7. Начало конца (1/1)

Меня будит солнечный свет, проникающий в комнату сквозь полуоткрытое окно. Я морщусь и нехотя открываю глаза?— Лизы нет рядом. Чувствую, как начинаю нервничать и одновременно с этим стараюсь сохранять спокойствие. Поднимаюсь с кровати и иду в ванную?— там её тоже нет. Пожалуйста, нет. Раздражённо смотрю на себя в огромное зеркало над раковиной, и вдруг краем уха улавливаю звук открывающейся входной двери. ?Лиза!??— проносится в моей голове, и я возвращаюсь в комнату.Она даже не посмотрела в мою сторону. Ну вот. Приехали. Удивлён ли я? Нет.—?Лиза,?— подхожу я к ней сзади, ласково приобнимая за плечи, и зарываюсь лицом в мягкие вьющиеся волосы.—?Платон, не надо,?— тяжело вздыхая, шепчет она в ответ,?— пожалуйста. Оставь меня.—?Почему? —?спокойным тоном спрашиваю я, увлечённо вдыхая приятный аромат её шёлковых прядей. —?Боишься, что твой этот упырь подпортит мне репутацию?Отчаянно пытаюсь разрядить обстановку. Лиза напрягается.—?Не смешно,?— с этими словами она резко оборачивается ко мне, и наши взгляды пересекаются. —?Если ты думаешь, что это шутки?— ты глубоко заблуждаешься, друг мой.— Лиз, скажи — ты действительно считаешь, что мне сейчас есть дело до твоего Ракитина? Да плевать я на него хотел. Главное — это то, что я люблю тебя, а ты — меня. И никто и никогда не сможет у нас этого отнять, даже если очень сильно захочет. Между нами возникает неловкая пауза. Ненавижу паузы. Упорно продолжаю смотреть на Лизу и вдруг замечаю, как её взгляд начинает меняться.— Люблю тебя? — с лёгкой долей иронии в голосе переспрашивает она. — Платон, мне очень жаль, но я тебя не люблю.Удар. Шум в ушах. Что? Мне послышалось, или что она только что сказала? Нет. Мне точно послышалось. Что за бред?— Лиза, — выдавливаю я её имя. — Ты издеваешься надо мной? Вот сейчас было совсем не смешно.— А я и не смеюсь, — сказала она, как отрезала. — Платон, прошу, пойми меня правильно — я уже не та Филатова, какую ты знал год назад. Многое в моей жизни изменилось. Я сама изменилась. Насчёт того, зачем я пошла в клинику… Признаюсь честно — я по тебе скучала. Скучала по нашему общению, по тому времени, которое мы проводили вместе. И, возможно, я просто хотела увидеть тебя, дотронуться до тебя, поговорить с тобой… И, знаешь, когда это случилось, в какой-то момент я осознала, что никаких чувств, кроме глубокой дружеской привязанности, у меня к тебе не осталось. И, скорее всего, это даже к лучшему. Правда.Занавес. Такого поворота я не ожидал.— Что?… К лучшему?… Лиза, что ты несёшь, — не могу поверить собственным ушам, — какая дружба? Какая привязанность? То, что между нами вчера произошло, друзья обычно друг с другом не делают. Ты боишься своего генерала и поэтому сейчас стоишь и сочиняешь весь этот бред? Ты ведь любишь меня, я это вижу. Я чувствую это. Даже не пытайся меня обмануть.— Ракитин тут ни при чём, — вздыхая, закатывает она глаза. — Я не знаю, каким языком ещё тебе объяснить. Дело во мне, понимаешь? Да, ты мне не безразличен. Да, за время нашего знакомства ты стал очень дорог мне. Но никаких любовных чувств я к тебе не испытываю. Сколько ещё раз мне нужно это повторить, чтобы ты меня наконец услышал?— Двух раз было достаточно, — тут же откликаюсь я подавленным голосом. — Я уже понял, что вы пытаетесь сделать мне больно, Елизавета Юрьевна. Хотите оттолкнуть меня. Ложь во благо — кажется, так это называется?— Земцов, да у вас, похоже, мания величия, — усмехнувшись, произносит она. — Не хочу вас огорчать, но, позвольте открыть вам глаза на одну очень важную вещь — вы не центр Вселенной, и земля не крутится вокруг вас.— А вокруг кого она крутится? Неужели вокруг вас? — парирую я. — Только, знаете, вряд ли это даёт вам право манипулировать людьми, использовать их а затем выкидывать, как никому не нужные старые вещи. Удар. Снова. Только теперь уже настоящий. По лицу. Увесистая звонкая пощёчина. Согласен. Заслужил.Краем взгляда я увидел, как на её глазах проступили слёзы. Идиот. Сказал, не подумав. Но теперь уже поздно что-то исправлять. За долю секунды она покинула из номер, не издав при этом ни звука. Это было начало конца.Всю конференцию и обратный полёт мы провели молча, вдали друг от друга. Общались только лишь по профессиональным и рабочим вопросам в присутствии наших коллег, журналистов и иных участников медицинской конференции. Я сглупил. Из всего того, что было тогда в моей голове, я произнёс вслух именно это. Идиот. Конечно, я так не думаю и не думал никогда. Это всего лишь эмоции. Верю ли я в её слова? Не знаю. А что, если она права и я действительно всё это время жил через призму розовых очков? А ведь она права. Прошёл год. Да и за что ей любить меня — психически неуравновешенного бывшего наркомана?В аэропорт мы прибыли поздно вечером. Ехать на квартиру к Покровской я не хотел. Не в таком состоянии. Единственным местом, где моя душа чувствовала себя спокойно, была клиника. Туда я и отправился. Естественно, идея остаться незамеченным с самого начала была провальной. Благо, дежурил сегодня Затонский: мы с ним бегло обменялись рукопожатиями и парой формальных фраз ради приличия, на мою просьбу не тревожить начальство лишними известиями он ответил понимающей улыбкой — мужская солидарность, как никак, — а затем мы разошлись, как в море корабли. Он к пациентам, ну а я — спать, в ординаторскую.***— Надо же, — как гром среди ясного неба, раздался отчётливый женский голос прямо за моей спиной, — Платон Ильич, да собственной персоной. Что ж, с приездом вас.Смотрю на время — ровно два часа дня. А я-то рассчитывал на третью мировую с самого утра.— Благодарю, Марина Викторовна, — ответил я, отвлекаясь от экрана компьютера, — и я тоже очень рад вас видеть.— Так рады, что даже не удосужились сообщить мне о своём приезде, — усмехнулась та. — А ночевали вы, видимо, здесь, — указала она рукой на сложенные в стопочку постельные принадлежности, спокойно себе лежавшие на краю дивана.— Так получилось. Нелёгкая выдалась поездка, — вежливо пытался подобрать я слова, — да и вас смущать не хотелось.— Нелёгкая — мягко сказано. Уж не знаю, что у вас там произошло в этом Петербурге, Платон Ильич, — начала она, присаживаясь напротив меня, — но отныне у нас снова свободна должность заведующего отделением женской консультации. Филатова написала заявление на увольнение сегодня утром. Признавайтесь — ваших рук дело?Заявление. На увольнение. ?А я смотрю, вы зря времени не теряли, Елизавета Юрьевна? — мысленно подумал я. Внутри всё похолодело и сжалось комком, но виду я не подал.— Мне кажется, что вы немного не по адресу. Я не в курсе дел Филатовой и не нанимался к ней личным секретарем. — Платон Ильич, — поспешно перебила она меня, внимательно заглянув в мои глаза, — давайте вы не будете ломать тут комедию. Я не хочу особо вдаваться во все подробности, поэтому просто слушайте внимательно: вот здесь, — она демонстративно подняла вверх небольшую офисную папку у себя в руках, — указан адрес проживания Елизаветы Юрьевны. Не знаю, зачем я это делаю, но мне почему-то кажется, что он вам сейчас очень нужен. Думаю, дальше вы справитесь без меня.Не проронив больше ни слова, она аккуратно положила папку на стол передо мной, поднялась на ноги и хотела уже было уйти восвояси, как вдруг какой-то чёрт всё-таки решил дёрнуть меня за язык: — Вам не следует предоставлять такую информацию кому попало. Заберите.Я увидел искреннее удивление на её лице. Да что уж говорить, я и сам пребывал в лёгком недоумении от своего же решения. Опустил ли я руки? Не знаю. Но сейчас вламываться в её личное пространство было бы неправильно. Ведь логично, что если она увольняется — то вряд ли это от большой любви ко мне, и вряд ли сейчас она захочет меня видеть. А может, она таким образом вообще решила поставить точку в наших отношениях? Отношениях, которых никогда и не было. И уже никогда не будет.Нужно время. Время, чтобы научиться жить без неё. Теперь уже навсегда.— Вы уверены, Платон Ильич? — переспросила та и, прочитав ответ в моих глазах, задумалась о чём-то на секунду, а затем, сунув руку в карман халата, достала оттуда связку ключей и так же положила их передо мной. — На время вашего отъезда я перебралась к родителям: не хотелось оставаться одной, да и надо было уже постепенно налаживать контакт с сыном. Обратно я пока что не возвращалась — квартира пустая и полностью в вашем распоряжении. Хорошего дня.Она вышла, не дожидаясь никакой реакции с моей стороны. ?Спасибо? — мысленно поблагодарил я её, а затем полностью погрузился в работу. Настроение у меня сегодня было крайне отвратительное. А к концу дня стало ещё хуже. Не знаю, какими мыслями заплыла моя голова в тот момент, когда я покупал себе бутылку ?Hennessy? в круглосуточном магазине, но мне явно хотелось отвлечься от всего того дерьма, которое кучей свалилось на мою голову за последние несколько дней. И вместо того, чтобы в здравом уме и трезвой памяти рационально оценить всю ситуацию и придти к разумному заключению, я решил напиться до беспамятства и гори оно всё синим пламенем.***— Земцов?Фак. Второй раз за сегодня. Или первый за завтра?… В общем, не важно, в какой последовательности, но эта женщина снова и снова так нагло и бесцеремонно вторгается в моё личное пространство. В своей квартире. Но это уже совсем другой вопрос.Она устремляет на меня свой вопросительный взгляд, мол, ну давай, друг мой, объясняйся. Как будто я знаю, что говорят в таких ситуациях. Мне стыдно и одновременно настолько плевать на все существующие в этом мире проблемы — очень странное ощущение. Я не пьян. Я слегка расслаблен, но мой разум пока ещё находится под моим контролем. Пока ещё.— Марина Викторовна, п-простите, ради Бога, — сожалеющим тоном наконец отвечаю я. — Мне ужасно неудобно и я пойму, если прямо сейчас вы отправите меня собирать вещи.— В таком-то состоянии? — усмехается она. — Платон Ильич, я, по-вашему, совсем бессердечная?— Ну, не то чтобы совсем, конечно, — мда, пьяные шутки явно не мой конёк.— Ах, вот как, — ахнула та, широко разводя руками. — Ну, знаете, Земцов, могли бы и слукавить ради приличия.— Нет, Марин, — в какой-то момент на меня нашла серьёзность, я поднялся с места и двинулся ближе к ней. — Признаться честно — у вас очень доброе сердце. И сколько бы вы не старались прятаться за маской ?железной леди? — я вас вижу насквозь.Пауза. Ненавижу паузы. Не понимаешь, чего от тебя хотят в этот момент — то ли убить, то ли, напротив, расцеловать.— Доброе, — наконец, задумчиво произносит та, глядя мне в глаза, — только вот, увы, никому не нужное.Одна, две, три секунды — ?мне нужное? — наконец проскальзывает в моём подсознании.Всё происходит в одно мгновение: я замыкаю руки на тонкой талии и резко тяну её на себя. Покровская теряет равновесие и, еле успевая упереться ладонями в барную стойку по обе стороны от меня, падает прямо ко мне в объятия. Поцелуй — властный, пьяный и страстный. Самоконтроль летит к чертям: чувствую, как она выдыхает сдавленно, когда я грубо вжимаю её тело в холодную стену напротив окна, скользя губами от скул к ключицам. — Ну, хватит… тише. Всё, — останавливает она меня шёпотом у самого уха. Внимательно смотрю ей в глаза: демоны в моей голове негодуют, горстями раскидывая пепел по спутанному сознанию.— Я не Филатова.— Я знаю.Ещё несколько секунд мы молча смотрели друг на друга, осознавая, что это не ошибка. Что это — именно то, чего мы сейчас хотим. Мы оба. Ни на мгновение у меня не возникло мысли, что я делаю что-то неправильно. Я хотел её. Именно её, и никого другого. Возможно, во мне сейчас играет обида, возможно, я пожалею об этом в будущем — но это всё будет завтра. А сегодня есть лишь мы. Вдвоём. И никого больше.***POV ЛизаСпустя две неделиЧашка горячего чая согревает меня прохладным осенним вечером. Я сижу на диване, укутавшись в три одеяла, и равнодушным взглядом прожигаю экран своего мобильника, лежащего напротив. ?Видимо, не в этой жизни? — усмехаюсь я про себя, как вдруг на экране огромными буквами высвечивается ?Савина?. Нажимаю ?принять вызов? и ставлю на громкую — так удобнее и создаётся ощущение, что ты не единственный живой человек в этих четырёх стенах.— Ну, что, Елизавета Юрьевна, выкладывай, — раздаётся звонкий девичий голосок на том конце провода.— Знаешь, а я даже не удивлена, — усмехаюсь я в трубку, — что всё так получилось. Это ведь вполне в его стиле — засматриваться на каждую красивую юбку, прошедшую мимо, — закатываю глаза и собираю мысли в кучу. — Короче говоря, как ты и предполагала, в отпуске он нашел себе какую-то немку, влюбился и собирается на ней жениться. Предложил остаться друзьями. Я согласилась.— Выходит, пришел конец крепостному праву? – хихикает та, я же в ответ молчу. — Ну, а что Земцов?— Марин, пожалуйста, — останавливаю я её, — не напоминай мне о нём. Мне тяжело от одной только мысли, что я причинила боль человеку, которого люблю. Я ведь теперь даже в глаза ему посмотреть не смогу. Да и он не простит.— Значит, всё-таки уезжаешь?— Да, завтра возьму билеты, — вздыхаю, глядя в окно, как вдруг моё душевное спокойствие нарушает внезапно пришедшее на телефон уведомление. — Марин, подожди, пожалуйста, — машинально предупреждаю я, — мне тут письмо пришло на почту, кажется это из клиники.— Из какой это ещё клиники? И почему я не знаю?… Ага. Секретики, значит, Елизавета Юрьевна, — тараторит в трубку Марина, но я её уже не слушаю и не слышу. — Алло? Лиза? Ты там живая?… — Марин… — спустя несколько секунд, дрожащим голосом протягиваю я. — Кажется, я беременна.