Часть 3. (1/1)

О, молодые генералыСвоих судеб!(Марина Цветаева — Генералам двенадцатого года)Эжен, как обычно, появился с букетом только что срезанных цветов, и, дожидаясь пока вернётся Пьетро, его слуга, умчавшийся наполнить вазу свежей водой, ласково баюкал своей подарок, как баюкает любимого ребёнка заботливый родитель. Молодой француз был весь погружен в насладительное созерцание прощальных даров осени, а князь Александр, исподволь, любовался им — высоким, статным, совершенно недоступным, порой насмешливым, а временами задумчиво - нежным. — Вам придётся сегодня долго терпеть моё общество, князь. Нет, я сам, — обратился Эжен уже к Пьетро, потянувшемуся было к букету. — Отчего же терпеть? – удивился князь. — От того, что мой милый кузен, наш дорогой Андре, страшно занят. И попросил меня вас развлечь. — Нет, в свой вопрос я вложил другой смысл.— Я понял. Эжен отступил на шаг от столика, любуясь цветами, после вернулся, чуть повернул вазу влево, одобрительно кивнул и уже прочно обосновался в кресле. — Да, я понял, — произнёс он, разглядывая один из перстней украшавших его пальцы. — Вы терпите моё общество, потому что обязаны мне жизнью. А мил вам Андре. И если он вам мил, чтобы порадовать его, вы должны съесть всё, что приготовил вам Пьетро сообразно с вашими вкусами. Он сущая находка, мой слуга, расторопен без суетливости, угодлив без льстивости. — Что же, совсем не имеет недостатков? – вопросил князь, поглядывая с непонятной для него самого неприязнью на смуглого, проворного, не без изящества одетого слугу Эжена.— Если и есть, то он их ловко прячет.Пьетро, в этот момент, подносил своему господину чашу для омовения рук, и князю Александру вспомнился пруд в его имении, Невзоровке, белые лебеди в этом пруду, их гибкие шеи и плавное, неторопливое скольжение по воде. Может статься, что нет уже ни птиц, ни родового гнезда, а если дом и не сожжен, всё, что было князем так старательно и любовно обустроено для себя, своих исследований, безжалостно разрушено суеверными крестьянами, давно уже записавшими барина в чернокнижники.Пьетро занялся им, рана в плече ограничивала свободу действий князя, поэтому слуга быстро обтёр его руки влажным полотенцем. — Если хотите, он останется и поможет вам с обедом.— Благодарю, я, как – нибудь, справлюсь сам.Князю совершенно не хотелось выглядеть в глазах насмешливого Эжена неразумным младенцем, которого кормят с ложечки. — Князь, князь, не сердитесь. Волноваться вам вредно, если вам станет хуже, кузен возьмёт, да и вызовет меня на дуэль. Смерть Андре будет означать, что множество раненных, среди которых есть и ваши соотечественники, останутся без его врачебного внимания, моя же смерть… — Эжен притворно горестно вздохнул, — моя не останется неотомщенной. Моя гибель будет означать для Пьетро крушение всего мира, а злить корсиканца опасно. Пьетро родом оттуда же, откуда и наш Император. Слуга, заканчивающий последние приготовления к обеду, горделиво вскинулся, с благодарностью принимая столь высокую оценку своей персоны, и в его манерах угадывались другие, более четко и талантливо выверенные манеры и жесты хозяина, которым он старательно подражал. — Молодец, можешь быть свободен. Петро был отослан лёгким движением руки. И князь Александр не без тоски уставился на предложенное ему угощение: бульон в чашке, овощное рагу. — Приятного аппетита князь. Пьетро наловчился растапливать самовар, как принято у вас, у русских, и чуть позже подаст вам чай. Если Андре предпочитал избегать за совместными трапезами столь нелюбезных сердцу, вернее, желудку князя Александра мясных блюд, Эжен, напротив, ел их и с большим удовольствием. — Вам что - то нужно князь? – поинтересовался он, встретив очередной взгляд, — мне кажется, Пьетро обо всём позаботился. — Собираюсь с силами. Князь Александр, у которого не было выхода, пригубил чашку с бульоном, и ощутил прекрасный, вызывающий желание продолжать дальше, вкус. — Как я и говорил, талантам Пьетро нет придела. Он, как вы русские шутите, может сварить кашу даже из kochergi. — Топора, — поправил князь. — Не суть важно, — отмахнулся Эжен, — или, вы будете спорить? Их странное знакомство началось в ироничной тональности, молодой француз умудрялся подшучивать, даже спасая князя Александра из пламени пожара, увы, не случайного, увы, сотворённого русскими, в такой же ироничной тональности оно и продолжалось. Но князь Александр готов был поклясться — это игра. — Князь, не вздыхайте, я не Андре, меня не разжалобить и вам придётся съесть всё до последней ложки. Боже! Как прекрасен этот гусиный паштет. — Я вздыхаю, от того, что вспоминаю обстоятельства нашей первой встречи.— Чудовищно! — воскликнул Эжен, он, ухаживая сам за собой, наполнял бокал вином, — чудовищно… Я нахожу книги, изданные у меня на родине, в этом доме, вижу прекрасные картины, изысканную мебель, и трудно понять, как может сочетаться подобная утончённость вкуса с таким варварством повадок. Говорят, в диких племенах есть привычка питаться друг дружкой, но на то они и дикари, недалеко ушедшие от представителей животного мира. Но вы — люди, люди, лучше говорящие на французском, чем на русском, и, будучи образованными, поступаете подобным образом! Может быть, стоило оставить раненным, которых не смогли вывезти, яд?— Травиться, как крысы? – князь Александр неодобрительно покачал головой. — Как Пьетро ловко поджаривает тосты, у меня был слуга до него…Эжен с наслаждением захрустел поджаренным хлебцем, что выглядело, если учитывать тему их разговора, очень двусмысленно, кинув насмешливый взгляд на князя. — Не хотите ли? Пьетро, отчего - то, вас их лишил. Уверен, вы мигом поднялись бы с постели, если бы налегли на мясо и вино, а не запивали чаем табачный дым. Входи, милый. — Вы намерены меня уморить?! – воскликнул князь Александр, увидев, как вслед за самоваром слуга Эжена вносит блюдо с пирожками, возвышающимися щедрой горкой. — Князь, вы наш пленник, пленник своего ранения, пленник обстоятельств, у вас просто нет выбора. Пьетро переменил у князя блюда на подносе, и чай ароматно дымился, а пирожки были не такими уж большими — всего на один укус. Желая быстрее добраться до своей любимой трубки, князь Александр мужественно прошёл и через это испытание, а после уже сам Эжен подал ему кисет с табаком и всё остальное, необходимое. — День сегодня жаркий, пожалуй, стоит открыть окно. Неужели вас ещё тянет курить? Не много ли дыма в случилось в вашей жизни в последнее время? — Это другой дым. — Скажите мне, князь, если судьба будет милостива к вам, вернувшись в строй, каково будет воевать против тех, кто был к пленнику так добр?— На войне, как на войне. Пара затяжек, да ещё после сытного обеда, и душа князя Александра едва ли не воспарила в небеса, не только одна душа, но и готовая прихватить с собой его грешное тело.— Смотрите, к нам гостья!Влетевшая изумрудная, с чёрной оторочкой крыльев бабочка, не торопилась покинуть комнату. — И её опалил пожар Московии… не нуждается ли и она в услугах милого Андре? Утолив свою любознательность, облетев комнату широким кругом, гостья устремилась к цветам и всё вместе: Эжен, стоящий у окна, бабочка украсившая собою букет, то складывающая изумрудные крылья и демонстрируя чёрную, кружевную их изнанку, то вновь их раскрывая, составляли невероятно прекрасную, радующую глаз композицию. — Из вашей любви к постижению тайн природы, князь, — заметил, с улыбкой, Эжен, — вы сейчас, с большим удовольствием, словили бы её сачком, а после усыпили бы и распяли, что я нахожу едва ли не более греховным, чем распятие живого человека. Тайна познаётся любовью.Князь Александр в ответ щедро пыхнул дымом и бабочка, испуганно встрепенувшись, вылетела в широко распахнутое окно. Ритмичное постукивание трости означавшее приближение Андре, отчего - то, вызвало у князя досаду. Выразилась ли, вопреки его воле, эта досада на лице, он не знал. Но Эжен легким, быстрым шагом приблизился к постели, присел, провёл, совершенно неожиданно, кончиками пальцев от подпаленного виска до середины подбородка и так же легко, напоминая движениями в чём - то полёт бабочки, уже оказался в кресле. Молодой француз поигрывал бокалом, и был таким скучающим, таким томным, хотя бесенята в его глазах так и плясали.Андре входил, смущённо улыбаясь, топтался на пороге, тянул за собой дверь. Спрашивал о самочувствии, князь Александр отвечал на его вопросы совершенно машинально. Эжен уговаривал кузена присесть, отдохнуть, предлагал налить вина или чай, если самовар ещё не остыл, участливо и заботливо. Князь Александр ловил подтверждение зародившейся надежде в каждом ответном, мимолётном взгляде Эжена на него, каждой игривой интонации, каждом жесте. — Да, да, безусловно, да. Князь Александр может простудиться, — Эжен затворял окно, и задёргивал лёгкую занавесь, — не приведи господь, окно раскроется, раз от разу ночи здесь становятся всё холоднее и холоднее. Князь словно вновь оказался в плену огня, из которого не было выхода, с той лишь разницей, что этот пылающий плен он покидать ни за что не желал. И, как и в том, в этом огненном круге он бы не один.