6. Старые товарищи — Гибельная сила — Подчинённый и повелитель (1/1)

Санго, как и ожидалось, встречает гостя первой; вскинув кинжал, она напряжённо вглядывается в возникшую перед ней тень. Лунные блики окрашивают её рыжеватые — теперь — волосы в алый, пестрят тёмное облачение разведчицы. Масаюки не испытывает терпения волчицы — до рассвета осталась пара часов, а ему ещё нужно успеть вернуться на земли Уэсуги — и немедленно объявляет своё имя.— Мне необходим твой супруг, — прямо говорит он. — На кону — судьба Такеда.Санго теперь нисколько не похожа на жену самого Масаюки. По молодости эта разведчица позволяла себе быть взрывной и шумной, но с годами растеряла в эмоциях — одновременно и утомившись, и отыскав своё предназначение. Ни истерики, ни сочувствия от неё теперь не добиться — Масаюки понимает это, когда Санго, хоть и убрав оружие, тихо произносит:— Я знаю, что вы намерены сделать. А потому не пропущу вас. Уходите.Волк с трудом заставляет себя не поддаваться панике: Киёоки уже всё равно уловил чужое приближение, а Санго не применит грубой силы без веского на то повода. Вот только рваться напролом — крайняя мера, а потому сначала Масаюки пробует уговорить:— Мне действительно необходима помощь. Клану Такеда необходима помощь, — он даже пропускает едва слышное волнение в свой голос; впервые в жизни волк готов по-настоящему сражаться за то, чтобы переговоры сложились в его пользу. — Но меня связывает обязательство перед Уэсуги; именно сейчас, когда враг на подходе, я не могу быть рядом с господином Кацуйори. Санго, умоляю. Ты ведь помнишь, что такое преданность истинному повелителю…— Ничего я не помню. Меня лишили этой преданности — против моей воли, — отзывается Санго — чуть резче прежнего. Тем не менее, опасливо оглянувшись в сторону хижины — выстроенной на скорую руку, однако надёжной на вид, — она понижает тон: — Прошу, оставьте нашу семью в покое. Уверена, вам есть ещё к кому обратиться. А с нас достаточно чужих игр.Голос волчицы выровнялся и теперь звучит более чем спокойно — однако взгляд её горит. У Масаюки едва не разрывается сердце от осознания: их с Санго решимость, как ни удивительно, сильна в одинаковой мере. Любое его заявление о необходимости остановить Ода немедленно разобьётся — о простое желание волчицы сберечь дорогую ей сущность.Вот только масштабы их целей отнюдь не соразмерны. Поэтому Масаюки слегка повышает голос — не столько желая настоять на своём, сколько в надежде, что хозяин хижины всё услышит и решит лично разобраться с надоедливым гостем:— В том-то и дело, что мне больше не к кому обратиться. Покуда жив демон Ода, никому не будет покоя. Если его не остановить сейчас, рано или поздно он завоюет каждый уголок — так что даже таким скитальцам, как вы, не останется места. Но женщине, видимо, бесполезно объяснять, насколько важно помочь моему господину в противостоянии…— Сейчас я действую не как женщина, а как разведчик, — хмуро перебивает его Санго. Оскорбившись, она пробует оправдаться — и неизбежно лукавит, изворачивая действительность на нужный ей лад. — Считайте, что я всего лишь исполняю указания своего нынешнего господина. А теперь прошу в последний раз: уходите. — Масаюки едва не издаёт разочарованный вздох, однако следующее заявление волчицы заставляет его похолодеть: — И решите уже, что для вас важнее — судьба всего леса или жизнь истинного повелителя. Поверьте, ни одному волку не успеть и за первым, и за вторым.Масаюки едва не приходит в ярость от столь дерзких слов. Однако внезапно улавливает шаги — по полу хижины, и в груди его вспыхивает надежда.— Киёоки! — зовёт он прежде, чем Санго успевает предпринять хоть что-то. Опомнившись, волчица собирается вновь вынуть кинжал — но её останавливает оклик мужа:— Что там, Сан… — Киёоки осекается, едва открыв двери. Он явно ожидал увидеть кого угодно, но не старого товарища. К счастью, смятение его длится недолго; взволнованно оправив ворот тёмного косоде, волк спешит приблизиться: — Господин Масаюки? Почему вы здесь так поздно? Что-то стряслось?Масаюки становится в сотни раз легче и от спешки волка, и от искренней тревоги, что звучит в его голосе. Как же хорошо, что Киёоки нисколько не изменился и совершенно точно готов помочь. Однако тихое, почти кошачье шипение Санго заставляет Масаюки отвлечься от тёмной фигуры целителя.— Только попробуйте сказать что-то не то, — одними губами предупреждает волчица. Киёоки замирает напротив гостя и, заметив настрой жены, мягко, но в то же время убедительно просит:— Санго, оставь нас.Та бросает на него краткий взгляд — какой-то беспомощный, — однако послушно кивает и удаляется. Тем не менее, оказавшись за спиной у супруга, она ненадолго оборачивается в сторону Масаюки — будто предупреждая в последний раз.И тот, неожиданно для самого себя, ободряюще кивает ей.— Что случилось? — спрашивает Киёоки, когда они окончательно остаются наедине; обычно янтарный, сейчас взгляд стратега и целителя кажется тускло-карим даже под лунным светом — и лишь на дне его мерцают едва заметные огненные искры. Масаюки живо пересказывает волку всё, что до этого сообщил Санго, после чего осторожно добавляет:— Лазутчик Ода обманом проник на земли Уэсуги, дабы выведать местоположение охранного камня Такеда. Прикинулся больным и, естественно, оказался подле меня. Знать бы заранее, что это очень сильный кицуне…Киёоки вздрагивает и напрягается всем телом.— Только не говорите, что вас поразил морок и… — начинает он, но Масаюки прерывает его, качнув головой:— Я слаб как целитель, но лис этого не знал. К тому же я немедленно почуял неладное и притворился, что полностью поддался его воле. В итоге он действовал не в полную силу, и мне удалось частично сбить его с пути, — торопливо объясняет он, глядя на Киёоки. — Скорее всего, он до сих пор уверен, что источник обороны находится возле границы Такеда — но ему ничего не стоит вскоре выявить истину. Ещё я отправил письмо господину Кацуйори, однако и это не обнадёживает. С тиграми этот кицуне уже не будет церемониться — и чем они сильнее, тем проще их будет вовлечь в наваждение…— …Но на меня иллюзии не действуют, — догадавшись, заканчивает Киёоки. — Значит, вы просите меня найти и остановить этого лиса?— Верно, — живо кивает Масаюки — и по тому, как собеседник, вздохнув, расправляет плечи, догадывается, что тому явно скучно было всё это время прозябать на окраине леса в роли блудного целителя. Силы и воодушевление разливаются по телу волка, когда он добавляет: — Этот лис наверняка будет полагаться лишь на иллюзии, а потому не сумеет от тебя скрыться. И, уверен, ты немедленно его узнаешь — он даже в людском обличии рыжий, будто огонёк.Киёоки едва слышно хмыкает; взгляд его вспыхивает — словно оживший внезапно костёр.— Вот, значит, как. Что ж, я вас понял. И сделаю всё возможное, дабы остановить этого лиса, — обещает он, прямо глядя на собеседника. — Из уважения к памяти о господине Шингене… и лично к вам, господин Масаюки… я помогу.***Любуясь темнотой, окутавшей ночной сад, Уджиясу медленно обдумывает всё, что ему удалось сегодня выяснить. Льву больше не о чем говорить со своим демоном, а потому теперь он предпочитает не замечать присутствия последнего поблизости.Котаро целует его сам: бесшумно подобравшись по энгаве, разворачивает к себе и прижимается губами к губам — коротко, но уверенно. Уджиясу едва ощутимо вздрагивает от неожиданности, однако разум его немедленно мутится — словно у неопытного мальчишки…— Среди лазутчиков был пламенный лис, — вскоре отстранившись, шепчет Котаро. Он терпеливо дожидается, покуда его повелитель придёт в себя. Лишь когда лев, осознав услышанное, впадает в замешательство, демон отпускает его плечи и сходит с террасы — в так подходящую ему мглу.— Только не говори мне, что… — наконец, начинает Уджиясу севшим голосом. Прокашлявшись, он завершает свой неловкий вопрос: — …Лис Исида?Котаро оборачивается ко льву лицом и прикрывает глаза.— Этого пламенного демона нельзя подпускать к барьеру, — недобро сверкнув глазами во тьме, добавляет он. — Не могу сказать, осознаёт ли он… однако пламя его достаточно сильно, чтобы расколоть охранный камень за мгновение. А туманы — чтобы обмануть магический купол. И даже если не осознаёт — Хидейоши сие более чем известно. Этому везучему демону нет никакой выгоды скупиться на методы, дабы нас сломить. Кроме того, ещё один двуликий дьявол — отец Санада, также в рядах противника. И уж он совершенно точно помнит, кто подвёл его истинного господина к гибели.— Как всё сложно… — задумчиво произносит Уджиясу, потирая пальцами подбородок. — И неоднозначно.Котаро удовлетворённо усмехается.— В этом вся суть смуты, — вкрадчиво произносит он, не снимая с лица улыбки. — Всё так непросто, так двояко. Сегодня вы друзья, завтра пытаетесь убить друг друга… а через несколько лет — внезапно празднуете общую победу… неизменно ожидая удара в спину. Исида и Санада больше нечего делить. Пламенный лис сполна расплатился с двуликим волком, едва не погибнув за его сына — в сражении против Токугава. Вот только… кто знает, что случится завтра?Где-то на середине речи своего личного демона Уджиясу прикрывает глаза и лишь вслушивается в мелодично-тихий голос, звучащий из сада. Когда Котаро заканчивает говорить, лев поднимает веки и не удерживается от ухмылки:— Да уж, многовато ты выдал за один лишь поцелуй… — он осекается, когда понимает, что опять видит в устремлённых на него, кроваво-алых глазах демона что-то слишком непривычное. Что-то слишком не-демоническое.Что-то — слишком человечное.?Да что с тобой сегодня такое?? — желает вырваться возмущённое — однако, едва открыв рот, лев давится воздухом, как если бы неумело вдохнул табачного дыма. Он спешит скрыть вдруг очнувшиеся в нём чувства за новой затяжкой — но Котаро, слишком внезапно оказавшись вблизи, ловко отводит трубку в сторону и опять целует господина. Так же — холодно и до помрачения рассудка.Так же — без сомнений и мимолётно.— Ну что? За два — уже не многовато? — отодвигается Котаро; голос его насмешлив, а взгляд — до раздражающего близок; рассердившись, Уджиясу грубо ударяет его кулаком в плечо:— А ну прекрати дурачиться!Котаро, не дрогнув, фыркает:— Ты явно недооцениваешь себя, Чиёмару. Поскольку очень даже хорош — для своих-то лет. Вопрос лишь в гордости, не так ли? — он щурится. — А ведь я мог бы тебе этого лиса возле ног положить, перевязав шёлковой лентой…— Повторяю: перестань валять дурака. Я не Иэясу. И не намерен обменивать свою душу на незаслуженную победу, — уже рычит лев и сердито закусывает трубку, отвернувшись. Когда в воздух вновь вырывается облачко дыма, а взбурлившие в груди чувства удаётся усмирить, он добавляет: — С меня достаточно будет, если ты поможешь Кай отвлечь лиса во время сражения.Котаро, выпрямившись, изображает задумчивость.— Судя по его предпочтениям, на нас он точно не отвлечётся… — бормочет демон себе под нос. Уджиясу хмурится.— Ты сейчас о чём?— Да так. Ни о чём, — кажется, в голосе Котаро слышно разочарование. — Какой-то ты сегодня слишком скучный: ни поиграй, ни пошути…— А тебе бы всё игры да шутки, — отмахивается лев. — Нас, между прочим, ожидает серьёзная битва. Для тебя это всего лишь способ разнообразить своё существование. А для меня — дело жизни и смерти.Уджиясу больше не смотрит на Котаро — пусть и ощущает на себе его обжигающий взгляд.А когда демон бесшумно исчезает в темноте, лев понимает, что совершенно опустошён.***Хидейоши врывается к господину, невзирая на угрозы Кацуиэ; перед ним тут же возникает Ранмару — уже сжимая пальцами рукоять нодачи. Взгляд юного ворона полон решимости, однако возмущения Хидейоши не остановило бы даже обнажённое оружие; сжав руки в кулаки, обезьяна восклицает:— Мой повелитель, как я должен это понимать?!Нобунага, всё это время изучавший свой меч, наконец изволит обратить слегка удивлённый взгляд на вассала.— Как забавно. То есть ты полагаешь, будто у тебя есть право врываться ко мне без предупреждения и разводить истерики, Токичиро? Встречный вопрос: как я должен это понимать? — Хидейоши едва не взрывается, когда не слышит в голосе господина ни капли удивления — лишь удовлетворение. — Неужто таким поведением ты желаешь намекнуть, что у тебя есть вторая голова? На смену той, которую ты носишь ныне, — рассыпав меч чёрным пеплом, Нобунага встаёт — и у Хидейоши немедленно подгибаются колени. Смелость его тут же гаснет — а точнее, сгорает дотла под пылающим, пристальным взглядом тенгу, который совершенно небрежным жестом приказывает Ранмару выйти, совершенно неторопливым шагом приближается к своему вассалу и одним-единственным: — Я жду, — вынуждает его опуститься на пол и склонить голову:— Прошу прощения, мой повелитель.— Так-то лучше, — Нобунага заходит за спину Хидейоши — и от этого последнему становится ещё хуже; любому подчинённому Ода известно: если демон-тенгу оказался у него за спиной — ему точно придётся несладко. — Что ж, я тебя прощаю, — смысл слов теряется во вкрадчивом тоне, от которого мурашки по телу; желая хоть как-то усмирить бушующую в нём смесь гнева и страха, Хидейоши вцепляется руками в собственные колени. — И повелеваю тебе не таить более, что именно тебя тревожит, мой возлюбленный вассал.— Мне хотелось бы знать… — голос садится, слова обрываются, а вежливый регистр, и в обычное время не слишком удобный для Хидейоши, сейчас даётся тяжелее в сотню раз. К счастью, ему удаётся сложить слова наиболее безвредным образом: — …Почему меня не оповестили о назначении моих вассалов на столь опасное задание?— Потому что подобного рода весть отвлекла бы тебя — уже от твоего задания. Которое не менее важно, — отзывается Нобунага, всё так же позади. — Как думаешь, кому из нас лучше передать ?радостную? весть Мицухиде? Мне или тебе?Вопрос не имеет значения: конечно же, Нобунага всем сердцем желает лично ?обрадовать? Акечи вестью о том, что намерен в ближайшее время уничтожить его лучшего друга. Хидейоши чувствует тяжёлый взгляд повелителя на своих плечах, укрытых подаренным им же хаори, и едва не желает исчезнуть; собравшись с хилыми остатками смелости в сердце, он тихо произносит:— Если вы желали наказать меня, повелитель… то почему же… Вы ведь могли… — он замолкает, не в силах найти слов и ненавидя себя — не то за свою трусость, не то за что-то иное.Тем не менее Нобунага понимает, что именно ему хотели сказать.— Я сам решаю, как наказывать тех, кто мне неугоден, — голос его обращается в шёпот — однако и сам повелитель оказывается ближе, склонившись к подчинённому и опустив ладони на его подрагивающие плечи. — Однако ты мне более чем угоден, Токичиро. К тому же… со стороны моей было бы жестоко лишить тебя вассала, которого ты только-только по-настоящему присвоил себе… — Пальцы тенгу сжимаются — почти до боли. — Посему, поверь, я не наказываю тебя. Наоборот — я, если можно так сказать, даю тебе замечательную возможность…Загадочно оборвав мысль, Нобунага отпускает плечи Хидейоши и через некоторое время оказывается у него перед глазами. Он обжигает лицо вассала требовательным взглядом, однако тот не смеет поднять головы, окончательно ослабленный — уже не только тревогой и страхом, но и стыдом. Тем не менее повелитель даже не думает жалеть Хидейоши; взметнув плащом, он опускается на колено и резко поднимает его лицо за подбородок. Хидейоши невольно встречается взглядами с господином — и у него окончательно опускаются руки.— Чего ты желаешь? — спрашивает Нобунага — глубоким, обволакивающим голосом, с неизменно властной, наполовину насмешливой и в то же время жуткой интонацией. — Какие мысли снедают тебя прямо сейчас, Токичиро?Хидейоши сказать бы, что никакие, что всё вылетело напрочь под напором чувств — однако едва Нобунага завершает вопрос, как это оказывается чистой неправдой. Ведь на самом деле мысли есть — а точнее, одна-единственная мысль, самая важная; и вместе с ней желание — самое непреодолимое.— Я желаю… защитить…Нобунага не позволяет ему закончить. Самым бесцеремонным и вместе с тем — самым ожидаемым способом. Хидейоши не удивляется, поскольку давно привычен к такому развитию событий. И даже, кажется, с самого начала предчувствовал именно этот исход. Он лишь едва заметно вздрагивает, когда пальцы повелителя смыкаются на его шее, а поцелуй, до этого просто уверенный, становится…?Значит, вы всё-таки ревнуете…? — думает Хидейоши, чувствуя, как всё вокруг постепенно теряет значение… Всё — кроме единственной сущности, которой он готов подчиняться.И ещё одной — которую он всем сердцем желает защитить. Невзирая на препятствия.Невзирая на собственные слабости.Проходит несколько мгновений, прежде чем Хидейоши осознаёт: что-то не так. От горла к плечам, груди и спине вдруг прокатывается колкая боль — будто обжигающие хрусталики льда под кожей… Испуганно распахнув глаза, Хидейоши не видит ровным счётом ничего…Резко разорвав поцелуй, Нобунага наконец позволяет вассалу вдохнуть — вот только отнюдь не свободно. Взгляд Хидейоши постепенно проясняется, однако горло будто разрывает, хотя повелитель уже давным-давно отнял руки. Поднявшись, тенгу усмехается — с вымученным презрением.— Этой силы тебе хватит, чтобы свершить задуманное, — заключает он. — Если, конечно, ты не сглупишь и не истратишь всё в самом начале. Что вполне в твоей природе, кстати, — он вновь окидывает вассала взглядом. — Однако на этот раз я бы настоятельно рекомендовал тебе не глупить. Иначе пострадает тот, кто для тебя дороже всех… Воины готовы выступить в любую минуту. Жду вести о том, что Такеда открыты. Удачи… Токичиро.Хидейоши слышит господина будто издалека. С трудом поднимается на ноги. Пытается размять плечи, однако те словно покрыты слоем горячего льда. Что ж. Выходит, сила тенгу не отпустит его до тех пор, покуда он её не исчерпает.— Вы могли бы с самого начала отправить меня, — с горечью произносит он, глядя в пол. — К чему все эти сложности?— К тому, что охранного камня не уничтожить даже моими силами. — Хидейоши приподнимает голову — он совершенно не ожидал, что повелитель открыто признается в собственной слабости. Нобунага смотрит на него совсем не так, как обычно. Словно о чём-то… сожалеет. — Теперь ты понимаешь, насколько важную сущность увёл у меня из-под носа?Голос тенгу предельно серьёзен, что также для него необычно. Вот только теперь его тревоги предельно ясны, и это, несмотря ни на что, радует. Хидейоши мысленно усмехается — и вдруг осознаёт, что от его страха больше не осталось и следа.Неловко поклонившись, он спешит покинуть повелителя.