war without love, love without war (сомнительная au) (1/1)

Времени катастрофически мало.

Нельзя медлить, нельзя, ни в коем случае. Если центр не получит шифровку в ближайший час, дело будет считаться проваленным. Ценная информация перестанет быть таковой. На гарнизон нападут, используя эффект неожиданности, и никто не успеет подготовиться к атаке. Погибнет много ни в чем неповинных ребят, а Флоран не сможет спать по ночам из-за того, что не спас их. Имел возможность и не спас. — Мсье Мот, осталось еще немного, — докладывает младший радист, не отвлекаясь от сосредоточенной передачи сигналов.

Талантливый новенький, еще совсем мальчишка. Его забросили прямиком в осиное гнездо, чтобы не дать пропасть таланту. Подставили. Воспользовались тем, что война не смотрит на возраст, она забирает всех, не обходя стороной ни единую живую душу. Не щадит и заставляет играть по своим правилам. Впитывать жестокость с самых ранних лет. Фло когда-то пришлось научиться тому же. — Поторопись, Матис. Немцы уже идут за ними, как собаки-ищейки, взявшие след. Флоран чувствует их приближение, буквально до покалывания на кончиках пальцев, но не может перенести место дислокации до того, как сведения попадут к руководству. Если они не успеют, им конец. Должны успеть. После последней отправленной буквы, входная дверь слетает с петель. Двоих солдат, охраняющих радистов, устраняют тут же, стреляя на поражение, на остальных направляют дула автоматов и на немецком требуют следовать за ними. Фло понимает, что сопротивление бесполезно. Что он сделает семерым вооруженным фрицам в одиночку, даже если успеет выхватить из кобуры пистолет? Матис ему не помощник, впрочем, как и Кристен, девочка-ассистентка, не успевшая окончить школу. Неопытные дети, им бы еще книжки читать и на танцы бегать. Но война решила иначе. Их ведут, заломив руки за спину, по пустынной улице. Заводят в парадное неприметного двухэтажного дома и разделяют, направляя заключенных в разные стороны. Флорана тащат по лестнице вниз, откуда веет сыростью и могильным холодом. Сразу в пыточную или пока в камеру, чтобы как следует подумать о совершенных преступлениях против Рейха, сложно сказать наверняка. Фло не старается отгадать. Он идет с гордо поднятой головой и заведомо смиряется с любой уготованной ему участью. Главное, что данные в штабе. А своим подопечным перед захватом Мот шепнул во всем винить его. Их отпустят, они верны Германии, а за то, что французский шпион заставил законопослушных граждан работать не на благо священной страны, отвечать будет только французский шпион. Его грубо толкают в полутемное помещение. Хотят, чтобы пленник упал на колени, но Флоран не балует их таким зрелищем. Упрямо стоит на ногах и на десяток секунд закрывает глаза, чтобы поскорее привыкнуть к освещению. Он украдкой осматривается, замечая нетронутые штукатуркой стены с ввинченными в них металлическими кольцами для длинных цепей, невысокие сводчатые потолки, маленькое окошко, забранное изнутри и снаружи решетками. Каменный мешок.

Рассмотреть того, кто сидит за столом, невозможно. Он специально прячет лицо в тени, а свет от лампы направлен прицельно на посетителей просторного склепа. Фло проще, когда он видит противника, но его предпочтения не учитываются. Было бы удивительно, если бы у него спросили мнения по поводу происходящего, и очень неплохо. Но нет, француз лишь гость на этом празднике жизни. Или смерти. Револьвер отобрали при обыске, запястья крепко связали, без шанса вырваться и спастись бегством. Хотя это было бы признанием трусости. Ему не выбраться из нашпигованного фашистами здания живым, так нужно принять свой приговор достойно. Как учили в разведшколе.

— Verlasse uns, ich werde selbst ein verh?r durchführen [оставьте нас, я сам проведу допрос], — властно звучит в тишине, эхом разносясь по комнате.

Этот голос. Флоран не забывал его. С того самого момента, как война развела участника движения Сопротивления и сторонника Муссолини по разные стороны баррикад. Но это не может быть Микеле. Только не здесь. Ему нечего делать в таком ужасном месте, он всегда предпочитал комфортные личные кабинеты. Статус позволял итальянцу выбирать лучшее и не оказываться в богом забытых окрестностях. И тем не менее, когда солдаты выполняют приказ, Фло убеждается в обратном. Мужчина поворачивает лампу к себе, и сомнений никаких, все становится слишком очевидно. Его Микеле. Родной, ласковый, с такой теплой искренней улыбкой, которую нельзя забыть так же, как и его голос. Сейчас он улыбается робко, одними уголками губ, будто разучившись. И Флоран не знает, чего от него ждать. Микеланджело подходит и развязывает узлы на веревках. Прижимается, горячо дыша в шею, обещая едва слышно:

— Я выведу тебя отсюда. Почему его угораздило спутаться не с теми людьми? Почему Мота угораздило спутаться не с теми? Почему их угораздило влюбиться друг в друга? У Фло очень много вопросов, но их некому задавать. Он целует Микеле, а после устраивает с ним спектакль для тюремщиков. — Не надо, пожалуйста!.. — надсадно кричит француз, реагируя на опрокинутый Локонте стул. Офицер с грохотом роняет на пол лампу и придавливает осколки до противного хруста. — Хватит, прошу вас! Пожалуйста, хватит! Он гремит цепями, одновременно нажимая кнопку за неприметной навесной полочкой. Практически бесшумно в стене открывается проход, и Микеланджело тянет к нему Флорана.

— Прекратите, умоляю, прекратите! Я все скажу!.. — Иди прямо и никуда не сворачивай, — шепчет Микеле, не отводя взгляд. Старается запомнить каждую черту, чтобы никогда не растерять воспоминания.

— А ты? — Фло, до последнего уверенный в том, что они уйдут вместе, не понимает, почему он идет один. — Мне нужно закончить, — итальянец напоследок оставляет нежный поцелуй на его губах. — Иди. Флоран хочет возразить, но наглухо запертая дверь разделяет его и Микеланджело. Теперь уже навечно. С тяжелым сердцем он удаляется все дальше и дальше и, наконец, видит свет в конце извилистого коридора. Мечтать об этом еще пару часов назад казалось безумием, но ему повезло. Повезет ли в следующий раз, заведомо неясно. Колесо Фортуны делает оборот. Оказавшись внезнакомом переулке, француз ищет опознавательные знаки, чтобы сориентироваться. И мгновенно падает на землю, прикрывая голову руками.

Взрыв. Настолько сильный, что выбивает стекла в окнах особняков, стоящих поблизости, а Фло слегка оглушает. Он не сразу оборачивается, чтобы посмотреть, что и где рвануло, но когда делает это, с трудом подавляет в себе истерику. Тот самый дом. Тот самый, из которого он сбежал. Матиса и Кристен давно выпустили, а Микеле..

Он не имеет права на эмоции. Он ни на что не имеет права, ни на любовь, ни на себя. У него есть долг, цель, принципы, которым нужно следовать. Кому нужно, если его жизнь завершилась ровно в ту минуту, когда здание превратилось в тлеющие развалины? Точно не ему. Правителям, главнокомандующим, всем, кто не наигрался в детстве. А сколько еще жертв необходимо принести Флорану, чтобы война насытилась и отступила, скольких потерять, скольким сломать судьбу? Сколько причинить боли и сколько вынести самому, чтобы притупить скорбь, разъедающую изнутри? Одному богу известно. — Не думай, что тебе удастся от меня избавиться, — позади вдруг раздается голос, который нельзя забыть.

Фло не верит, списывает услышанное на галлюцинации, но Микеле обгоняет его и улыбается. Как когда-то, той теплой искренней улыбкой.