chapter one (1/1)

Дживон мёрзла. Она ледяными пальцами обхватывала узкие плечи, прижимала к груди согнутые в коленях ноги, изо всех сил пыталась выровнять дыхание, чтобы не дрожать так откровенно, однако никак не могла согреться. Тёплое пуховое одеяло совсем не помогало, а большая кровать казалась ужасно ненавистной. Просто потому что была пустой. Дживон в очередной раз шмыгнула носом, перевернулась на правый бок и вновь немигающим взглядом уставилась в полумрак, пытаясь совладать с трясущимися губами. Ей обидно и больно было до слёз, до нервически искусанных губ, до съедаемого всю душу непонятного чувства, которое вряд ли имело хоть какое-то ясное название. Она, во всяком случае, такого не знала. Пак Дживон больше всего ненавидела ночи. Ненавидела и страшилась. Потому что они были пустыми, совершенно одинокими, подгоняющие воображению самые страшные картинки и воспоминания. Девушка с головой забиралась под одеяло, сжимала веки едва ли не до боли, сворачивалась в клубок и, ладонями закрывая уши, тихо плакала. Дживон боялась одиночества. Особенно когда память играла с ней, насмехаясь, и заставляла вспоминать о том, что было раньше. О том, какой шум всегда сопровождал её жизнь, о том, какой лай поднимала активная Шелс, подаренная родителями на пятилетие, о том, как громко шутил отец, и даже о том, каким ласковым был голос матери, покинувшей их с папой слишком рано. Дживон привыкла прятаться от одиночества: сначала в кругу друзей и знакомых из старшей школы, затем — в университете, где не бывала одна, в операционной, в целой толпе коллег, и перед пациентами, которым улыбалась со всей возможной отдачей. Но потом, ночью, осознание собственного одиночества накрывало с головой, разрывало всю грудную клетку, полосовало нутро, заставляя страдать в понимании того, что Пак Дживон — девочка, живущая лишь за счёт окружающих её тёплых и искренних улыбок — осталась совсем одна. Когда умерла мама, она плакала громко и навзрыд, закрывшись в каморке, прилегающей к спортзалу и размазывая по щекам злые слёзы обиды. Когда чёрная шевроле сбила Шелс прямо на её глазах, Дживон готова была умереть прямо вслед за любимой собакой. Но когда, три года назад, умер отец, слёз не было — то ли потому, что он не был первым, кто её оставил, то ли потому, что морально Дживон готова была к такому исходу событий после поставленного страшного диагноза. Девушке иногда казалось, что одиночество медленно убивает её саму. И делает это с особой жестокостью, наслаждаясь страданиями, словно бы смакуя каждый кусочек боли. И совсем так же убивал дом, тишина в котором день ото дня становилась всё более невыносимой. Он казался слишком большим для неё одной. Сон, однако, всё же накрывал с головой ближе к утру, позволял отдохнуть хоть немного и даже — какая щедрость — почувствовать себя выспавшейся первые несколько минут. Затем, правда, Дживон заставляла себя вставать с кровати, еле поднимая ноги плелась в ванную, где ещё около часа пыталась привести лицо хоть в какое-то подобие порядка, синяки под глазами и припухлость скрывая под косметикой и кремами. Времени на завтрак никогда не хватало, поэтому Дживон выбегала из дома, перманентно опаздывая, с пустым желудком и до конца не просушенными волосами. — Прошу, — улыбнулся Намдыль, вручая высокий бумажный стаканчик с её именем рядом с эмблемой любимой кофейни, — латте без сахара и с двойной порцией молока специально для лучшего хирурга больницы ?Сондам?. Дживон почувствовала, как губы словно сами собой расплылись в улыбке, и рассмеялась, локтем ткнув друга в самые рёбра. — Прекрати каждый раз говорить такие смущающие вещи. — Они заставляют тебя выглядеть счастливой, — пожал плечами парень и, фривольно закинув ей руку на плечи, потянул в сторону больницы, продолжая путь. — Как насчёт того, чтобы выпить сегодня? — Ты серьёзно? — прыснула девушка, стараясь поспевать за другом, славившегося широкими шагами. — День ещё не начался, а ты уже планируешь его окончание? — Я живу от вечера до вечера. Это заставляет меня страдать. — При таких мыслях, представления не имею, как ты вообще умудрился проснуться однажды и решить, что хочешь быть врачом. Намдыль в очередной раз пожал плечами, пропуская девушку вперёд и придерживая дверь служебного входа, и проговорил:— У нас неплохая зарплата. А ещё женщины обожают белые халаты. — Ты просто невыносим, — закатила в притворном возмущении глаза девушка. — О, я знаю. Пак Дживон вообще-то жутко любила свою работу. Она ужасно уставала, жаловалась на перманентные головные боли, вызванные переутомлением, периодически хваталась за живот, который скручивали спазмы из-за ненормированного приёма пищи, и прикрывала глаза в полудрёме почти каждую свободную минуту. Но несмотря на всё это, было в профессии, сознательно ею выбранной, то самое необходимое, в чём она невыносимо сильно нуждалась. Спустя несколько лет практики Дживон уже не принимала столь близко к сердцу проблемы каждого своего пациента, уже не винила саму себя в том, в чём виновата не была, но по-прежнему переживала, волновалась, и к любому перелому, любому разрыву и любому повреждению мягких тканей относилась со всей возможной серьёзностью и ответственностью. В общем и целом, она просто пыталась жить так, как когда-то жили родители. Дживон с другом разминулись лишь на выходе из раздевалки, привычно хлопнув ладонями и разойдясь в противоположные стороны: Намдыль — в отделение торакальной хирургии, где его ждал не один пациент, наверняка сражённый харизмой и невероятным очарованием долговязого доктора, а девушка — в отделение с VIP-пациентами на шестом этаже, где не было ни одной общей палаты. Она всегда смеялась на каждый притворно-возмущённый крик души Кима, ворчавшего по поводу несправедливости и дискриминации, сделавшей из неё доктора VIP-отделения общей хирургии в больнице ?Сондам?. У её пациентов были отдельные палаты, лучшее обслуживание, удобные кровати и врачи, которые лучше прочих знали: ?Молчание — золото. Врачебная тайна — постулат?. — Просто не ты племянница председателя Вона, — усмехалась каждый раз Дживон, — а я.Намдыль после этого всегда начинал глупо хихикать, прикрывая рот огромной ладонью, а девушка улыбалась, радуясь, что по-настоящему он вовсе на неё, её связи и семейственность в профессии не обижаелся.От мыслей Дживон отвлёк доктор О Рюджин, появившийся из-за ближайшего поворота и приветливо ей улыбнувшийся. Девушка чуть поклонилась ему в ответ и остановилась рядом, перед дверями лифта, ожидая его прибытия.— Как твои успехи? — привычно поинтересовался мужчина. — Что нового?— За сутки ничего не успело измениться, — пожала плечами Дживон, спрятав ладони в карманы белого халата. — Во всяком случае, не настолько критично, чтобы это стоило внимания.Она совсем не врала — ничего особенно нового в её практике не было, интересных случаев, требующих повышенного внимания, — тоже, да и Дживон в любом случае обратилась бы с кучей вопросов к доктору О даже среди ночи, если бы они были. Просто потому что знала, что могла полностью на него положиться — в конце концов, интернатура прошла для неё невероятно познавательно и увлекательно только благодаря доктору О Рюджину, который считал её своей лучшей ученицей, невероятно при этом льстя самолюбию.Двери лифта распахнулись, и доктора поспешили внутрь, рассчитывая как можно скорее приступить к утреннему обходу. Девушка набрала в грудь побольше воздуха, готовясь ко встрече с пациентами, и привычно растянула губы в самой своей искренней улыбке.— Как дела у твоего бойца? — вновь поинтересовался доктор О, а Дживон прыснула.— По-прежнему рвётся в бой и просит выписать поскорее. Но несмотря на то, что она быстро идёт на поправку, я пока сомневаюсь, нужно ли отправлять её домой. Рука всё ещё малоподвижна, и Еын больно пользоваться ею.Мужчина покачал головой, поджав губы и полностью соглашаясь с услышанным, а затем, едва лифт прибыл на нужный этаж, пожелал хорошего дня и удалился по своим делам. Дживон же двинулась по коридору, кивая встречающемуся на пути персоналу больницы и размышляя о том, что её сегодня ожидало три плановых операции, одна из которых отнимет кучу времени и нервов, а ещё — почти наверняка — пара экстренных, без которых не обходилась ни одна среда. И всё по той причине, что среда — её самый неудачный день недели.Дживон отлично знала, что нравилась своим пациентам, хотя и не была до конца уверена, в чём же было дело. Ей приятно было думать, что доктор Му прав, и они становятся очарованы её профессионализмом несмотря на молодость. Намдыль же говорил, что всё дело в хорошеньком личике, которое привлекало внимание. А доктор О считал, что всему виной была ?прямолинейность, граничащая, с одной стороны, с грубостью и с серьёзностью — с другой?. Дживон правда не знала, кто из них был прав, но была рада подобному положению вещей. Ей не нужно было притворяться и быть излишне дружелюбной, чтобы пациенты начинали доверять. Она просто была собой, просто была открыта им и готова помочь, а они уже сами тянулись навстречу, не боясь показаться слабыми или обратиться за помощью. Девушка и сама любила проводить время с людьми, за чьё здоровье была ответственна. Ей бесконечно нравилась госпожа Им Нара, недавно перенёсшая корональное шунтирование и чувствующая себя просто прекрасно, её забавлял Ким Джонсук, попавший в страшное ДТП, собранный на операционном столе едва ли не по частям, но мечтающий больше всего о ночном клубе и вечеринках. Господин Хан из шестьсот семнадцатой палаты снова и снова пытался организовать свидание со своим сыном — именитым владельцем молодой строительной компании, а господин Ли, которого взревновавшая жена решила убить, взяв в руки нож, всё время забавно причитал, не теряя оптимизма, что должен был двадцать лет назад жениться на женщине, похожей на неё — Дживон.— Доктор Пак, — кивнул один из мужчин, стоящих у палаты шестьсот тридцать два, обход которой девушка стала оставлять напоследок, — доброе утро.— Доброе, — одними уголками губ улыбнулась Дживон, обращаясь и ко второму мужчине в чёрном костюме.Ей абсолютно галантно отодвинули в сторону бесшумную дверь, пропуская в палату, и девушка снова кивнула, благодаря и проходя вперёд. Ли Еын совсем недавно исполнилось двадцать, у неё были густые чёрные волосы, сквозное пулевое ранение в плечевой сустав, молодой человек, похожий на самого настоящего бандита, абсолютно взрослый взгляд и палата, полностью заполненная цветами и кучей игрушечных белых медведей всех форм и размеров.— Развлекаешься? — чуть прищурилась Дживон, наклонив голову к плечу и смотря на девушку, лежащую на кровати ногами кверху.Ли Еын отреагировала на её появление крайне меланхолично — лишь повернула голову и скептично улыбнулась, одним только выражением лица отвечая на столь глупый вопрос.— Мне иногда кажется, что вы наслаждаетесь моими страданиями, доктор Пак, — протянула девушка и, опустив ноги на постель, перевернулась и аккуратно села, умудрившись не потревожить руку в повязке. — Признайтесь честно — всё же есть в вас что-то садистское.— То, что я не выписываю тебя из больницы, не значит, что во мне есть что-то садистское.— А вот я так и вижу вашу дьявольскую сущность. Вы только выглядите милашкой.Дживон коротко усмехнулась, подходя ближе, и уселась на стул рядом с кроватью.— Давай предположим, что я решила тебя выписать, — протянула она и не сдержала улыбки, заметив, какой блеск в тот же миг появился в глазах Еын. — Каков шанс, что ты послушаешь меня и будешь стабильно появляться в больнице для реабилитации? И что сама будешь разрабатывать своё плечо?— Вы сейчас серьёзно?— Более чем. В конце концов, ты занимаешь одну из лучших палат на этаже. Полечилась — и хватит.— Фу, доктор Пак, вы такая грубая, — притворно скривилась девушка, а затем улыбнулась одними глазами. — Мне нравится.Дживон прыснула, абсолютно не таясь, а затем резко поднялась на ноги и хлопнула в ладони.— Так, — со всей возможной собранностью произнесла она, — а теперь давай посмотрим на твоё плечо. А то вдруг я слишком рано радую тебя подобными перспективами.Ли Еын закатила глаза, однако, прокряхтев, поднялась с кровати и с небывалой обречённостью во взгляде многозначительно вздохнула.Откровенно говоря, Дживон больше всех пациентов нравилась именно эта совсем молодая девушка. У них была вовсе немаленькая разница в возрасте, зато маленькая — в росте. Еын была чуть выше неё самой, а ещё иногда говорила вещи, совсем не свойственные девушкам такого возраста. Однако всё равно при этом умудрялась оставаться самым настоящим ребёнком. Она давала какой-то необъяснимый заряд на весь день, подбадривала своим сарказмом и едкими фразами, и Дживон с лёгким сердцем и не менее лёгкой душой стояла у операционного стола, думая только о самом хорошем, а ещё не позволяла нервной панике захлестнуть с головой, когда что-то выходило вдруг из-под контроля.Вот только физиология всё же брала своё, и уже к вечеру этого дня Дживон сидела на полу в коридоре, не чувствуя ни ног, ни рук, и, положив голову на плечо Намдыля, едва заметно улыбалась. За ближайшим поворотом, не видя их, плакали от счастья и обнимались мать и сын, благодаря бога за то, что спас их мужа и отца.— Спасибо, Господи, — всё приговаривала женщина. — Слава богу, что всё обошлось, слава богу.Дживон шмыгнула носом, на мгновение прикрывая глаза, и вздохнула, чувствуя небывалое облегчение. На несколько мгновений, всего на пару секунд, когда давление мужчины, лежащего перед ней на операционном столе, начало падать, она действительно напугалась. А затем словно бы наяву услышала плотно сидящий в памяти голос матери и, сосчитав до трёх, заставила себя успокоиться.— Тебе не обидно? — спросил вдруг Намдыль, и Дживон заинтересованно подняла голову, не совсем его понимая. — Просто... Чаще всего, когда операция проходит успешно, близкие пациента начинают благодарить бога, а не врача, который пять часов провёл в операционной, борясь за его жизнь. Но нас обвиняют, даже когда мы действительно не могли ничего сделать. Я до сих пор помню, как сильно хотел исчезнуть, когда у меня на столе умер первый пациент... — парень замолчал ненадолго, словно бы вспоминая то чувство, а потом усмехнулся крайне горько. — А ведь мы тогда даже не успели ничего сделать. Просто физически не сумели. Но мать того парня... Думаю, она готова была убить меня.Намдыль тихо рассмеялся, но во всём этом было столько скрытой боли и сожаления, что у Дживон защемило сердце. Она и сама отлично помнила, как это было — её друг сам на себя был не похож, выглядел белой простынёй и действительно винил себя, а не кого-либо другого. Она искренне старалась успокоить его и помочь, вот только ничего не удавалось до тех пор, пока сам Намдыль не примирился с этой мыслью.— Просто люди привыкли считать это нашей работой, — протянула она. — Мало кто задумывается над тем, насколько это бывает тяжело. И если работа выполнена плохо, кто будет доволен? Тем более, когда речь идёт о человеческой жизни. Вот ты сам часто говорил ?спасибо? учителю или сотруднику дорожной полиции? А ведь они тоже делают свою работу.— Могла бы просто сказать, что тебя всё устраивает. Теперь я снова чувствую себя нытиком.— Мне бы тоже хотелось чаще слышать слова благодарности, если честно, — призналась Дживон. — Но довольствоваться приходится малым.Она поднялась на ноги, разминая спину и потягиваясь, а затем ещё и зевнула, чувствуя, как сильно на самом деле устала. Спать хотелось чуть больше, чем есть, однако девушка понимала, что вся сонливость разом сойдёт на ?нет?, едва только она окажется в опустевшем доме.— Я собираюсь купить кофе, — поделилась она. — Ты будешь?— Мне как всегда, — манерно взмахнул кистью Намдыль, и девушка, хмыкнув, направилась вдоль по коридору, намереваясь спуститься на первый этаж и купить в привычном автомате латте и горячий шоколад — настолько сладкий, насколько то возможно.Дживон, на самом деле, часто думала о том, что при благоприятных исходах с вероятностью в восемьдесят процентов за ?чудо? благодарили совсем не врачей. Вот только она, вместе с тем, понимала, что это — норма, и бороться с этим не было никакого смысла. Каждую смерть принято считать врачебной ошибкой, каждое спасение — чудом.Девушка коротко прошипела, неаккуратно взяв один из стаканчиков, и только повернулась, чтобы вернуться обратно к Намдылю, как врезалась вдруг в появившееся из ниоткуда препятствие и едва успела отстраниться, чтобы на неё не выплеснулся кипяток. Тот зато коричневым пятнами расплылся по песочного цвета пальто мужчины прямо перед ней, и Дживон очень сильно захотелось провалиться сквозь землю.— Чёрт, — потрясённо выдохнула она и подняла голову, — я очень извиняюсь и...Слова застряли в горле в тот же миг, едва только лицо парня сопоставилось в голове с его именем, и мозг благодушно подкинул сразу пару сотен воспоминаний. И все — только о нём.Пак Чимин стоял прямо напротив. Весь такой как всегда аккуратный, с идеальной укладкой и выражением крайней растерянности на лице. Дживон не сомневалась, что он совсем не ожидал её тут встретить, а сердце, как назло, пропустило пару ударов, забилось затем словно бы скорее, сводя с ума ещё и пульс, а она так и осталась стоять перед одним из своих самых страшных кошмаров.Чимин пришёл в себя первым. Усмехнулся жутко знакомо — словно бы и не прошло почти восемь лет с их последней встречи — окинул её жутко оценивающим взглядом с ног до головы и проговорил, манерно растягивая слова:— Вот так встреча...Дживон в тот же миг словно бы очнулась, качнула головой, стараясь прогнать оттуда ненужные картинки-воспоминания, окинула незнакомого знакомого совершенно нечитаемым взглядом и сглотнула, стараясь взять себя в руки.— Откуда ты здесь?— Серьёзно, малышка Джи? — дёрнул он бровью, а у девушки неприятно засосало под ложечкой от такого обращения. — Ты вылила на меня два стакана кофе, но тебя волнует только то, что я тут делаю?Дживон нахмурилась, сжала зубы и неприязненно фыркнула в ответ.— Забудь. Счёт за химчистку пришлёшь на адрес больницы, я возмещу. Всего доброго.Она мотнула головой, жалея, что волосы сейчас собраны в хвост, и красиво взмахнуть ими не получилось, а затем обошла его стороной и направилась быстрым шагом в противоположную сторону, чувствуя, как сердце отбивало словно бы такой же ритм. Дживон, правда, успела сделать всего с десяток шагов, прежде чем её остановили за локоть, заставили развернуться и носом уткнуться в пальто на чужом плече. Она тут же попыталась отпрянуть, но Чимин не отпустил далеко, сильнее сжав локоть и прищурившись.— Тебе не говорили, что уходить посреди разговора некорректно?— А тебе не говорили, что врываться вот так в чужие жизни ещё более некорректно?Дживон поджала губы и пожалела о сорвавшихся с языка слов в тот же миг, вот только сказанного было не вернуть, и ей пришлось просто смотреть на расплывающуюся улыбку по знакомому лицу и тихо биться головой о стены где-то глубоко внутри.— Хочешь это обсудить?— Не хочу. Забудь. Просто иди, куда шёл, и меня отпусти, — девушка даже дёрнула плечом, пытаясь вырвать руку, но не добилась ровным счётом ничего. — Слушай, я не буду спрашивать, что ты тут делаешь. В конце концов, что ещё можно делать в больнице?.. Странно только, что ты тут, а не в психоневрологическом отделении.— Все ещё пытаешься блистать остроумием?— А ты всё ещё предпочитаешь словам грубую силу?— Только с тобой. Иначе до тебя не доходит.— Как это мило. Спасибо за честность.— Всегда пожалуйста, — скривился Чимин, — я ведь знаю, как ты это ценишь.Дживон сощурилась и закусила изнутри нижнюю губу, чувствуя, как в душе всё закипало от злости и недовольства. У неё, кажется, покраснело лицо, и наверняка некрасиво раздулись ноздри, вот только было откровенно плевать.— А ты стала ещё красивее, — вдруг хмыкнул парень, окинув очередным взглядом.— Я ведь попросила заткнуться.— А что не так?— Ты — одно сплошное ?не так?!— Я всего лишь честен. Или ты всё ещё любишь правду только на словах, а на деле бежишь от неё?Дживон показалось, что ей влепили самую настоящую пощёчину — больную и жутко обидную, способную довести до слёз. Она снова дёрнула рукой в порыве вырваться из захвата, и с удивлением почувствовала, что Чимин отпустил.— Я уважаю и люблю честность, — проговорила Дживон, смотря парню прямо в глаза. — Но не ту, где ты мне изменяешь, а я принимаю это как должное.Он хмыкнул, глядя снизу вверх, а затем вдруг шагнул навстречу, становясь неприлично близко, нагнулся, чтобы быть с ней на одном уровне, и спросил:— А ты знала, малышка Джи, что изменяют только любимым? Тебе... я никогда не изменял.Пак Дживон вспомнила вдруг, что сегодня среда. И что среда — самый невыносимый день недели, не приносящий ничего хорошего. Во всяком случае, вряд ли можно было найти что-то положительное во встрече с бывшим женихом.