3. Вечер откровений (1/1)

Вот уже как неделю я работаю на новом месте под руководством своей бывшей пациентки — прямо сценарий очередного сериала для домохозяек. Новое рабочее место меня вполне устраивает, с коллективом у нас сложились более-менее хорошие отношения, а в особенности с нашим высокоуважаемым начальством — Мариной Викторовной. Мы почти сразу нашли общий язык, и сложилось такое впечатление, будто мы с ней были знакомы уже много лет. Позавчера вечером она познакомила меня со своим трехмесячным сыном — Савелием, тем самым мальчиком, который родился на моих руках. Я в свою очередь рассказал ей об Артёме, что он вот-вот должен был ко мне приехать. Мы договорились, что обязательно должны погулять в парке вчетвером. Я не знаю, какими силами, но рядом с ней мои душевные раны постепенно затягивались, и я начинал снова жить… полной жизнью. Да, однозначно, эта женщина была мне симпатична. Во всех смыслах. Но, разумеется, ни о каких отношениях между нами и речи быть не могло. Я всё ещё был морально сломлен предыдущим горьким опытом и совершенно не был готов вновь открывать своё сердце кому-то. Тем более, как мне недавно стало известно, у Покровской имеется и своя личная трагедия. Я четко помню все события того дня, когда её привезли к нам на скорой, и могу с точной уверенностью сказать, что ни о каком муже тогда не шло и речи. Но я не хотел лезть не в своё дело. Если она когда-нибудь сочтёт это нужным — расскажет сама. А пока что ни ей, ни мне не хотелось омрачать наше прекрасное общение призраками прошлого.— Не помешаю, Платон Ильич?— Вы, Марина Викторовна, априори не можете мне помешать, — ответил я, откладывая в сторону только что просмотренные мною анализы пациенток.— Вот и замечательно, — голос её был на удивление резковат. — Дорогой наш доктор Земцов, — прошла она внутрь ординаторской, вальяжно располагаясь на диване, — я конечно всё понимаю, вы у нас человек новый, неадаптированный, но нужно как-то брать себя в руки и побыстрее включаться в работу.. — Простите? — искренне удивился я. — А что, собственно, произошло?— А вы не догадываетесь? — усмехнулась та. — Ну хорошо. Тогда объясните мне, пожалуйста, почему ваша пациентка, с повышенным давлением, с поздней беременностью не лежала в стационаре для подготовки к плановому кесареву?— А-а, так вот вы о чём, — закатил я глаза. — Ну хорошо, объясняю: пациентка Мельникова дважды писала отказ от госпитализации, в свою очередь я лично трижды проводил с ней разъяснительную беседу, осведомляя обо всех рисках. На последнем плановом обследовании она вроде как согласилась и должна была утром приехать, но ночью…— Я прекрасно знаю, что случилось ночью, Платон Ильич, — перебила она меня. — Ваше счастье, скажу я вам честно, что по всем документам врачебной ошибки не было. Но если родственники вдруг решат заявить о своих претензиях к клинике… вы хоть представляете, какой удар они нанесут по нашей репутации?— Марина Викторовна, как бы там ни было, я готов взять всю ответственность на себя. Так что, когда придут эти самые родственники, направляйте их сразу ко мне. Я могу до мельчайших деталей на пальцах разъяснить им всю ситуацию со всеми вытекающими так, что после этого у них рука не поднимется куда-то там идти и жаловаться на вас.— Повторюсь, Платон Ильич, ваше счастье, что пока я вам верю, — высказалась Покровская, поднимаясь на ноги, — но учтите, что доверие имеет свойство пропадать.— Непременно учту, Марина Викторовна, — отозвался я, когда та уже покинула кабинет. Да, хорошее начало выдалось, что уж сказать. Наступал вечер. Рабочий день подходил к концу. Все мои коллеги постепенно расходились по домам — все, кроме меня. И нет, это вовсе не из-за моей великой любви к медицине, а попросту потому, что дома-то здесь у меня ещё и не было. Всю эту неделю я жил в недорогой гостинице в трех остановках от клиники, параллельно подыскивая себе какую-нибудь приличную квартирку. И что вы думаете, — вчера вечером они (руководство гостиницы) объявили о том, что временно закрываются на ремонт. Ну просто прекрасно. Пришлось временно разместиться на работе, выпросив себе внеурочные дежурства. Даже представить не могу, как буду смотреть в глаза Покровской, если вдруг она прознает об этом. Особенно после сегодняшнего-то происшествия.— Платон Ильич, там Мегера Викторовна, сказала, что зайдёт к вам, — оповестили меня коллеги перед уходом.Ну в этом я уже не сомневался. Эту женщину будто магнитом притягивало к нашей ординаторской.— Вы ещё здесь, Платон Ильич? — спокойным голосом спросила она, приоткрывая дверь.— А вас что, удивляет, что ваш подчинённый в рабочее время находится на своём рабочем месте?— Понятно. Обиделись, значит, — усмехнулась та. — Ладно, признаю. Днём я немного перегнула палку. Я ещё раз внимательно изучила медицинскую карту Мельниковой — она действительно писала отказы от госпитализации, вашей вины в этом нет. В конце концов, не могли же вы её силой положить в стационар, верно?— Марина Викторовна, я не считаю себя совсем уж крайним в этой ситуации. Безусловно, часть вины в произошедшем лежит на лечащем враче, то бишь на мне, — в этот момент я обернулся, и наши с ней взгляды неожиданно встретились. — Я просто не вижу смысла мусолить эту тему, что-то выяснять. И уж тем более не хочу ссориться с вами.— Ну вот и замечательно, — по-доброму улыбнулась она мне. — Слушайте, вот вы всё время работаете, работаете… неужели вам не хочется простого человеческого отдохнуть? Загрузили себя этими дежурствами с ног до головы: других значит лечите, а о своём здоровье вообще не думаете. Разве так можно? Знаете что, идите-ка вы домой…— Спасибо, конечно, за заботу, но мне и здесь неплохо отдыхается, правда.— Рассказывайте мне больше, ага, — закатив глаза, беглым взглядом прошлась она по нашей невзрачной ординаторской, — тут ведь даже прилечь нормально негде, разве что вон, на скрипучем диванчике, согнувшись в три погибели… какая уж после этого работоспособность… так, а это ещё что такое?Я обернулся — в углу, за невысоким комодом, преспокойно себе располагались и никого не трогали два моих чемодана, во всей красе представая перед Покровской с очень удачного для неё (и неудачного — для меня) ракурса. Вот и приплыли.— Подождите, я что-то не совсем понимаю… Платон Ильич, вам что, ночевать негде?!— Марина Викторовна, вы всё неправильно… это просто… уверяю вас, завтра же их здесь не будет…— Земцов, вы вообще в своём уме? — демонстративно развела она руками. — Ох, и за что мне такое наказание… так, ладно, дома разберёмся. А сейчас давайте, собирайте эти ваши вещи, поедем…— Куда поедем? — вопросительно уставился я на неё, пока до меня наконец не дошло. — Да вы что, да нет… мне не удобно… вы как себе это представляете вообще?— Нормально представляю, — перебила она меня. — Неудобно штаны через голову надевать. Собирайтесь, собирайтесь, кому говорю… что вы как маленький ребёнок-то, ей-богу? Если переживаете насчёт моего сына, то успокойтесь — он у моих родителей до пятницы. Неудобно ему. Уж лучше так, чем вы здесь будете бомжевать…Покровская в своём вердикте была непреклонна, и в конечном итоге я вынужден был согласиться. Чувствовал я себя при этом ужасно. Вы даже представить не можете, как это непрофессионально… я от стыда был готов сквозь землю провалиться. И что она только обо мне подумала? Наверное тысячу раз уже пожалела, что взяла меня на эту работу.— Проходите, проходите, не стойте. Вот вам, держите — чистое полотенце, постельное бельё и зубная щётка, — выдала она мне сей комплект, когда мы только зашли в её квартиру. — Спать будете в зале, на диване — он раскладывается, если что. Вроде всё… но, если вдруг что-то понадобится, вы говорите, не стесняйтесь, хорошо? — Да, мне кажется, что стесняться-то уже и нечего, — попытался я развеять ситуацию неудачной шуткой.— Ну не знаю, Платон Ильич, как показывает практика — от вас можно ожидать всё, что угодно, — пожала она плечами, уходя в сторону кухни. — Так, у меня тут есть вчерашний борщ и котлеты с рисом. Сейчас всё разогрею и будем ужинать. После ужина мы, наконец-то, разошлись по разным комнатам и занялись каждый своими делами. Я в сороковой раз прокручивал у себя в голове сегодняшний вечер, осознавая всю неловкость сложившейся ситуации. Я конечно же объяснил Покровской что, как и почему я сегодня собирался ночевать на рабочем месте, но какой-то неприятный виноватый осадок всё равно остался на душе. Я взглянул на часы — было уже три утра, а я всё никак не мог избавиться от своих мыслей и заснуть. Внезапно я почувствовал, как у меня пересыхает в горле. Отвратительное ощущение. Как можно аккуратнее, дабы не издавать лишних звуков, я поднялся с постели и отправился за стаканом воды.— Вам тоже не спится? Я чуть было не выронил стеклянный бокал из рук, когда услышал её голос у себя за спиной.— Напугали, Марина Викторовна, — честно признался я, вглядываясь в её потускневшие глаза. — А что это случилось с вашим настроением? Что-то произошло?— Нет, ничего, — устало покачала она головой. — На самом деле, ночью это моё обычное состояние. Вот уже третий месяц. Представляете, уже всё перепробовала — а нормально уснуть без этих чёртовых таблеток никак не получается. — Марина Викторовна, я понимаю, что это не моё дело, но если вы вдруг захотите выговориться — знайте, что я в любую минуту дня и ночи готов вас выслушать. Я абсолютно не настаиваю и вам конечно же виднее, что и как, но так получилось, что я сам находился в подобном состоянии и знаю, о чем говорю. Просто имейте ввиду.Она не ответила. И я полностью её понимаю — никому не нравится, когда лезут в его проблемы. Поставив стакан на место, я уже было хотел вернуться в свою комнату, как вдруг она тихим голосом прошептала мне в след:— Платон Ильич, вы хотя бы раз в жизни испытывали отвращение к собственному ребёнку?Я обернулся — по её щеке медленно скатывалась скупая слеза. Видимо, всё что могла, она уже давно выплакала. — Мой муж разбился в автокатастрофе три месяца назад, — продолжила она после короткой паузы, — всего через несколько дней после того, как родился Савва.— Соболезную, — единственное, что я мог выдавить из себя.— Он собирался навестить своих родителей в пригороде — так он мне говорил, — на этой фразе голос её надломился, она снова прервалась, сделав глубокий тяжелый вздох, — но он солгал. В ту ночь он погиб не один. С ним в машине обнаружили молодую девушку. Его родители, разумеется, не были в курсе. Первое время у меня всё это даже в голове не укладывалось… я не верила… не хотела признавать очевидное, потому что любила его. Представить не могу, какой же сволочью нужно было быть, чтобы бросить жену с новорождённым ребёнком одну в пустой квартире и уехать со своей любовницей чёрт знает куда. А я, знаете, думала, что мы семья, что у нас всё хорошо… что мы никогда… что мы…— Марин, тише… так, всё… тише… — я подошёл к ней вплотную и, приобняв за плечи, осторожно прижал её к своей груди, надеясь тихо и мирно её успокоить.— Я живу в этим кошмаром три месяца… три, слышите? Но главное другое — я думала, что справлюсь со всем этим благодаря сыну, но, не поверите, я даже смотреть на него не могу, — продолжала она сквозь слёзы, — все родные считают меня ужасной матерью, и знаете, в этом я с ними полностью согласна… но я ничего не могу с собой поделать, понимаете? Это невыносимо больно — видеть каждый день малыша, который ждет твоей любви и ласки, и понимать, что ты не можешь дать ему всего этого… будто бы есть какой-то внутренний барьер, который ты не в состоянии пересилить… — Бросьте, Марин… ну что за глупости? Вы сильная женщина, но сейчас в вас говорит боль и обида. Помните тот день, когда вы познакомили меня с сыном? Так вот, знайте — вы хорошая мать, это было видно по вашему отношению к мальчику, по тому, какими глазами вы на него смотрели… Всё в порядке. Просто на данный момент вы ещё не готовы отпустить свой гнев. Вы злитесь, вы морально разбиты, это нормально… и это пройдёт…Покровская всё ещё всхлипывала, но уже заметно реже — значит, мои слова на неё подействовали. Она слегка приподняла голову — так, что наши с ней веки оказались на одном уровне — и начала аккуратно смахивать оставшиеся слёзы с лица. Всё это время я не сводил с неё глаз. В какой-то момент мне удалось на долю секунды поймать её взгляд, а дальше произошло то, чего никто из нас не ожидал — я подался вперёд, и наши губы встретились. Мы оба поддались непреодолимому желанию, чувствам, страсти… И плевать, правильно это было или нет.— Не надо было этого делать… — томно выдохнула она в мои губы.Отстранившись, я вновь посмотрел на её лицо — её взгляд говорил об обратном.— Это непрофессионально, — продолжила Покровская, — служебные романы мимолётны и нестабильны, а нам ещё работать вместе. Вы уж простите, Платон Ильич, но вы мне нужны как хороший специалист а не любовник.— Какая же вы всё таки… железная леди, Марина Викторовна, — усмехнулся я. — Я начальник, вы подчинённый, — уточнила та, улыбнувшись, — так что давайте с вами договоримся — больше никаких подобных фокусов, хорошо? А теперь идите спать, Земцов. Завтра рано вставать.Будильник прозвенел ровно в пять утра. Не успел я разомкнуть глаз, как уже почувствовал манящий аромат свежеиспечённых блинчиков с кухни. Признаться честно, мне было немного неловко смотреть в глаза Покровской после событий прошедшей ночи. Я до сих пор и сам до конца не осознал, что это вообще такое было. А вот она, напротив, вела себя совершенно спокойно. С её стороны не было даже малейшего намёка на то, что между нами произошло. По правде говоря, меня это даже задело, но виду я старался не показывать. Что ж, коллеги так коллеги.На работу мы приехали вместе, но, кажется, никто не обратил на нас внимание. — Доброе утро, Марина Викторовна, Платон Ильич, — подбежала к нам постовая медсестра, стоило только засветить своей персоном в холле. — Платон Ильич, миленький, как хорошо, что вы пришли, а то ведь там у вашего кабинета уже очередь образовалась из пациенток, каждые пять минут про вас спрашивают.— О, вы уж поспешите, Платон Ильич, — усмехнулась Покровская, — а то ведь они прямо там и разродятся.— Марина Викторовна, к вам тоже уже подоспели… — продолжила девушка. — Сказали, мол, что вас предупредить должны были. По поводу должности заведующего женской консультацией.— А-а, точно, сегодня же уже восемнадцатое число… — схватилась за голову та. — Ну ладно, это даже к лучшему. Наконец-то в этом отделении наведут порядок. Вы тогда передаёте пожалуйста ей, что я сейчас подойду, хорошо?