Аddolcendo (1/1)

Этот мир перевернулсяВниз головойИ завис передо мнойВниз головой,Вокруг света обернулсяВниз головой,Убежал, вернулсяВниз головой,Закричал, качнулсяВниз головой.Я иду, я падаю, падаю, падаюВниз головой!Сплин, "Я падаю вниз головой"Слова Олега жгли меня еще долго после того, как их обладатель, наверное, уже успел их забыть. Во мне росло и крепло чувство неправильности, ненужности, непонятности. Лапина, которой спустя время я рассказала все свои беды, только тяжело вздохнула – в ее всегда жизнерадостных светящихся глазах не было ни намека на прежнюю беззаботность. Она просто не знала, как мне помочь.Весь февраль Олег практически избегал меня, кратко ответив на мой вопрос, что нам обоим нужно подумать и побыть в одиночестве. Странно, но это одиночество было отличным от того, что пожирало меня ранее – я была пуста, во мне не осталось ни слез, ни одной самой маленькой искры, чтобы снова зажечься. Однако, как ни странно, это приносило свои плоды – я могла полностью погрузиться в школьные проблемы, разучивание хоровых партитур и занятия с Александрой Анатольевной.В этот вторник в начале марта она была в приподнятом настроении и даже хвалила меня. «Moderato» Кюи был ужасно сложной вещью, и мне с трудом давались все эти пианистские штучки, которые Александра Анатольевна могла небрежно изобразить на клавиатуре, совершенно не раздумывая. - Саша, кисть помягче. Вот так. Давай с третьего такта, повторим еще раз.Старенькое фортепиано было не слишком хорошо настроено, но в тоскливом, чуть скрипящем пении его нот я чувствовала что-то родное, как бы глупо это ни звучало. Тихая мелодия пробиралась в глубины моей души и задевала в ней какие-то струны, о существовании которых я давным-давно позабыла. - Главное – что ты чувствуешь. Неважно, ошибешься ты, промахнешься или сыграешь чисто. Первостепенное значение имеет то, насколько важно для тебя то, что ты делаешь, то, что ты хочешь донести до слушателей.И если с сонатой и этюдом у меня не было никаких проблем, то исполнение Кюи ускользало от меня тенью. Понимание маячило где-то рядом, но этого было недостаточно. - Ладно, на сегодня хватит. Не забудь, что завтра хор на час раньше, - устало сообщила преподавательница, и я кивнула, расслабляясь и предвкушая возвращение домой и последующий сон.Я встала, быстро закидывая ноты в сумку. Было поздно, и я последней покидала здание музыкальной школы. Сыпал легкий снежок, было около трех градусов мороза, и в достаточно умиротворенном настроении я осторожно двинулась к знакомому дворику. Лужи, образовавшиеся днем, к вечеру покрылись прочным ледком, и я медленно скользила между ними, стараясь не упасть на обледеневший асфальт. Почти добравшись до заборчика, где я обычно и курила, я попыталась достать телефон, чтобы позвонить маме, но тут выдержка мне изменила, и я, поскользнувшись, с размаху упала набок, с силой припечатавшись левым локтем в лед.Боль вспыхнула огнем, и я взвыла, прорычав что-то нецензурное. Боль парализовала, от удара сбилось дыхание, и я лежала на асфальте, хватая ртом воздух и чувствуя текущие по щекам слезы, не в силах собраться и подняться на ноги. Я шевельнулась, и боль в руке прокатилась от пальцев до плеча, концентрируясь в сгибе локтя. Сильно болела ушибленная тазовая косточка. Я плакала, чувствуя себя совершенно беспомощной.Внезапно я услышала у входа во двор голоса. - Ладно, Леш, встретимся еще. Звони, давай, удачи! - Окей, может на неделе еще пересечемся. Пока.Я услышала, как человек повернул во двор – ботинки гулко стукали о лед и скрипели там, где он поскальзывался. Мне нужно было подняться, но я не могла, словно меня парализовало – рука не разгибалась, и я испугалась, подозревая, что там трещина или что похуже. - Эй, Кентова?Естественно, в начале десятого в пустынном дворике рядом с музыкалкой не мог появиться кто-то, кроме Чеширова. В месте моего падения было достаточно темно, так что, даже с трудом повернув голову, я не могла разглядеть его. - Ты упала? – голос его зазвучал непривычно мягко, и мельком у меня пробежала мысль, что таких ноток я никогда у него и не слышала.Вспоминая все произошедшее между нами, я должна была гордо ответить «нет», встать и уйти. Но моя рука разрывалась огнем, дико болел бок, и совсем не было сил оторваться от асфальта. - Да, - прохрипела я. – Кажется, я повредила руку. Левую.Чеширов наклонился рядом со мной и осторожно забрал из моих сведенных пальцев телефон, положив его в сумку. - Встать можешь?Я покачала головой и закрыла глаза, предвкушая то, что сейчас будет. - Тогда держись, - вздохнул он и наклонился еще ниже, хватая меня за здоровую руку.Осторожно потянув и придерживая за талию, Чешир поднял меня на ноги. Хоть он и был предельно осторожен, я взвыла от боли в потревоженной руке. Слезы все еще жгли мне глаза, и я поспешила отвернуться. - Сильно болит? Можешь разогнуть? – его голос звучал участливо, и я даже задумалась, не мерещится ли мне это. - Боюсь, что нет. Я упала прямиком на локоть.Он расстегнул мою куртку и осторожно ощупал локоть, заставив меня застонать, а потом попробовал разогнуть, игнорируя вырвавшийся крик. - Ну-ну, все, успокойся. Трещины или перелома вроде нет, но лучше бы тебе съездить в травму и убедиться. Идти можешь?Я сделала пробный шаг, опираясь на его руку, и вздохнула:- Кое-как могу. Дай мне телефон.Остановившись, я здоровой рукой позвонила маме и кратко описала ситуацию. - Да, мама. Я приеду минут через сорок. В Тушинскую? Хорошо. Да, ладно.Выключив мобильник, я кинула его в сумку. - Пойдем, я провожу тебя, - хмуро сказал Чеширов.Боль в руке время от времени заставляла меня поморщиться и стиснуть зубы, чтобы не плакать, и отвергать его помощь было бы верхом глупости, поэтому я молча кивнула и крепче сжала его предплечье. - Как занятия прошли?Понимая, что он хочет отвлечь меня от боли, я была благодарна ему за это и, вздохнув, ответила: - Более-менее. Она пытается заставить меня понять Кюи, который совершенно мне не дается.

Чешир нахмурился, что-то вспоминая. - Это то произведение с модуляциями и задействованием всей клавиатуры? Там еще где-то в середине был разложенный аккорд от низа до верха? - Ага, он самый. - Так это же проще простого.Я чуть повернула голову, глядя на его улыбающееся лицо. Он выглядел таким довольным, словно знал какую-то тайну, неизвестную и непонятную, все время ускользающую от меня в сплетениях мелодий. - Ну и что же это?Мы медленно тащились по темному пустынному переулку. В глазах Чеширова отражались редкие уличные фонари. - Эта мелодия о любви.

Я фыркнула, не доверяя его словам. Слишком уж просто все выходило. Не может эта сложная пьеса, настолько переполненная тоской и грустью, что мне она скорее казалась похоронной, сродни «Чаконе» Пахельбеля, может быть песней о любви. - Да нет, как-то не очень похоже.

Чеширов усмехнулся, покрепче перехватывая мою талию: - Ну, возможно ближе к экзамену ты это осознаешь. Насчет дуэта не говорили?Мы шли и разговаривали обо всякой мелочи, как совершенно нормальные люди. Постепенно мы выбрались на Пречистенку, обходя автобусную остановку. - Смотри, вон та бабушка небось подумала, какая красивая пара идет.Я не обратила внимания на бабульку, которую приметил Чешир, и вернулась в разговор: - Значит, ты собираешься в педагогический?Эта новость меня изумила. Чеширов – преподающий детям. Ухмыляющийся, дерзкий, наглый Чеширов-преподаватель. - Да, спасибо Александре Анатольевне, которая своим примером вдохновила меня быть педагогом фортепиано.- Вот уж не думала, честное слово. Не очень ты похож на препода, - со смешком констатировала я.А в голове все билась изумляющая меня мысль, насколько Чеширов может быть нормальным – все эти простые разговоры, дразнящие реплики, эта удивительная забота. Никакой злобной издевки, никакого ненужного пафоса или разговоров обо мне и Олеге. Падал легкий снег, боль вспышками напоминала о себе, а мягкий низкий голос Чеширова продолжал звучать: - Вот тогда я и решил бросить музыкалку. Надоело все это, не было никаких сил терпеть… А ты хотела когда-нибудь бросить?Я вздохнула, вспоминая свои бесчисленные истерики. - Конечно. Это как испытание – Кремнева прощупывает тебя. Если ты слаб или безволен – ко второму году обучения начинается настоящая травля, к третьему у тебя сдают нервы, а потом ты уходишь, проклиная ее и все на свете.Чешир хохотнул: - Никогда не думал об этом в таком свете. Но то, что ты сказала, очень похоже на происходящее. Значит, у тебя есть воля?Голос у него стал серьезнее. Мы подошли к метро, и я остановилась передохнуть перед спуском по лестнице. - Да. Мне было бы жалко все прошедшие года, ведь если я сдамся, то эти страдания и слезы были напрасны… Ладно, пойдем, уже поздно, а мне еще в больницу ехать.Мы начали медленно спускаться по лестнице – Чеширов спокойно, а я судорожно цеплялась за него в непонятной панике снова упасть и на этот раз что-то сломать. - Я всегда знал это в тебе – эту силу воли, эту ярость, эту неукротимую жажду добиться того, чего ты хочешь, - прошептал он мне на платформе.Я услышала каждое слово, несмотря на проносящийся мимо поезд, и меня обожгло от этого признания. Он всегда считал меня… достойной? Сильной? Добивающейся всего, что мне необходимо?Мы вошли в поезд, но сесть было некуда, и я прислонилась здоровым боком к противоположным дверям, устало прикрыв глаза. Чеширов слегка ткнул меня, и я открыла глаза: он протягивал мне наушник плеера. Благодарно кивнув, я взяла его.

Мужской голос с хрипотцой пел по-английски, и я поневоле вслушалась в текст.Birds flying high,You know how I feelSun in the sky,You know how I feel.Песня удивительно точно подходила к происходящему. Сегодня я почувствовала такое понимание, единение и легкость в общении с Чеширом, что все мои представления о нем переворачивались на глазах.Breeze driftin' on by,You know how I feel.It's a new dawn,It's a new day,It's a new lifeFor meAnd I'm feeling good.*Мы вышли на Щукинской, и он выпустил мою руку, вопросительно глядя на меня. - Все, наверху меня встретит мама с дядей, - горло почему-то перехватило, и я почти прошептала. – Спасибо, Леша. - Обращайся, если снова упадешь. Тебе повезло, что я сегодня встречался там с другом. Как бы ты добралась одна?Я молчала, осознавая его правоту. Как бы я добиралась по скользкому асфальту с раздираемым болью боком и травмой руки, я предпочитала не думать. - Ладно, беги давай. Будь умницей.Он наклонился, и я закрыла глаза, а после почувствовала легкое прикосновение губ ко лбу. Я вдохнула запах его парфюма – «Egoiste Platinum», Шанель, кажется, а когда открыла глаза, он уже входил в состав, идущий в сторону центра.***

Дома я оказалась уже в начале третьего ночи, уставшая и вымотанная после посещения больницы и последующего ожидания, пока меня примут. Сонный рентгенолог оповестил меня, что снимок ничего не показал – просто ушиб, и дядя отвез нас с мамой домой.Намазав больной бок и пострадавший локоть, я, по-прежнему не разгибая руки, кое-как разделась и нырнула в кровать. Подзаряжавшийся телефон пискнул, оповещая о сообщении, и я потянулась за ним.«Надеюсь, ты добралась, а с твоей рукой все нормально.»Улыбнувшись, я быстро напечатала ответ:«Да, я уже спать легла, просто ушиб, ничего серьезного. Спасибо, что помог. Спокойной ночи).»Я уже начала задремывать, когда телефон тренькнул у меня в руке.«Спокойной ночи).»***

Кремнева была на репетиции в приподнятом настроении, причину которого она сообщила нам после перерыва. - Внимание.Гробовая тишина, наступившая после этого слова, была такой осязаемой, что ее можно было пощупать. - Организаторы фестиваля «Семь цветов» одобрили нашу заявку. В апреле мы уезжаем в Санкт-Петербург, с двадцать третьего до двадцать девятого числа. В субботу, пожалуйста, предупредите родителей, что у нас будет родительское собрание по поводу денег и отъезда.Последующая репетиция больше напоминала избиение младенцев. Кремнева, заявив, что хор будет участвовать в конкурсе, нещадно спрашивала и спрашивала, отсеивая лодырей и фальшивящих, чтобы сформировать основной состав выступающих. - В субботу будет сдача партий. Освобожденных нет, всем явиться к трем часам. Поем со словами, без нот: «Кантата», «Вокализ», «Трисвятое», «Вдоль пустоши ветер», «Рябина», Мысливечек, «Stabat Mater» №7, 8, 13 и 14.В перерыве взбудораженные и возбужденные хористы вывалили в коридор к кофейному автомату, чтобы обсудить новость. - Мы должны всех порвать, - авторитетно заявляла Лапина Олегу, который хмуро качал головой. - Не факт. Слышал, что на это фестивале очень жесткое жюри и сильные коллективы.Чеширов, неслышно подошедший сзади, добавил: - Да вы представьте себе, сколько останется людей после сдачи партий – половина хора засыплется уже на Стабат Матере, не говоря уже о дальнейшей программе…Несмотря на видимую неприязнь к Чеширу, Олег согласно кивнул: - Пожалуй. Дай Бог, если хоть полтора десятка наберется…Я вздохнула и вставила свои пять копеек: - Ну, не скажите. Вы совсем недооцениваете хор. Малышня, конечно, будет сидеть в зале и слушать, но на последний день фестиваля их пустят петь, я думаю. Конкурс, конечно, будет исполнять только камерный хор, но это же и хорошо – меньше шансов налажать.Все трое воззрились на меня, и Лапина торжествующе добавила: - Вот! Тем более нам, альтам, бояться нечего, у нас сильная партия, мы всех вытянем вчетвером.

И я, несмотря на витавшее в воздухе напряжение, почувствовала облегчение, которого не испытывала уже много дней. Конкурс! Это значит, опять доведется испытать чувство трогательного единения, когда ты лишь частичка огромного организма, рождающего мелодии, заставляющие слушателей плакать и аплодировать стоя.Настроение у меня было приподнятым, и я надеялась, что ничто не омрачит его в эти месяцы.***

В четверг занятия фортепиано прошли замечательно – Александра Анатольевна не ругалась, была довольно терпелива и даже пару раз похвалила меня. - Молодец, вижу, что ты работаешь. Осталось совсем немного до экзамена, поэтому не расслабляйся. Скоро мы уедем в Питер, будет некогда заниматься, а потом уже сдавать… Давай, нужно собраться с силами.Я медленно шла домой по улице, и в голове у меня все еще звучали аккорды Кюи. Рука, как ни странно, в четверг уже не болела совсем, и я смогла нормально играть. Но эта неразгаданная тоскливая мелодия, царапающая душу, не давала мне покоя. Слишком давящая, она оставляла после себя гнетущее впечатление. Я не знала, на что она похожа, и вспоминалось улыбающееся и какое-то мечтательное лицо Чешира, когда он говорил о «Moderato».Возможно ли, что Кюи, когда написал ее, действительно считал, что эта тоскливая, щемящая песня о любви?..Аddolcendo (итал.) - смягчая, все более нежно.