Часть 1 (1/1)

Тошимаса громко чертыхнулся, глядя, как по подушечке пальца расползается тонкий кровавый порез. С негодованием глянув на лист бумаги, о который умудрился порезаться, он отбросил его в сторону, а ранку осторожно лизнул. Мимо него прошел настройщик, аккуратно удерживая массивный бас и стараясь не наступить на волочащуюся за ним струну, сорванную на репетиции.— Тошия, пошли в бар, — на диван уселся Дайске. От этого движения лист-обидчик взвился в воздух и опустился на колени басиста.Хара, всё ещё обсасывающий поврежденный палец, скинул его на пол. Гитарист наклонился и поднял бумагу, на которой было расписание прошедшего тура. Не сочтя это интересным, он тоже отправил его от себя подальше. На лист тут же наступил Каору, говорящий с кем-то по телефону.— Нет, я домой, — Тошимаса произнес невнятно и тихо причмокнул, наконец, высвободив руку из плена собственных губ. – Спать хочу.Лицо ритм-гитариста удивленно вытянулось.— Да ты на часы смотрел?! Семь вечера! Кто спит в это время?! – несдержанные интонации нарушили всеобщее суетливое шуршание.— Правда, Дай, я не спал предыдущую ночь, на ногах еле держусь, — Хара виновато развел руками.Он бы и рад составить согруппнику компанию, но сегодняшнее состояние организма явно не способствовало продолжению вчерашнего. Басист покосился на Дайске, только сейчас удивившись тому, что тот выглядит вполне нормально. А ведь пили вчера вместе. Всё же не зря именно Андо считается главным алкоголиком в группе.Пока Тошимаса медленно собирал свою сумку, стараясь одной рукой засунуть в её недра кофту, которую захватил на случай обещанного ветра, а второй ответить на сообщение, Дайске уже ушёл. Так и не найдя себе компанию и получив строгий взгляд Каору, он, понуро опустив голову, направился к выходу, махнув всем на прощание.Басист тоже не стал задерживаться. Быстро поклонившись всем оставшимся в репетиционной и пообещав лидеру подумать над своей партией, он вышел на улицу. Мрачные тучи, сгустившиеся над оживлённой столицей, дарили обещанную прохладу и свежий ветерок. Решив, что и без кофты не замерзнет, Тошимаса не стал доставать ее из сумки. Вдохнув полной грудью и натянув пониже козырёк кепки, бодрым шагом направился к парковке, где его приветливым миганием фар встретила любимая машина. Бодро заурчал мотор, заглушённый раскатистым громом. Яркая вспышка разорвала стремительно темнеющее небо.Восхищённо выдохнув, Хара включил радио и выехал со стоянки, чтобы уже через несколько десятков метров встать в пробку. Автомобили, сливаясь в единый поток, медленно ползли по токийским улицам, растекаясь на перекрестках. Движение было замедленным, светофоры, казалось, лениво меняли цвета, музыка, льющаяся из динамиков, убаюкивала.Тошимаса почти отключился, очнувшись лишь оттого, что нервно дернулся, судорожно сжимая руль. Светофор переключился на зелёный, поток автомобилей вяло тронулся с мёртвой точки. Проезжая мимо пешеходного перехода, Хара лениво осмотрел небольшую толпу, ожидающую возможности перейти на другую сторону. Взгляд задержался на суховатой старушке, сжимающей витиеватую трость, которой она невидяще тыкала в асфальт перед собой. Только спустя пару мгновений пришло понимание, что женщина на самом деле слепа, и глаза её закрыты не просто так.Повинуясь внезапному порыву, мужчина лихо перестроился в крайний ряд, а потом заехал на обочину, хотя парковаться здесь было запрещено. Решив, что это всего на пару минут и полиция не успеет выписать штраф, он вышел из машины, обернувшись назад. Народ ещё не двинулся. — Извините, вам помочь? – Хара склонился в вежливом поклоне, хоть старушка и не могла этого видеть.— Спасибо, сынок, — женщина позволила длинным пальцам аккуратно обхватить её острый локоть, скрытый выцветшей кофтой.Не обращая внимания на шёпот тех, кто узнал в нем известного музыканта, Тошимаса первым ступил на дорогу, когда зажёгся зелёный свет. Осторожно, будто неся драгоценность, он вёл за собой пожилую даму, которая шла очень медленно, по привычке ощупывая тростью пространство впереди себя. Народ, двинувшийся следом, обтекал их с обеих сторон, стремясь куда-то в постоянной спешке.— Пальцы у тебя длинные и чуткие. Ты творческий человек, — скрипучим голосом произнесла старушка, положив узкую ладошку на руку басиста.Хара улыбнулся, кивнув. Потом спохватился, поняв, что его жест и мимику слепому не оценить.— Да. Я музыкант.— Светлая аура у тебя, юноша. И слава есть, и признание нимбом сияет. Только душа окутана неведением, — слова сливались с шумом вечерних улиц. Голос был похож на шелест листвы.Мужчина даже не сразу понял смысл сказанного, завороженный неожиданной переменой тембра.— Извините, что? – переспросил он, немного приподнимая локоть женщины вверх, тем самым давая понять, что трасса кончилась, и нужно взойти на тротуар.— Призвание у тебя – помогать людям, близким людям. Только не ведаешь ты об этом. А они ждут твоей помощи.От этих слов Тошимаса встал как вкопанный, удивлённо моргнув. Он всегда с уважением относился к старшему поколению, считая, что им ведомы древние таинства. И магию никогда не считал просто выдумкой. Встречал всяких обманщиков, но попадались и действительно одарённые. Но чтоб вот так, не где-то в горах в старой хижине, а посреди вечернего Токио, охваченного извечной суматохой!— Кто? – Хара прокашлялся, удивившись неожиданной сиплости голоса. – Кто ждёт?— Друзья, мальчик мой, друзья. Они потому и есть в твоей жизни, что ты им помочь должен. Найти друг друга, — старушка говорила уверенно, но не смотрела на мужчину.— В любви помочь? – музыкант ужаснулся. – Я не специалист… Кхм, в этой области.— Мудрые умеют видеть то, что другим не дано, — фраза прозвучала уж больно непонятно, но уточнять было страшно.— Но как им помочь? Я ведь… Ну, мы не обсуждаем… Это странно, — Хара сдался, поняв, что дальше он свою мысль внятно не сформулирует.— Твоё время давно пришло, чтобы видеть. Откройся этому. А я пойду дальше, — женщина махнула тростью, неожиданно проворно вывернув свой локоть из мягкой хватки басиста. Тот отпустил скорее от неожиданности.— Может, вас проводить до дома? – тут же спохватился он, чуть подавшись вперёд. Больше из вежливости предложил, нежели от особого желания.Но пожилая дама будто не услышала его, уже самостоятельно направившись вниз по тротуару, помогая себе тростью. Хара ещё постоял какое-то время, глядя ей вслед и думая, пока костлявая фигура, закутанная в одежду, не пропала из поля зрения, смешавшись с цветастой толпой.Первые капли дождя сорвались с мрачного, нависшего над городом неба. Кто-то толкнул замершего музыканта, вырывая из липких пут задумчивости. Хара вздрогнул, испуганно оглядевшись. Девушка, случайно задевшая его, тихо извинилась и продолжила свой путь. На улице совсем стемнело, хотя время было ещё совсем раннее.Поежившись от внезапно пронзительного ветра, Тошимаса снова подошёл к светофору, собираясь вернуться к автомобилю. Уже подъезжая к своему дому, утопавшему в сорвавшемся ливне, он все думал об услышанном, стараясь не вникать в суть сказанного. Ему казалось это глупым. Кто он – обычный музыкант. Да, талантливый, трудолюбивый и упёртый, но и только. Какие судьбы? Какая помощь? Что ему, выспрашивать у всех своих друзей, всё ли у них хорошо в личной жизни?! Даже мысль выглядела абсурдной. А уж реакцию тех самых друзей он даже представлять не хотел.Квартира встретила его непривычной прохладой. Только пройдя в гостиную, Тошимаса сообразил, что утром забыл закрыть окна и теперь ветер терзал тонкие шторы, а дождь барабанил по пластику подоконника, заливая недавно перестеленный ламинат. Поспешно подойдя к окну, он захлопнул его, одним резким движением задёрнув шторы. То же самое сделал и в спальне с кухней. В доме стало заметно тише и темнее, ведь свет Хара так нигде и не включил.Ему нравилась его квартира, погружённая в сумрак, она становилась роднее, что ли. Ведь знал в ней каждый поворот, косяк и порог. И сейчас он устало брел по коридору обратно в спальню, на ходу расстёгивая маленькие пуговицы на рубашке и неосознанно стягивая её прям в проходе. Ведь завтра наверняка спросонья споткнётся о вещь и будет долго ругаться. Но слишком измотался за два дня, чтобы сейчас задумываться о подобных мелочах.Сон настиг его мгновенно, едва музыкант устроился поудобнее на недавно купленной кровати. Даже накрыться толком не успел, тонкое одеяло непонятной кучей лежало сверху, прикрывая только одну ногу и зад.Тошимаса стремительно бежал, едва балансируя, постоянно спотыкаясь и врезаясь в стены в узком коридоре. Царапал ладони об облупившуюся штукатурку, сдирал кожу о сбитые косяки и обшарпанные пороги. Дыхание давно сбилось, каждый вдох наждаком проходился по лёгким и гортани, срывался с губ тяжёлыми хрипами и всхлипами. Практически ничего не видел из-за необъяснимой пелены страха. Страха за кого-то. Он искал его. Искал и звал. Имя немым криком врывалось в тяжёлый спёртый воздух, разрезая его, но не находя цели. Он не слышал имени, не знал, кого искал, но продолжал бежать наугад.Каждая новая распахнутая тяжёлая дверь, обитая тонкими пластами металла, рождала надежду. Внутри всё подпрыгивало от ожидания чего-то. Хара врывался в очередное помещение, такое же заброшенное, как и десятки предыдущих, и быстро оглядывал его, до боли в груди желая что-то обнаружить, увидеть, найти. Что? Звал снова. Немой голос разбивался о почерневшие как после пожара стены и не получал ответа. Возвращался в узкие коридоры и снова искал.Он ничего не знал, не мог подумать, даже телом своим не владел, будто и не его вовсе. Внутри всё тряслось и сжималось от испуга, плохого предчувствия, отчаяния. Было банально страшно. Хотелось вырваться и убежать, лишь бы не гнаться за неизвестным. И снова дверь, покрытая слоем сажи, которая царапала руки и оставалась черными полосами на неестественно белой коже. И снова надежда, что это будет последней дверью, что он найдёт наконец. Споткнулся о больничную койку, которая с противным скрипом отъехала. Капельница, прицепленная над ней, наполненная чем-то противно-серым, качалась почему-то все сильнее и расплескивала эту непонятную субстанцию. Таких кроватей в палате было еще несколько — с пыльным выцветшим постельным бельем с обгоревшими краями и отталкивающими бурыми пятнами – но каждая из них была пуста. Опять ничего.Тошимаса выбежал, прислонившись к чёрной стене и чуть съехав по ней. Всхлипывая от безысходности, совершенно по-детски растирая кулаком слёзы по лицу, он старался дышать как можно глубже, но получалось рвано и поверхностно. И не переставал звать, уже едва слышным шепотом. Всё равно даже он сам не слышит, кого зовет. Не знает, кого ищет. Но не сдаётся. Нельзя. Надо найти. КОГО?!Он снова огляделся. Почему больница? Ведь это больница, сомнений нет никаких. Много палат вот с такими же больничными койками, попадались и операционные, кабинеты со стеллажами, заставленными колбочками – разбитыми и пустыми. А наличие запертых дверей, ремней на некоторых кроватях, стен, обитых мягкими материалами, наталкивало на мысль, что больница психиатрическая. Причём, явно после пожара.Здесь было просто страшно находиться. Пугали замазанные краской и забитые решётками окна, кровавые старые пятна, ржавый скрипящий металл, обугленные стены, непонятные завывания, которые становились отчетливо слышны, стоило только замереть на одном месте. Холодило душу неприятное ощущение присутствия в этом заброшенном здании кого-то ещё. Чей-то пристальный взгляд заставлял нервно оборачиваться, до рези в глазах вглядываться в однообразный интерьер и не видеть ничего, от чего становилось уж совсем не по себе.И снова вперёд, вниз по наполовину обрушившейся лестнице, перепрыгивая через пустоты обвалившихся ступенек, пару раз подворачивая ноги и спотыкаясь о торчащую арматуру. Почему-то себя было абсолютно не жалко. Гнала вперёд слепая уверенность, что он должен найти, помочь, спасти. Кого?! Не понятно. Горло болело от постоянных неслышных криков. Тошимаса прыгнул с последних пяти ступенек на лестничную площадку, врываясь на нижний этаж. Подвальное помещение. Здесь почему-то тоже были палаты: маленькие, тесные, одиночные, без мягких стен, без вообще каких-либо удобств, лишь узкие койки с тугими ремнями, призванными усмирять особо буйных, а где-то и с металлическими цепями. Ни кабинетов, ни операционных, только маленькие комнатки, как тюремные камеры. Коридор был еще уже, но уже без сажи на стенах. Пожар, видимо, не добрался сюда.Страх сжимал всё сильнее. И глупая уверенность, что здесь, наконец, найдёт того, кого искал. Дорогого человека. Очень дорогого. Иначе не было бы так до слепоты боязно за него.Посторонний звук заставил отвлечься, прекратить гонку непонятно за кем, остановиться, оглянуться, стараясь увидеть хоть что-нибудь в удушливой тьме. Холодное дуновение коснулось пылающей от непрекращающегося бега кожи, вызвав дрожь. Хара прижался к сырой стене, царапнув её ногтями, стараясь уйти от нежеланного контакта. Всё внутри него замерло, напряглось, вытянулось в струну, ожидая чего угодно. Было слишком темно, чтобы увидеть, но он чувствовал приближение. Совсем рядом. Ещё шаг. Тело конвульсивно дёрнулось в сторону, сработал пресловутый инстинкт самосохранения. Но он не успел сделать и шага. Раздался душераздирающий вой, от которого застыла кровь в жилах. А потом вспыхнули два луча: ярко, слепяще, слишком неожиданно. Глаза. Чьи-то совершенно белые глаза – ни зрачка, ни радужки. Тошимаса подорвался на полу, неосознанно сминая одеяло. Тяжелое дыхание срывалось очень резко, порывисто. Пот ручьем тек по спине и лицу, пропитывая ткань постельного белья, скатившегося за ним с кровати. Сердце колотилось в непривычном бешеном ритме, гулко ударяясь о границу грудной клетки. Не хватало воздуха. Из глаз непроизвольно текли слёзы. Мужчину всего трясло и колотило.Низко склонив голову, он невидяще смотрел в пол и совсем беззвучно плакал, всё так же слабо комкая одеяло и прижимая его к груди. Руки плохо слушались, как и все тело. Прошло много времени, прежде чем истерика отступила. Глотком успокоительного стало осознание, что это всего лишь сон. Просто кошмар. Каждому может присниться.Часы показывали шесть утра. Холодный луч разгорающегося восхода скользил через неплотно зашторенные окна. Токио просыпался. Можно было начинать собираться в студию. Есть ещё время на контрастный душ и даже завтрак.