Глава 15. Только начало (1/1)

Ловким движением руки папа проводит бегунок в самый низ и снимает с себя куртку. Ладони незамедлительно оказываются погребенными огромными рукавами кожаной косухи, так что приходится их закатить.—?Моя дочь должна выглядеть брутальной и крутой, а не какой-нибудь прошмандовкой,?— садится на колени, мурлыкает себе под нос, ловко погружая руки в ?гущу? перебранных одежек. Иногда раздраженно ворчит, высовывая карманы курток наружу и осматривая их содержимое.—?Пап?—?Да? —?слегка поворачивает голову. Дергает рукой и наконец движение прекращается; он явно что-то нащупал.—?Ты ведь хотел, чтобы Саймон и Дуайт мне провели экскурсию. Твоя комната не очень-то походит на оружейную,?— усмехаюсь самой мысли, как папа еще пару минут назад гнал меня в спину, а сейчас сидит и копошит в шкафу.Вещи, красующиеся на полу, как погляжу, принадлежат далеко не женам папы. По крайней мере, не этим.—?Ты прихватил платья мамы? —?фокусируюсь на одежде, и папа приглушенно угукает.Я так по ней соскучилась. Отношения с родителями у меня всегда были не очень, но в отличие от отца, мама была более приземленной и легкой в общении. Может, ее взгляды на жизнь уж слишком отдалены от наших с папой, но если быть честной, из нас троих она была самой гуманной; не любила спорить и держалась от конфликтов в стороне. Она всегда заступалась за меня, когда папа был готов замахнуться.Одной рукой разворачивает потайной кармашек в поясе, а вторую сжимает в кулаке. Извлекает маленький сверточек.—?Ты хотела доказательств того, что я искал тебя? Вот, пожалуйста,?— хрипло изрекает он. Разворачивая узел на мешочке, высыпает содержимое на ладонь, и о боги!.. мое сердце грозит расколоться надвое, словно орех.Зажимает мне в ладошку металлический осколок, который переливается в бликах заходящего солнца, пробивающихся сквозь заколоченные окна. Сжимаю его очень крепко, не решаюсь раньше времени посмотреть. Пальцами другой руки папа стискивает мятую бумажку и неторопливо разворачивает ее.Рваные края поднимаются, открывая вид на почерневшую, запятнанную, с явными подтеками и местами разлезшуюся от воды фотографию.Три ребенка. Все одеты в темные футболки и джинсы, с подвесными цепочками. Лица всех троих расплылись в широких улыбках. Слева и посередине стоят парниша и девчушка. Почему-то их фигуры обведены красным маркером. А девчонка справа хоть и обнажила зубы, но по выражению ясно, что это фальш. Нет тех морщинок у глаз, когда улыбаешься; нет тех высоко поднятых бровей?— лишь натянутая для виду улыбка, скрывающая за собой океаны боли.Из горла вырывается клокочущий звук. Пальцы, до боли сильно сжатые, расслабляются. Половинка металлической фигурки потеряла свою былую красоту: краска слезла, фурнитура сломалась да и второй половины по-прежнему не хватает. Раздвинув параллельные края кулона, ахаю от изумления. Внутри остался зажат кусок фотографии, на которой красуется небольшая часть моего тела. Закрываю кулон и смотрю на его поверхность. Несмотря на состояние побрякушки, мне удается распознать почти стертую букву ?М?.—?Знаю, что тебе нравился этот черт,?— сопит папа. —?Господи, блять, как его зовут? Постоянно забываю!Ногтями соскребаю кусочки застывшей грязи с осколка.—?Его звали Мэтт,?— голос у меня обычно громкий; я не боюсь говорить то, о чем думаю. Но то, что я выдавливаю из себя в ответ на реплику папы, едва ли всхлипом назвать можно.—?Хрен с ним,?— садится на пол, поджимает под себя ноги и протяжно вздыхает. —?После потери тебя, я бродил туда-сюда. Ходил из одного угла в другой и возвращался, будто боясь что-то пропустить. Я даже возвращался домой. Трижды. Просто, чтобы убедиться, что после разлуки ты додумалась прибежать обратно. И знаешь, каждый раз видеть на диване разлагающийся труп твоей матери… Блять, я не был готов к такому. И к тому, чтобы вдобавок потерять тебя, тоже.Голос дрожит. Папа достает из-под кучи разбросанных вещей бутылку самогона, делает глоток и закашливается, мотая шеей. Подхожу к отцу, неотрывисто созерцая, как он хлестает алкоголь за пятерых. Со спины протягивает мне бутыль.—?Будешь?—?Теперь ты хочешь помочь мне наложить на себя руки? —?сквозь собственную хмурость выдавливаю пародию на усмешку и занимаю место рядом.—?Ты же не до смерти напиваться собираешься. Иначе понадобится больше, чем одна бутылка,?— заметив, как я на миг отворачиваюсь в знак отказа, делает еще один глоток. —?Я чертовски жалею, что годами позволял себе разгуливать налево и направо… изменял твоей маме, не заботился о тебе, а теперь даже вынужден втянуть в войну. Челл, знаю, никогда раньше этого не говорил, но черт… —?затягивает еще один глоток, не отрываясь, и потягивает носом. —?Я был ужасным отцом. И до сих пор ужасный отец. Ты меня знаешь: старый хрен не умеет говорить о чувствах, но это не изменяет того факта, что ты единственный дорогой мне человек. Челси, если бы я мог повернуть время вспять, то сделал бы это. Потому что люблю тебя.От его жалостливой интонации крутит живот. Внутри что-то скрежещет, словно когти хищника, раздирающего заблудившуюся скотину. Что-то по-животному кровожадное и подлое. Медленно качаю головой, хлюпаю носом и вытираю слезы резким, отрывистым движением.—?Классно, что ты только сейчас об этом вспомнил,?— покручиваю кулон и комкаю фотографию. —?Не знаю, как ты меня искал, раз не нашел, но сомневаюсь, что за день ты смог все это построить. Возведение собственной общины, приведение ее в приемлемое состояние и подчинение воли людей?— дела не одного дня. Ты это делал годами.—?Не неси бред, Челл!—?И почему же это бред? —?спокойно интересуюсь. —?Взять тот же побег из Святилища, которому ты поспособствовал. Любовь… —?загадочно произношу, повторно прокручивая в голове последнюю фразу.—?Один чертов раз я допустил такую громадную ошибку! Я уже объяснил, чем думал тогда. Вспомни те же времена, когда ты сбегала из дома, а потом мчалась назад, испугавшись не то пьяницы, не то собственной тени, которую под кайфом приняла за маньяка. В любом случае, нам с мамой приходилось переживать.—?О-о, так мне за это спасибо надо сказать? За то, что переживали за родную дочь!Мычит и отставляет бутылку в сторону.—?Челл, у тебя есть привычка: если что-то не получается, ты из шкуры лезешь, чтобы это вышло. Если тебе, не дай Бог, предложат помощь, пошлешь всех нахер, ведь ты, дорогая Челсия, слишком самоуверенна в своих возможностях и иногда их даже переоцениваешь. И стоит всему пасть, как границы рушатся, а условности размываются! Ты начинаешь изменять принципам и, недовольно топая ногами, гарчишь, заставая всех врасплох спонтанными заявлениями ?помогите мне?. Понимаешь? Ты считаешь себя уже взрослой, а на деле являешься ребенком, который не то чтобы еще не разобрался в себе, а напрасно пытающийся убедить в чем-то окружающих. Я же прожил определенно побольше тебя и, может, идеальным отцом не был, но все равно в этом вопросе попрошареннее тебя. Не указывай на мои ошибки так, словно являешься лучше. Я тебе не девочка на побегушках, дорогуша, так что знай свое место.Выслушиваю спокойно и под конец рассказа киваю в притворном внимании.—?Закрыли тему. Что насчет поисков? Откуда это у тебя? —?сую ему под нос кулон и скомканную фотографию.Он их бережно забирает и оглядывает.—?Фотографию из твоей комнаты стащил. Над кроватью висела. А это,?— кивает на обломок и морщится,?— в лесу нашел. Не знаю, как мне так повезло. Я пытался найти какие-либо следы или подсказки, куда же ты делась. Тщетно.Шмыгаю носом, болезненный вздох слетает с моих губ.—?И как же долго ты меня искал?—?Долго. Очень,?— натянуто лыбится. —?Пока не встретил Дуайта. Наверное, года четыре.Поперхаюсь, заходясь отрывистым кашлем.—?Прости, что?..—?Четыре года. Признайся, ведь ты бы за такое время уже забыла старика,?— улыбка расширяется и он наконец поворачивает голову на меня. —?Другие женщины никогда не заменяли и не заменят твоей матери. Люсиль была единственной, которую я любил. А они,?— лениво махает в сторону двери. —?Они пустые попытки развлечься и почувствовать свою манию величия во всей красе.Устало закатываю глаза и монотонным голосом отрезаю:—?Не имеет значения. То, что было между тобой и мамой, меня не колышет.Внезапно на улице накатил ветер, громко задувающий. Будто по сигналу, папа измотанно кряхтит.?—?Знаю…?Просто хочу, чтобы ты знала: я желаю тебе всего наилучшего и, если тебя кто-то хоть пальцем тронет, я не останусь в стороне.—?Господи, блять, кому ты голову морочишь? Ты бы меня выкинул из общины при первой возможности.—?Тогда почему ты до сих пор здесь? —?едко ухмыляется.—?Не знаю,?— весьма спокойно отвечаю. —?Я без понятия, что творится у тебя в башке,?— подвожусь с места, отряхиваю шорты и одергиваю куртку.—?Челл…Смеряю настороженным взглядом отца, а затем и две доски, которыми заколочено единственное в помещение окно. Так или иначе, через щели видно абсолютно все: начиная с занятых Спасителей и заканчивая погодными условиями. Занимается вечер, на небе красуется луна, почти полная. Ее красный свет оставляет на всем розоватую тень.—?Что? Скажи, что я неправа.—?Нет, Челси. Не буду,?— скрипит отец. —?Думаю, и так ясно, что временами мы оба неправы. И я прекрасно понимаю, как ты себя сейчас чувствуешь. Но в жизни не все происходит так, как хотелось бы. Не знаю, как насчет остального, но в том, что в данном случае я тебе не даю право выбора, вполне верное решение: иногда у тебя случаются вспышки гнева, да и вообще настроение у тебя изменчиво; ты собственническая натура, желающая, чтобы все внимание было направлено на тебя. Признаю, ты самостоятельная, смелая и в принципе боевая девка, но в то же время высокомерная и всегда убеждена, что для тебя нет никаких преград. Опять же, что мы имеем? Из-за всех этих факторов ты иногда настолько иррациональная и воинственная, что сперва делаешь, а потом уже думаешь… если вообще думаешь. Эмоциональность и высокомерие погубят тебя, Челси. Удача не вечна. И если на протяжении всех этих семи лет тебе чертовски везло, не значит, что так будет всегда. Поверь, я знаю.—?Я тоже.—?Тогда не повод ли задуматься? Пока ты не займешься собой, мир не изменится, Челси. Дав повод взять на себя больше ответственности, я также дал тебе возможность поработать над собой. Ты или подчинишься эмоциям и лидером стать не сумеешь, или возьмешься за голову и наконец повзрослеешь. В любом случае, делаю я это, чтобы ты поскорее разобралась в себе, расставила приоритеты и сумела поставить характер.Разворачиваюсь и неспеша удаляюсь из комнаты, когда меня окликают:—?Челси, погоди! —?после длинного пребывания в сидячем положении, словно разучившись ходить, папа на подкашивающихся ногах ковыляет ко мне. —?Возьми,?— протягивает часть кулона и старую фотографию.—?Зачем? Проку от этого уже никакого,?— серьезно произношу, поворачивая голову чуть в сторону.—?Челл… я знаю, что Мэтт был для тебя больше, чем просто парнем. Он был твоей маленькой вселенной, благодаря которой ты чувствовала себя ублаженной и умиротворенной.—?Мы были совсем детьми.—?Каждый раз, когда ты о нем говоришь, глаза у тебя искрятся. У меня то же самое, когда я думаю о Люсиль.—?Повторюсь, мы были совсем детьми.—?Да? Возраст сейчас не играет значения. Мы говорим о парне, который, как ты сама выразилась, был всегда с тобой. И только не ври, что у вас не было всех этих сопливых разговорчиков о вашей ?настоящей? и светлой любви.—?Были. Мэтт всегда был достаточно скрытным в плане чувств или жизни вне школы; он надевал маску притворства и всем улыбался. А когда оставался наедине со мной и Молли, открывал душу и со слезами на глазах рассказывал о том, как его мать каждый день становится черствее, и все из-за смерти мужа, который втайне от нее развлекался с молодой барышней. Никого не напоминает?Чешет подбородок и уставляется в одну точку на стене. Свои находки папа укладывает себе на колени.—?Тот мужик… Дэрил. Он был у меня своеобразным заложником, чью волю я был намерен сломить и подчинить,?— без применения каких-либо трюков спокойно переводит тему, скверно ухмыльнувшись. —?Но он оказался сильнее этого. Как он поживает?—?Нормально. Наверное.Вытянувшись, то и дело одергиваю великоватую куртку отца. Краем глаза он это замечает и спешит ко мне. Побрякушки падают, но отец не взирает на звонкий стук кулона о поверхность каменной плитки, которой выложен пол. Ухватывается за бегунок и плавно оттягивает его кверху. В застегнутом состоянии куртка выглядит еще больше, собираясь на боках, плечах и спине складками.—?Угомонись же,?— задорно произносит он. —?Кожаные куртки как не крути смотрятся отпадно. Особенно на моей дочурке! —?глядит на ботинки, усердно разглядывая замшевые подошвы и носок. На секунду он сдается смятенным. —?Знаю, что с Дуайтом у тебя за такой короткий промежуток времени сложились не очень доверительные отношения; имею в виду, что ты на него зла. Но это не отменяет того факта, что за языком ты должна и так, значит, так тому и быть!***Иду медленно, не пытаясь опередить отца. Наконец он сворачивает в боковую улочку, где в ряд уставились три забитых досками здания и амбар, из которого разит смолой. Папа снимает с прочных железных дверей пару досок.—?Убьем их всех. Эти колеблющиеся засранцы понесут наказание, как и Александрия. Десять ящиков, не меньше.—?Та-а-ак,?— бесстрастно протягивает светловолосый верзила с ожогом. Дуайт… —?Хрен с Мусорщиками. Хочешь сказать, что мы отнимем у Александрии десять ящиков оружия? Где они, по-твоему, его возьмут?—?Да мне насрать, пусть хоть на деревьях растят. В прошлый раз они сумели найти.—?С трудом,?— перечит Дуайт.—?Да хоть с неба им на руки падало это! Они нашли и дело с концом.Отец, криво ухмыляясь, переступает через порог, несколько раз стучит мне по плечу и следом указывает на своих людей.—?Видишь этих хренов? —?хрипло спрашивает и испускает тихое подобие смеха. —?Одного ты знаешь… А второй?— Саймон. И оба верные подданные, которые в руках профессионала с легкостью становятся марионетками.Дуайт поднимает голову от подпирающих стол ящиков и размеренно смеряет взглядом Саймона, который на порядок выше него. Тонкий стан и широкие плечи доказывают крепкое сложение, не побежденное душевными бурями; пыльная футболка слегка задрана, позволяя разглядеть потертые портки; несмотря на значительный массив растительности на теле и лице, голову уже застали залысины.Перекатываясь с пятки на носок, папа весело посвистывает и развязной походкой подбирается к Спасителям.—?Хочу, чтобы вы устроили короткий инструктаж моей дочери. Саймон, моя доченька только кажется такой спокойной.На этой ноте взгляд Саймона притупляется; зацикливается сперва на кожанке отца, а затем и новых сапогах, доходящих мне до колен. Вытирает испачканные в масле руки о футболку и поднимает взгляд на отца.—?Саймон, малыш Дуайти… Челси, скажем так, солидная девушка. Вы знаете о ней понаслышке, поэтому поспешные выводы не делайте. И повторюсь: она за языком пока еще плоховато следит. Конечно, оплеуху можете ей дать, если взболтнет лишнего, но если с Челси что-нибудь случится, ручаться за себя я не собираюсь.—?Как скажите, сэр,?— с энтузиазмом выдает Саймон.—?Ты ее видел не раз, Саймон, что уже большая честь, учитывая, что она местная звездочка!Опрокидываю оконфуженный взгляд на отца.—?Не смотри на меня так, Челл. Ты за те четыре дня пребывания здесь успела прославиться. Боюсь представить, какой успешной ты станешь в будущем.До этого момента стол для разбора и починки оружия был прикрыт спинами Саймона и Дуайта, но сейчас, когда они потихоньку отходят, взору предстает нависающий над винтовкой усмиренный Юджин, чистящий канал ствола. Протирает дуло обрывком полотняного фартука и убирает смазанное оружие в сторону. Ему словно плевать на окружение; есть только он и оружие.Взглядом прохожусь вдоль краев стола. Кругом снятые рукояти затворов и открытая баночка с оружейным маслом. Рот от удивления приоткрывается, стоит в периферии зрения показаться чему-то, издали напоминающего рацию.—?Пройдемте, мэм,?— разглагольствует Саймон.Дуайт, не сводящий с меня глаз еще с момента моего появления здесь, буравит меня недобрым воззрением, но тем не менее следует за Саймоном. А папа лишь одобрительно лыбится и кивком головы в их сторону подталкивает сделать шаг.?Держись, Юджин, как только эта дьявольщина подойдет к концу, тебе не отвертеться.?