мои более чем подробные знания в области психических расстройств, Ганнибал? И вы, наверное, задаётесь вопросом, почему я стал хирургом, а не психиатром?—?Да,?— коротко ответил Ганнибал.—?Дело всё в том, что мой покойный батюшка был главврачом лечебницы для душевнобольных. Я все детство провел там, слушая истории больных, видя их. Иногда отец, желая развить во мне проницательность, просил делиться моими впечатлениями о тех или иных пациентах. Со временем, всё чаще я стал угадывать их диагнозы и угадывать довольно точно. Меня увлекал мир устройства человеческой психики. Но… увы, стать психиатром мне было не суждено. Случилась война, и выжить в её условиях было трудно. В психиатрах не было нужды, тем более в психиатрах-евреях, а вот хирурги были нужны позарез. И вот я без какого-либо практического опыта встал за операционный стол. Сколько погибло на нём, сколько выжило… —?Эйбман взял паузу, чтобы сосредоточиться. —?Но несмотря на то, что делом моей жизни стала хирургия, я не оставил упражнений в психиатрии. По-прежнему самое моё любимое развлечение?— это чтение по лицам, Ганнибал. И ваше лицо показалось мне особенным.?— Почему? —?спросил Лектер.Эйбман углубился в кресло. Они долго бывали с доктором наедине, обсуждая понравившуюся обоим книгу или человека, знакомого обоим, но чаще всего Эйбман просил Ганнибала поделиться с ним его впечатлениями, рассказать о том, что прячет его изворотливый ум в лабиринтах комнат Дворца Воспоминаний. И Ганнибал делился. Это было странно для него?— делится столь важной и интимной информацией, однако впервые в жизни он доверял, доверял как никому до этого. Даже леди Мурасаки не удостоилась подобной чести. Хотя на то она и леди, она о многом догадывалась и сама, она была умной женщиной. Но Эйбман же?— это было нечто вроде внутреннего голоса совести. Ганнибал чувствовал, что Эйбман не предаст его; в сущности Эйбман был таким же, как и он?— получеловеком с блестящими данными и осиротевшей душой.Ганнибал улыбнулся. Эйбман улыбнулся ему в ответ.—?Вот вы сейчас улыбаетесь, Лектер, а тем не менее я точно знаю, что именно вы убили Дерека Адамса,?— вставил Эйбман, вскидывая проницательный взгляд на собеседника.—?Его нашли мертвым через две недели после того, как я его оперировал, а вы мне ассистировали. Я знаю, Ганнибал, это ваших рук дело.Ганнибал замер.—?Как вы узнали? —?спросил он коротко. Он решил не отрицать произошедшего, Эйбман был слишком проницателен, а их взаимоотношения носили доверительный характер. К тому же, если бы Эйбман хотел выдать Ганнибала, то уже сделал бы это. Значит, ему нужно что-то другое.—?Вы знаете, вы поступили очень опрометчиво. Точные надрезы?— видна рука мастера, хоть вы и пытались замаскировать их под беспорядочными тычками. И мотив.—?И какой же у меня мотив? —?спросил Лектер вкрадчиво.—?Мотив очень простой. Он?— негодяй, убийца, аморал, а вы?— дитя войны. Мальчик, обезображенный шрамами от цепи, на которой вас держали холодной зимой сорок четвертого, смерть родителей, потеря сестры, приют в собственном доме. Через несколько лет вы собственноручно казнили военных мародеров, которые погубили вашу сестру. Дайте-ка подумать. А у кого есть мотив?—?Откуда вы это знаете? —?ошеломленно спросил Ганнибал. Он незаметно для Эйбмана уже нащупал в своём кармане складной нож.—?Я запрашивал ваше досье из французской полиции. Имею полное на это право. Я, видите ли, не очень доверяю людям.—?Почему? —?спросил Лектер, ухмыльнувшись.—?Потому что самые страшные монстры прячутся за лицами самых улыбчивых людей.Ганнибал с минуту сиял улыбкой, глядя на Эйбмана. Профессор также отвечал улыбкой. Казалось, за этими улыбками строились целые армады мыслей.—?Вы тоже улыбчивый человек, как я посмотрю? —?заметил Лектер весело.—?Я не святой, Ганнибал, как, впрочем, и мы все.—?Почему вы не выдали меня полиции?—?А зачем, какой от этого прок?—?Прок? —?изумился Ганнибал.—?Да, прок. Вы же уже не изменитесь, а хирург вы просто от бога. Да,?— протянул с выдохом Эйбман,?— в человеке сочетаются порою самые несочетаемые вещи: доброта и низость, ум и глупость, звериная ярость и трусость. Как в таком человеке, как вы, смогли сочетаться вместе и великий ум, и добродушный располагающий к себе взгляд, и утонченность вкуса, и аристократическое благородство, и холодная расчетливая жесткость, и безрассудная ярость?—?Когда вы поняли, что я хм… не такой как все? —?Лектер впился пытливым взглядом в лицо профессора.—?Не сразу,?— ответил Эйбман сквозь паузу. —?Хотя меня привел в сомнение тот факт, что слишком уж у вас вылизанная биография. В этом я тоже не ошибся. Но главным аргументом для меня стало ваше патологическое сверхчутьё. Когда вы работали в тюрьме, я обратил внимание на тот факт, что умалишенные уголовники находили с вами общий язык на удивление быстро. Точнее, это вы понимали их с полувзгляда.—?И вам это показалось странным? —?спросил Лектер, удивленный таким построением логических цепочек профессора.—?О, молодой человек. Вы блестяще эрудированны, во многих областях, но только не в области психиатрии, к изучению которой я вас не только призываю, но фактически чуть ли не обязываю.Ганнибал нахмурил брови, не понимая ответа профессора Эйбмана. От последнего не ушел без внимания этот факт.—?Психология поведения. Вы наверняка знакомы с общими понятиями психологии, но не с углубленными и вовсе не с патологическими её отраслями. Вы ведь пытались анализировать себя?—?Да.—?Да,?— протянул профессор и замолчал на несколько мгновений. —?Этого багажа знаний вам с лихвою хватило на то, чтобы обманывать тесты и моих коллег, выдавая себя за нормального, адекватного молодого человека. Да, вы несомненно талантливы, даже очень. Просто идеальны. Но, кстати, тут скрывался ещё один ваш промах. В будущем?— лучше формируйте ваш образ, не делайте его слишком идеальным или серым. И да, кстати, всегда интересовался, как вы запоминаете весь учебный материал наизусть?—?Мнемоническая система ?Дворец памяти?,?— ответил Лектер с легкой ноткой гордости с голосе.—?А, по Плинию? Неплохая система, весьма неплохая. Правда, есть в ней пара изъянов.—?Изъянов? —?удивился Лектер. —?Каких же? —?спросил он с очаровательной улыбкой, стараясь как можно больше придать своему телу расслабленную позу.—?Изъянов той самой памяти. В этой мнемонической системе есть один недостаток. Самые черные, болезненные, плохие воспоминания строитель Дворца как бы блокирует в подвалах замка. Запирает их в скользких бутыльчатых помещениях с единственной дверью-люком. Но, увы, это не служит надежной преградой от их травматического воздействия. Патогенные воспоминания уже произвели изменения и в вашей психике, и в коре вашего головного мозга, так что они волей или неволей станут разрушать ваш прекрасный замок, влезая в любые его комнаты против вашего желания. И им будет совершенно неважно, находитесь ли вы в этот момент в комнате или нет. Если да, то для вас же хуже.—?И как часто они смогут проникать в моё сознание против моей воли?—?С годами только чаще.Профессор Эйбман грустно посмотрел на молодое красивое лицо Ганнибала, тяжело вздохнул и продолжил:—?Вы довольно привлекательны, у вас много природного шарма и, возможно, вы даже обладаете гипнотическими способностями. Я даже предположу, что каждое своё утро вы начинаете с оттачивания собственной мимики лица. Но хочу вас упредить от ещё одного опрометчивого поступка. Ганнибал, никогда не женитесь.—?Почему? —?спросил Ганнибал, стараясь придать своему голосу как можно более спокойное звучание. Вот уже как две недели он встречался с девушкой Элизабет, молодым врачом-терапевтом из клиники Хопкинса. Элизабет была умна и элегантна, в ней было всё, что так любил Ганнибал: утонченность, деликатность, шарм. И теперь, услышав в свой адрес столь неутешительный вердикт, он испытал глубокое волнение.—?Это вопрос конспирации и времени,?— тихо ответил Эйбман. —?Понимаете, Лектер, семейная жизнь?— это не та жизнь, где возможно хранить тайны. А чтобы быть до конца честным со своей спутницей, вам придется рассказать ей о себе всё, всё до последней капли. И вот вопрос, захочет ли тогда она быть рядом с вами? Образ, созданный вами, столь искусный, что самый лучший эксперт не определил бы его подлинности или фальши, но рано или поздно вы устанете от него. Даже самый лучший актер никогда не сможет носить маску вечно. Случайные встречи?— да. Даже мимолетный роман. Но не то, что зовут долгосрочными отношениями. Впрочем,?— Эйбман откинулся на спинку широкого кресла,?— поступайте, как знаете. Я даю вам всего лишь советы.Ганнибал крепко задумался. Эйбман, несомненно, выдающийся хирург и разносторонне развитый человек, но всё же его проницательность так же была из ряда вон выходящей. Это качество болезненно напрягло Лектера. Уж ни роднило ли их обоих это качество ?чрезмерно глубокого восприятия?? Что скрывает в своей душе Эйбман? Патологическую тягу к насилию, которую он в себе с успехом преодолел, или же напротив?— не преодолел и теперь сожалеет об этом? Но Ганнибалу даже не потребовалось задавать этот вопрос. Доктор Эйбман выразительно посмотрел интерну прямо в глаза и начал говорить очень тихим голосом:—?Вы знаете, что такое голод?—?Да,?— ответил Ганнибал также тихо.—?Вы видели, как люди теряют человеческое лицо, когда условия жизни становятся невыносимыми? Как люди превращаются в монстров? Людоедов? Предателей? Воров? Убийц? Как они продают родину за кусок хлеба…Лектер никогда не видел, чтобы Эйбман курил. Тем больше было его удивление, когда профессор достал из кармана старенький портсигар, странного вида коробок спичек и маленькую плоскую жестяную баночку с местами сохранившейся краской. Эйбман раскрыл коробочку. Там лежал маленький, черный, словно обгоревший кусочек совершенно засохшего хлеба.—?Знаете, что это? —?спросил Эйбман, выпуская в комнату клубы синеватого, на редкость вонючего дыма.Лектер подошел ближе. Взял коробочку в руки. Хлеб был весьма необычен на вид. Создавалось ощущение, что приготовлен он был из всего, что было под рукой: смола, опилки, клейстер.—?Это хлеб военного времени. Нам давали такой по карточкам. Я встретил войну в Ленинграде, а этот город, как вам известно, выдержал блокаду. На сутки на одного человека давалось сто двадцать пять граммов вот этого самого хлеба. Чертовски мало, как видите. Но и это не всё. Иногда карточки терялись, чаще их крали, иногда за них убивали, жестоко, зверски, а иногда ими делились вопреки здравому смыслу. Это было страшное, странное и беспощадное время. Умирали целыми семьями в холодных неотапливаемых квартирах. Отцы убивали своих детей, чтобы утолить беспощадный всепроникающий голод, а когда осознавали, что они сотворили, убивали и себя. Я знаю такие случаи, я был им свидетелем. Я видел много чего такого, что не могу пережить и сейчас. Мы с вами, Ганнибал, люди войны?— и вы, и я. С одной только разницей, что вы её встретили ребёнком, а я более взрослым человеком. Я знаю, как больно жить со всем этим. С давящим грузом воспоминаний. Их не отпустишь, не задушишь. Можно только лишь создать взамен им новые, светлые, радостные. Знаете, Ганнибал, что было самым востребованным в годы Великой Отечественной Войны? Музыка, чтение, театр. Чтобы не сойти с ума люди ходили в библиотеки, слушали оперу, точнее оперетту?— легкий жанр. —?Эйбман иронически улыбнулся,?— Вот тебе и легкий жанр, когда артисточки, совсем девочки выходили на сцену в легоньких платьицах, блистая перьями и люрексом, в то время как в битком набитом зале изо ртов укутанных в зимние пальто людей, валил пар. Вы человек того времени, как и я. Вы замёрзли, окаменели, вы наполовину умерли, но природа очень хитра и избирательна, там, где умирает одно, обязательно рождается другое. Вас природа наделила невероятным умением чувствовать мерзавцев. Грубо говоря, вы их органически не переносите. Я вот, как видите, всегда ношу с собою этот кусочек хлеба, как напоминание о предательстве, которое стоило жизни близкого мне человека.—?Вы наказали предателя? —?спросил Ганнибал хриплым от волнения голосом. Глаза его странно блестели.—?Да,?— ответил Эйбман печально. —?Но это ничего не изменило. Мертвецы не ожили, и время не вернулось вспять.—?Мертвецы не ожили… и девочки в легоньких платьицах, чтобы не сойти с ума,?— машинально вслух повторил Лектер. —?И девочки в легоньких платьицах,?— почему-то в этот момент он неосознанно увидел в этом образе Клариссу Старлинг, к которой сейчас летел через полмира.