Глава 1. ?Не прощу? (1/1)

Ветер, по-утреннему громко шурша листвой, дразнит костёр и заставляет его сердито вспыхивать. Ограниченное каменным кольцом пламя беспокойно колеблется, потрескивает, подбрасывая искры в предрассветный воздух. Однако оно ничего не может поделать с тем, кто не знает слова ?зависимость?. Ветер — будто хитрый интриган, так и норовящий подшутить над неспособным вырваться из круга принципов товарищем. Свободный, неуловимый, способный проникнуть куда угодно, он с интересом наблюдает за тем, как сердится его друг. Но в то же время касается его крайне осторожно, соблюдая меру, не переходя границ. Ведь если ненароком затушит — его жизнь навеки поглотит кромешная тьма и бесконечный холод…— О чём задумался, Сакон? Услышав вкрадчивое шипение прямо возле уха, волк вздрагивает и возвращается в действительность. За спиной раздаётся усмешка, а затем Укон, подобравшись поближе к костру, оказывается в поле зрения своего напарника.— Красиво, да? — спрашивает он, осторожно протягивая ладонь к пламени. Но почти сразу испуганно отдёргивает руку и якобы обиженно замечает: — Жаль только, что слишком горячо.А ведь костёр-то в первую очередь для него разводили. Если ночью рядом со змеёй нет кого-то или чего-то тёплого, она замерзает. Это, конечно, не смертельно, но всё равно не слишком приятно. Сакон мог бы просто держать Укона за руку всю ночь, как маленького, однако они были тесно связаны лишь в духовном смысле. Слышать пульс, ощущать перемещения, предупреждать угрозу… Но не касаться без особой надобности. Принципы — они такие. Им следуешь даже в ущерб самому себе.— Огонь способен стать твоим союзником, если умеешь с ним обращаться, — отвечает змею Сакон, и тот сразу обращает на него крайне внимательный взгляд. — Главное — не дать стихии понять, что ты собираешься её покорить. Иначе она тебя не пощадит.Сам волк тем временем уже вовсю корит себя за то, что позволил товарищу подкрасться сзади. Нет, Укон точно ничего ему не сделает. Однако факт остаётся фактом — Сакон ослабил бдительность. И это очень плохо. Ладно бы по какой достойной причине — но просто заглядевшись на пламя… Как ребёнок, право слово. ?Говорил же я себе, что нельзя поддаваться ничему тёплому. Ведь тёплое нередко бывает таковым лишь на расстоянии. А стоит приблизиться, как тут же обожжёшься?.Может, именно поэтому своим новым господином Шима избрал хладнокровного Дзюнкея? Два раза до этого он привязывался к тёплым сущностям — и оба раза переживал тяжёлую потерю. Конечно, Киёоки не искал ящерицу Цуцуи намеренно. После смерти Шингена он просто вернулся туда, где родился и где обитал его первый повелитель. А потом услышал имя Шигенобу, напомнившее ему о двух мальчишках, вместе с которыми он совсем недавно находился под покровительством Такеда, — Нобуюки и Нобушиге. Сочтя это знаком судьбы, Шима Киёоки попросился на службу к местному руководителю — и с тех пор уже четыре года чистокровного волка окружали такие же чистокровные, но холодные по своей природе сущности.И ближе всех к нему был тот самый змей Шигенобу, который, хоть и напоминал своим именем о братьях Санада, однако не походил на них ни внешностью, ни характером. Да и с самим Киёоки контрастировал невероятно. От волка исходило тепло, в то время как змей был ледяным на ощупь. Шима питал страсть к оттенкам красного, а Мацукура предпочитал разновидности голубого. Киёоки в основном носил одежду тёмных цветов, а Шигенобу старался выбирать себе что-нибудь посветлее. И ещё Мацукура был настолько бледен, что не слишком-то уж тёмная кожа Шимы казалась смуглой по сравнению с его.А то, насколько небрежно змей связывал свои чёрные волосы лентой, позволяя им закрывать половину лица, поначалу приводило Киёоки в крайнее недоумение. Ведь сам он стягивал свои в хвост как можно туже, чтобы те не мешали во время сражений. Но мало того — потом вообще выяснилось, что во время битв Мацукура снимает ленту с волос, обращая её в оружие. В итоге стало понятно: змею даже не нужно видеть сущность, чтобы победить её. Он буквально слышит чужие шаги, с точностью предугадывает движения врага и в итоге одерживает верх, даже не удостоив оппонента взглядом. А растрёпанные тёмные волосы, сами по себе похожие на чёрных змей, лишь делают образ Шигенобу более зловещим, ослабляя боевой дух противника.Ещё Киёоки пришлось привыкать к тому, что Мацукура в битвах больше всего ценит пафос. Громкие речи, изощрённые движения — сам змей вряд ли мог оценить свою эффектность в полной мере, однако со стороны он выглядел крайне впечатляюще. И совершенно противоречил более практичному, а оттого бесхитростному Киёоки, предпочитавшему ясно и отчётливо видеть, что происходит вокруг, и действовать более открыто. Шима не мог надеяться на возможность ускользнуть, как Мацукура. Да и характер не позволял ему искать лазеек. Волку было привычнее работать головой. Особенно теперь, после того как он столько времени провёл рядом с одним из величайших стратегов всех времён. Но, несмотря на всю его смекалку, изящества волку явно недоставало — просто потому, что он был слишком силён. Когда одним ударом тебе удаётся смести целую линию врагов, как-то перестаёшь задумываться, насколько красиво эти враги разлетаются.Разный подход к бою неизбежно приводил к тому, что в совместных битвах Шигенобу и Киёоки невольно, без предварительной договорённости, разделяли обязанности вполне логичным образом. Шима напрямую разбирался с рядовыми, а Мацукура лавировал, подбираясь к лидерам отрядов. Повелитель не смог обойти вниманием то, как змей и волк дополняют друг друга, и в итоге начал этим пользоваться. Сначала двое его слуг выполняли поручения попроще, работая в качестве рядовых бойцов-напарников; затем их уже стали считать своего рода тайным оружием, которое пускали в ход в самый ответственный момент; и в конце концов Дзюнкей стал доверять Шиме и Мацукуре руководство, ставя во главе отрядов. Всегда — вдвоём. Волк со змеем и сами были отнюдь не против этого, прекрасно осознавая, насколько им проще, когда они действуют вместе.А через год сотрудничества, когда успехи Киёоки и Шигенобу уже никто не мог подвергнуть сомнению, глава семейства Цуцуи решил связать их, дав им символичные имена — Сакон и Укон. Шима сначала несколько настороженно отнёсся к тому, что теперь его будут называть иначе. Но неповторимые интонации прежнего Шигенобу заставили его проникнуться симпатией к новому обращению…— Хм… а ведь пламя вроде не зачарованное. Но всё равно заставляет тебя витать в облаках.Голос змея снова заставляет очнуться.?Да что же это такое… Как будто наваждение какое-то — не могу сосредоточиться, и всё тут?.— Думаешь о прошлом? — заинтересованно спрашивает змей. И всё-то он знает.— Верно, — признаётся Сакон и замечает привычно-довольные искорки в серебристых глазах проницательного друга. Змей любит те моменты, когда ему удаётся угадать. А в случае с напарником ему это удаётся крайне часто. Резко, но изящно поднявшись, Укон изгибает тонкие губы в улыбке, больше похожей, однако, на ехидную усмешку. Тем не менее волк, знающий своего товарища уже достаточное количество времени, прекрасно понимает: издёвкой здесь даже и не пахнет. Просто в змеях, видно, природой заложено желание казаться хотя бы отчасти, но зловещими. Даже рядом с друзьями.— И о чём же именно ты вспоминал? — Укон, не в силах стоять спокойно, встаёт и начинает разминаться. Отойдя от костра и наклонившись назад так сильно, что его волосы касаются травы, змей обращает выжидающий взгляд на волка. — Или это что-то крайне личное?Сакон изумлённо глядит на друга. ?Личное?… Они оба забыли об этом понятии ещё тогда, когда господин сменил их имена. С тех пор они рассказали друг другу столько всего, что почти ничего тайного и не осталось. Их с Уконом души можно назвать крайне близкими, а порой — даже едиными. Иногда Сакону действительно кажется, что он отчётливо слышит каждую хитрую мысль, что скользит в разуме его напарника…— Да ладно, я шучу, — спешит успокоить друга змей. — А то непонятно, о чём именно ты переживаешь. Всё-таки давно нас не отправляли делать что-то лишь вдвоём. А прямой приказ убить нам вообще дали впервые…Ан-нет, змей знает не всё. Что довольно странно, между прочим. Неужели сам что-то утаивает и потому не позволяет их разумам объединиться??Да ну, глупости это. Что такого он может скрывать??— Ты головой об землю не ударишься? — наполовину взволнованно спрашивает Сакон, пытаясь уйти от обсуждения самого болезненного на данный момент вопроса. Укон усмехается и отвечает:— Я не такой упрямый дурак, как ты. Не в моём стиле биться головой обо что бы то ни было.Странно, но из уст напарника подобные слова звучат нисколько не обидно. Наверное, это и есть настоящая дружба — говорить друг другу правду и совсем об этом не жалеть. Порой Сакону кажется, что он ни за что бы не научился хоть отчасти понимать самого себя, если бы не этот змей.Кстати, хорошо, что Укон пока не упрямится и спокойно позволяет другу сменить тему. Конечно, глупо убегать от правды, но Шиме нужно ещё немного времени, чтобы молча, в одиночку, свыкнуться с жуткой мыслью: на этот раз они идут не сражаться, а убивать. Словно наёмники. До этого волк и змей действовали во имя каких-то благородных целей. То землю защищали, то спасали кого-то. И вроде в этот раз тоже выполняли приказ не просто так. Укон ведь сказал, что, по словам Дзюнкея, есть сущность, которая представляет для семьи Цуцуи угрозу. И её необходимо устранить как можно скорее, пока не стало слишком поздно. Однако на душе у Сакона почему-то неспокойно. То ли потому, что они вдвоём идут на одного, то ли потому, что их цель — волк. Точно такой же волк, как и сам Шима.Хотя… за ?вдвоём на одного? никто не может ручаться. Кто знает, как именно их встретит этот Масацугу…— Мне всё время кажется, что тебе не хватает гибкости, друг мой, — наконец выпрямляясь и вытягивая вперёд руки, говорит Укон. — Ты слишком настойчив, а потому не умеешь подстраиваться. Для того, кто находится в подчинённом положение, это не есть хорошо.— Но это с одной стороны, — тут же откликается Сакон. — А с другой — упорство частенько помогает добиваться своего, ты не думаешь?— Совсем необязательно всегда стоять на своём во имя правды, — Укон опускается на траву и, глядя прямо на волка, склоняет голову набок. Пламя костра вспышками отражается в его взгляде, и серебристые глаза то и дело кажутся волку кроваво-красными. — Ведь порой можно просто сделать вид, что тебя всё устраивает…— Нет, прости, это не для меня, — Сакон вздыхает и качает головой. — Я предпочитаю быть прямолинейным.— Ну и замечательно, — хмыкает Укон. — Потому что именно этим ты нравишься и мне, и нашему господину. Лично для меня ты — будто островок здравого смысла посреди океана безумств… Однако на этот раз я хочу попросить тебя отключить на время голову, — тон змея вдруг становится пугающе серьёзным. Укон едва заметно хмурит брови, а в глазах его мелькает искреннее беспокойство. — Ну и что, что он волк. В первую очередь Масацугу — угроза для господина Дзюнкея.— Я знаю, — голос вдруг подводит Сакона, и он на время замолкает, пытаясь справиться со странным ощущением в груди. Это волнение… постепенно оно становится подозрительно похожим на страх. Вот только Шима ведь не может бояться предстоящей битвы. Даже если Масацугу выйдет против них с целым отрядом — привычное ?разделение обязанностей? позволит им с Уконом разобраться с нужной сущностью за несколько минут. Сакон даже может навскидку представить несколько вариантов развития подобной битвы… И каждый заканчивается их победой.Но тогда что это за ощущение? Оно чем-то похоже на предчувствие. На крайне плохое предчувствие. То самое, которого никак не выразить словами, даже если очень постараться.Прежде чем Сакон окончательно углубляется в размышления, ледяная ладонь неожиданно обхватывает его запястье, заставляя вздрогнуть и с трепетом затаить дыхание. Змей глядит в глаза волку и, заметив:— Какой же ты тёплый… — возвращается к старой теме: — Не волнуйся. Ты ведь левая рука. Рука спасения и исцеления. А правая, разрушающая — это я. Твоя задача — следить за тем, чтобы мне и господину никто не навредил. Моя — устранять всех, кто представляет угрозу. Мы дополняем друг друга, и именно поэтому нас с тобой связывают такие крепкие узы. Настолько крепкие, что их никому и ни за что не разорвать. И поэтому нет ничего, с чем мы не могли бы справиться.Несколько мгновений оба глядят друг другу в глаза, просто, без слов пытаясь поделиться друг с другом решимостью.А затем Сакон, поднявшись, уверенным голосом говорит:— Ладно, пора. Мы обещали Масацугу, что придём утром. Будет крайне невежливо испытывать его терпение.***Целитель и художник. С одной стороны, вполне логичное сочетание. Каждый лекарь при достаточном количестве упорства и везения обязательно находит того, кто позволит начертать на своём теле заветные оберегающие символы. А без хотя бы частичного таланта к каллиграфии браться за подобное как будто бы даже стыдно. Ходят тут легенды об одном волке, который настолько плохо выписывал знаки, что никто из-за этого не хотел брать его к себе в услужение. Хотя исцелял он вроде как очень хорошо… Легенды, конечно, легендами, но, если находишь действительно достойного повелителя, которого готов оберегать любой ценой, совсем не хочется, чтобы он стыдливо прятал твою метку под одеждой. Поэтому навыки в рисовании, хотя бы какие-то, помехой лекарю не будут.С другой стороны, когда Сакон узнал, что их новая цель одновременно и исцеляет, и картины пишет, он долгое время провёл в недоумении, размышляя, возможно ли вообще сочетание столь несочетаемых личностей в одной сущности. Ведь целители — вечные искатели, готовые хоть весь лес исходить в поисках своего истинного господина. Некоторые могут безуспешно странствовать аж целую жизнь. Не особо терпеливые рано или поздно сбиваются в стаи, а самые упрямые так и умирают в одиночестве…Шима пока не ощущает, является ли Дзюнкей ?тем самым единственным?. Отец говорил ему, что предназначенную им судьбой сущность волки узнают сразу, с первого взгляда. Однако главы семейств, которым когда-либо служил Киёоки, — и Хатакеяма, и Такеда, и Цуцуи — никогда не вызывали у него прямо-таки особых, совершенно необъяснимых чувств. Всё как обычно: преданность, желание защитить и поддержать. А вот узы с ?истинным? господином, говорят, больше напоминают что-то другое… Что-то, ради чего совсем не жаль потратить долгие годы в упорных поисках.Да и не только в господине дело — волкам не даёт сидеть на месте вечная жажда новых знаний и умений. Даже сбор целебных трав — и тот подразумевает долгие и упорные поиски. В то время как художники — обычно сущности довольно усидчивые, готовые подолгу наблюдать за тем или иным зверем или часами разглядывать какой-то предмет, чтобы лучше его запомнить, а впоследствии — достовернее изобразить. И потом они так же часами, не покидая одного и того же места, выписывают на бумаге силуэты и образы до тех пор, пока произведение не будет готово. ?Любопытное, наверное, создание — этот Масацугу?, — подумал Сакон, когда услышал об этом волке. А потом вдруг вспомнил, что в детстве, ещё до того, как проявилась его волчья сущность, он сам мог хоть целыми днями разглядывать листья, совершенно неподвижный, словно зачарованный. И особенно любил он кленовые…— …Эй, Сакон… Сакон! Какой-то ты сегодня слишком задумчивый! — требует внимания Укон, уже с некоторой обидой. Он не сводит напряжённого взгляда с волка, однако при этом умудряется крайне ловко огибать деревья и кусты, что встречаются ему на пути. — Ты ведь не думаешь опять о том, что предстоящие действия сродни братоубийству?Сакон испуганно передёргивается.— ?Братоубийству?? — слегка озадаченно спрашивает он. — Тебе не кажется, что это уже крайность?— Судя по тому, как часто ты выпадаешь из действительности, для тебя это лишь начало, — ворчит змей. Кажется, волнение овладевает им тем сильнее, чем ближе они подходят к месту назначения. Именно поэтому сейчас его очень легко вывести из себя. Что ж, так даже лучше. Чем злее Укон будет во время битвы, тем больше в нём будет яда. И тем меньше будет мучиться жертва после укуса.— Я вообще о листочках думал, — пытается улыбнуться Сакон. Теперь, когда змей напряжён, ни в коем случае нельзя поддаваться отрицательным эмоциям.?Всегда уравновешивай своего напарника — и вы будете несокрушимым единством?.— О листочках? — недоверчиво переспрашивает Укон. Однако затем вдруг смеётся. — Молодец, что ж сказать! Хорошая тема, злободневная.— Ты же сам сказал мне отвлечься! — в тон ему говорит волк, пожимая плечами. — Вот я и думаю о ерунде…Нюх неожиданно улавливает чужое присутствие неподалёку, и Сакон, остановившись, предусмотрительно кладёт руку на плечо напарника. Тот послушно замирает и лишь молча следит за тем, как Шима, прикрыв глаза, напрягает слух.?Надеюсь, это нужные нам сущности. Или хотя бы просто сущности?.А то в последнее время в лес слишком часто начали заглядывать те, кто совсем ему не принадлежит. Раз за разом — и в итоге присутствие чужаков стало настолько явным, что им даже дали отдельное название. Теперь их именуют совсем как хищников, преследующих свою жертву.Охотники.Через несколько мгновений становится ясно, что это, к счастью, коренные обитатели леса.— К западу от нас три сущности, — не поднимая век, говорит Сакон и ощущает, как плечо под его ладонью напрягается. Едва заметно усилив хватку, чтобы унять волнение Укона, волк продолжает: — Они все тёплые…— Вот мне прямо так нужна их температура. Поважнее что-нибудь давай. — Ну всё, теперь змей точно настроен на битву. Самое время натравить его на кого-нибудь. — Вид можешь сказать?— Волк… и… кошка? — слегка напряжённо произносит Сакон, а затем неожиданно настораживается и открывает глаза. — А третью… я не могу определить. Мало тепла, не читается.?Если это отряд, то он очень странный. А если не отряд…?И вдруг осознание возможной правды заставляет Шиму похолодеть.?Нет, только не говорите мне, что он там с…?Укон, ощутив настроение волка, дёргает плечом и прямо высказывает то, что уже складывается в голове его напарника ужасающей картиной:— Да, Сакон, ты верно понял. Третий — это его сын. Маленький ещё, поэтому не определился с сущностью.— А кошка…— А кошка — это его супруга.Шиме требуется ещё мгновение, чтобы окончательно всё осознать. А затем, отшатнувшись от змея, он восклицает:— Погоди, так он там со своей семьёй?! Что за…Шима был уверен, что идёт сражаться с врагом своего господина — с сущностью, равноценной Дзюнкею. Он был готов к тому, что рядом с Масацугу будут находиться, например, его союзники. Но не беззащитная женщина с ребёнком!— Какого чёрта они там делают, Укон?! Я ведь не смогу…Змей презрительно фыркает.— Только давай не надо строить из себя невинность. Это мы с тобой сироты, а почти у любой нормальной сущности есть родственники. Прежде, раскидывая врагов направо и налево, ты почему-то не задумывался об их семьях…— Прежде мне не приходилось убивать отца семейства на глазах у его жены и детей, — цедит Шима сквозь зубы, еле сдерживая эмоции. Кажется, ещё чуть-чуть — и он выйдет из себя. Или просто сойдёт с ума. — Почему он не увёл их в безопасное место? Он ведь должен знать о нашем появлении, верно?Сердце Сакона замирает, когда змей ничего не говорит в ответ. Теперь становится очевидной правда. Ужасная правда о том, что на этот раз они с Уконом действительно выступают как бесчестные наёмники, для которых самое важное — выполнить поставленную задачу. Прямо сейчас они идут к ничего не подозревающему врагу, чтобы нанести неожиданный и вместе с тем крайне подлый удар по нему и его семье…Шима хватается за голову.— Нет… Нет-нет-нет! Одно дело — на поле битвы, и совсем другое…— Да в каком месте оно другое, Сакон? — потеряв терпение, хватает его за рукав змей. — Присутствие семьи поблизости не делает его более благородным! Этот волк опасен для нашего повелителя! Поэтому мы обязаны его уничтожить, слышишь?!— А как же… жена с сыном?— Да при чём здесь они?— При том, что кошка наверняка бросится защищать супруга! — сердито рычит Шима. — Если это произойдёт, её ведь тоже придётся убить, не так ли? А следом за родителями — и малолетнее дитя! Ты ведь знал заранее — так почему же ничего мне не сказал…— Да потому что ты бы не согласился на такое, Сакон, — просто говорит змей. — Я ведь прав? А сейчас скрывать что-то уже бессмысленно. Ты ведь не совсем дурак, — пожав плечами, Укон проходит мимо своего напарника и обернувшись, бросает через плечо: — Послушай, я и так держался до последнего. Ради твоего же блага.?Ради твоего же блага?…— Хорошее же у тебя прикрытие для предательства.Укон резко разворачивается и, пронзительно взглянув на волка, восклицает:— Да ты что, рехнулся?! О каком предательстве ты говоришь?! Если бы ты знал обо всём заранее, то отказался бы выполнять приказ! И вызвал бы недовольство повелителя! Я, между прочим, ради тебя старался! Чтобы господин Дзюнкей тебя не выгнал из-за твоих глупых принципов! И вообще, — он понижает голос и делает шаг в сторону напарника. — Если кошка и правда на нас набросится, нам же будет проще. Убьём всех троих — и не останется никого, кто захочет в будущем нам отомстить. К тому же… ты ведь защитник и целитель. А палач — это я. Вся вина будет лежать на мне, слышишь? Так что, пожалуйста, пойдём. Иначе можем упустить удачный момент.Сакон вздрагивает, словно от резко пронзившей его боли. А затем закрывает глаза, не зная, как ему поступить. Он прекрасно понимает, что его долг — пойти и безо всяких сомнений исполнить приказ. То есть уничтожить опасного волка. И любого, кто попытается им помешать. До последнего момента Сакон был готов к этому. Однако теперь… Даже если всех троих убьёт Укон, Сакон ни за что и никогда не сумеет простить себя. Ладно — взрослый волк, который на самом деле может представлять опасность… но ребёнок? Если прямо сейчас Шима сделает всё согласно указаниям — как он сможет смотреть в глаза своим собственным детям в будущем?И ладно бы только это. Так его ещё обманула самая близкая ему сущность. Оказывается, холоду тоже нельзя доверять… Да и кому вообще можно доверять, спрашивается? Неужели всё это время Укон воспринимал своего напарника как мальчишку, который не способен самостоятельно принимать верные решения? Да, змей немного старше его — но это не даёт ему права лгать, даже во имя благих целей. Ведь Киёоки всегда верил, что они с Шигенобу равные. А теперь оказалось, что Шиму всё время пытались опекать, будто несмышлёного малыша.— Прости, но… я туда не пойду, — глухо говорит волк, опустив голову. Ему не хочется изображать из себя обиженного, однако просто так смириться с обманом он тоже не способен.Повисает неловкое молчание. Но через несколько секунд его прерывает холодный голос змея:— Ты думаешь, у тебя есть выбор?— Выбор есть всегда, — поднимает взгляд Сакон. — Раньше я готов был помогать тебе, но теперь — нет.— И что же изменилось?— Я понял, что совершенно не знаю тебя. И не могу тебе по-настоящему доверять.Возможно, волку лишь кажется, однако и без того белое лицо Укона вдруг становится ещё бледнее.— Не знаешь? Да ну, Сакон, — неверяще качает головой он. — Небольшая ложь — это не повод убегать. Хотя… если тебе хочется выглядеть трусом, то пожалуйста. Но я-то знаю, что ты на самом деле умный парень. И сможешь поступить правильно…— Не дави на меня, — цедит Шима сквозь зубы, заставляя Мацукуру испуганно отпрянуть. Теперь кажется, будто между ними — трещина, которую не залатать и через век. Четыре года, за которые они, как казалось, приросли друг к другу в духовном смысле, полетели в бездну. — Что бы я ни выбрал, это уже будет не моё решение.— А чего ты хотел? — непонимающе хмурится Укон, переходя на угрозы. — Вверив свою жизнь господину, сущность теряет право на голос. Хотя… ты же не меченый. Тебе можно тешить себя надеждами. Наверное, это так весело — жить иллюзией свободы. Но ты ведь сам понимаешь, что это ребячество… Пока ты молод, ты можешь себе это позволить, Сакон. Но учти, в будущем сбегать будет всё труднее. Так почему бы не проявить силу духа прямо сейчас и не доказать верность своему господину? Женщины, дети… Какая разница, кто рядом с ним? Ты ведь уже дал слово, что Масацугу не доживёт до завтрашнего утра. Разве после такого у тебя есть право отступать?И тут с Сакона будто спадают невидимые оковы. Дёрнувшись в сторону Укона, он хочет сказать что-то, но не может подобрать слов. Змей ведь прав, совершенно прав. Если Шима уйдёт, он поведёт себя как глупый волчонок, готовый сбежать при первых же намёках на трудности. Прямо сейчас Сакон должен доказать, что уже достоин называться взрослым волком, способным отвечать за свои слова.— Я выполню приказ, — мрачным голосом произносит Шима и буквально ощущает то облегчение, что разливается по телу змея от его слов. — Но это не значит, что я забуду о твоём обмане, Укон.Змей снова напрягается и молчит несколько мгновений, однако затем кивает:— Идём, — и срывается с места.Теперь, когда Укон ведёт и откровенно спешит, тянуть время не получится, даже если очень захотеть. Сакон несётся со всех ног, но едва успевает за напарником. Когда они подходят совсем близко, Укон демонстрирует самое чарующее из своих умений, сменяя облик несколько раз подряд, прямо по ходу движения. Вот он, пока ещё человек, бесшумно огибает стволы трепещущих на ветру осин; уже через мгновение — скользит серебристой змеёй средь камней, а спустя ещё секунду — снова в людском облике легко забирается на дуб и усаживается на одну из нижних веток.— Ну ты и медленный, — произносит Укон одними губами, когда Сакон подбирается к стволу дерева, на котором тот расположился. Он что, совсем не видит, что волку сейчас не до смеха? Их жертва уже близко. Шима чувствует передвижения — и Масацугу, и его жены, и ребёнка. Всех троих. Они все рядом, разделить их никак не получится. Разве что приманить чем-нибудь малыша… а мать отправится за ним… и тогда можно будет разобраться с отцом семейства без лишних потерь… Сакон поднимает взгляд, чтобы дать Укону знак — может, обсудим план действий заново? Но напарник уже вовсю высматривает поляну, а затем, коротко шепнув: — Не будем медлить. И так много времени потеряли из-за твоей истерики. Прикрывай меня, — срывается с ветки и, обратившись в змею прямо в воздухе, ускользает в кусты. Поздно. Они будут действовать так, как договаривались с самого начала. Просто атакуют. И наверняка убьют всех троих. Сакон зажмуривается, на мгновение поддаваясь панике. Однако затем решительно срывает шнур с пояса и мчится за другом. Ему никогда и ни за что не стать таким же изящным и быстрым, как Укон, однако этого и не требуется. Волк всё равно успеет, ведь змей достаточно изворотлив, чтобы не попасть под удар хотя бы в первую минуту битвы…— Масацугу!Женский крик едва не заставляет замереть на месте, и несколько мгновений Сакон бежит просто по инерции, в то время как разум его на время затуманивается. Вскоре он, сам уже не помня как, оказывается на поляне и видит, как Укон бросает что-то в его сторону.— Бей!Едва успев опомниться, Шима обращает шнур в меч и на лету разрезает пополам алую ленту. Оружие волка? Что ж, молодец Укон, раз успел забрать его в самом начале битвы. Такое удаётся крайне редко. Неужели этот художник настолько слаб?Окончательно придя в себя, Сакон видит, что на поляне, помимо его и Укона, действительно находятся три сущности. Отца семейства видно сразу — он смело закрывает собой жену и сына, даже несмотря на отсутствие оружия и укушенное плечо. Глаза Масацугу полны отчаянной решимости, однако уже через мгновение его лицо вдруг искажается от боли и, еле сдерживая крик, он падает на колени.— Супруг мой!— Даже не пытайся сопротивляться, — злорадно шипит Укон, ядовито усмехаясь. — Ты будешь мёртв уже через минуту…— Нет!Прятавшаяся за спиной Масацугу женщина с отчаянным криком бросается к мужу. Еле сдерживая слёзы, она зовёт супруга по имени, однако тот, кажется, уже начинает терять связь с действительностью. Нервно сглотнув, Сакон переводит взгляд на их сына — и окончательно теряет волю к сражению.?Дьявол побери, да что же мы творим… Он ведь и правда совсем ещё дитя…?Во все глаза глядя на своих родителей, мальчишка не двигается с места. Сакон словно сам ощущает оцепенение, овладевшее хрупким телом под ярко-алым юката… будто по иронии, подобранного под цвет пролитой сегодня крови… Лицо ребёнка с каждым мгновением всё бледнее и бледнее… А янтарный взгляд так и сияет, постепенно наполняясь отчаянным ужасом…Нет, нельзя… Нельзя убивать родителей на глазах у их детей…Неожиданно раздаётся тихий голос Масацугу:— Сакичи… Ты должна спасти Сакичи…— А как же ты? Масацугу, не говори так, будто собираешься нас бросить! Ты ведь знаешь, что без тебя моя жизнь… — начинает кошка, однако волк из последних сил обрывает её:— …Без меня твоя жизнь заключается в безопасности нашего сына! Убегайте отсюда… как можно… скорее… — на последних словах силы снова покидают Масацугу, и он, дрожа, опускает голову. Его жена, не в силах решиться, на мгновение замирает на месте. Этого мгновения хватает, чтобы Сакон невольно отвлёкся на их ребёнка……И увидел, что взгляд Сакичи направлен именно на него. Миг — и Шима в буквальном смысле слышит слова, бьющиеся в разуме темноволосого мальчишки.?Не прощу?.Чужая ярость тут же застилает Сакону глаза, заставляя вмиг ослабеть и выронить меч. Словно во сне, Шима видит, как глаза ребёнка, который ещё пару мгновений назад казался совершенно беззащитным, вспыхивают ненавистью; волна нестерпимого жара вдруг проносится по телу; задыхаясь и чувствуя, что сгорает заживо, Сакон издаёт беззвучный крик и, рухнув на колени, мысленно молит:?Нет, прошу, перестань!?Силуэт мальчишки охватывает огонь, волосы его вспыхивают ярко-красным, и, вскинув руку, Сакичи направляет ладонь на Сакона. Языки пламени стремительно срываются с его пальцев и мчатся в сторону волка. Волка, который сейчас беспомощен настолько, что даже не может пошевелиться.— Будь ты проклят, гадёныш! — раздаётся слева от Сакона, и он видит, как Укон, выпрыгнув вперёд, прямо в воздухе обращается в змея и набрасывается на юного огненного демона. Когда ядовитые клыки вонзаются в шею ребёнка, тот коротко вскрикивает — и всё созданное им пламя мгновенно гаснет. С Сакона тут же спадают жар и оцепенение, и он, потеряв равновесие, едва успевает упереться ладонями в траву. Отчаянно моргая и пытаясь согнать туман перед глазами, волк слышит полный ужаса крик кошки:— Сакичи!!!Когда Шима поднимает голову, жена Масацугу уже замахивается кандзаси, намереваясь ударить по змею, убивающему её дитя. Волк сам не понимает, как ему удаётся чуть ли не в мгновение ока добежать до друга. С отчаянным ?Нет!? он хватает кинжал, в который уже обратилась заколка, прямо за лезвие. Однако разъярённую мать, желающую защитить ребёнка любой ценой, остановить не так-то просто. С исступлённым криком и глазами, полными слёз, кошка резким движением вытягивает лезвие из ладоней волка, а после, неуловимо подавшись вперёд, со всей силы вонзает кинжал змею в хвост.— У… Укон!— Не смей трогать моего сына! — восклицает кошка и вырывает оружие из тела врага. Змей с громким шипением отскакивает от неё и Сакичи, извиваясь всем телом и разбрызгивая вокруг себя кровь. Однако мальчишка уже укушен. Кошка всхлипывает, шумно и надрывно, а затем, выронив кинжал, бросается к сыну, который мелко дрожит и задыхается от приближения смерти, несомой ядом. — Нет, мальчик мой… Только не смей умирать, пожалуйста… Только не ты… Сакичи!Глядя на происходящее, Сакон чувствует, как у него начинает кружиться голова. Однако он заставляет себя пошевелиться. ?Я должен помочь… должен хоть чем-то помочь этому ребёнку?, — крутится в его затуманенном разуме, но он не успевает сделать и шага по направлению к малышу. Ощутив лишь намёк на движение в сторону своего сына, кошка сразу хватается за кинжал и, подскочив к Шиме, замахивается с криком:— Не смей подходить, проклятый волк! — её рука с неуловимой скоростью наносит удар, и Сакон едва успевает отшатнуться. Рыжие локоны женщины вспыхивают на солнечном свету, а зелёные глаза горят яростным пламенем. — Будьте вы оба прокляты! Нападать на беззащитных… разве это справедливо?!?Такую красавицу… мы вынудили пережить столько горя…? — успевает промелькнуть в мыслях Сакона за тот миг, что он стоит на месте. Однако замешательство длится лишь миг, после которого, резко мотнув головой, волк признаёт: Сакичи не спасти. Дитя пало жертвой битвы, в которой не должно было участвовать. Стиснув зубы, Шима даёт изрезанным ладоням установку на самоисцеление и спешит к змею. Тот уже успел добраться до ближайшего дерева и обратиться в человека.— Сражение окончено, — объявляет Укон, когда товарищ подходит достаточно близко. — Масацугу и его сын уже на пороге смерти. А кошка вряд ли сможет сделать что-то теперь, когда неизбежное стало для неё очевидным. — Неожиданно змей испуганно вздрагивает и восклицает: — Проклятье! Забудь о магии, Сакон! — буквально приказывает он, когда Шима протягивает к нему руку. — Сюда идёт целый отряд воинов!— Что?Союзники врага? Вот только этого и не хватало. Да даже если и не союзники — наверняка они придут на помощь тем, кто проиграл. Сакон с Уконом, может, справились бы и с этими противниками, если бы один из них не был ранен. Так что необходимо как можно скорее скрыться и исцелить рану уже в безопасном месте.Укон шипит и тщетно пытается подняться. Трава вокруг его правого бедра в крови; нужно спешить, иначе список жертв этой битвы увеличится на один пункт. Прислушавшись и прикинув, откуда идёт отряд врагов, Сакон обращается к товарищу:— Забирайся ко мне на спину.Змей мгновение мешкает, но затем послушно обхватывает руками шею друга. Предупредив, чтобы тот держался как можно крепче, Сакон обращается в волка и стремительно бросается в сторону, прочь с этой поляны. Сбегая, словно самый последний преступник, он изо всех сил старается не обращать внимания на горький женский плач, что раздаётся за его спиной.***— Какой же ты медленный… — шипит Укон, когда друг подносит ладонь к его ноге и начинает лечение. — У тебя, кстати, на щеке царапина.— Плевать.— Ещё и меч где-то потерял…— Он мне сегодня больше не понадобится, — отвечает Сакон уверенным тоном — что удивительно, ведь его до сих пор трясёт. Неожиданный приступ злости заставляет его резко увеличить поток магии. Укон ахает от неожиданности, однако затем усмехается:— Хорошо, что рана не смертельная. А то пришлось бы мне тебя заклеймить…— За моей спиной остались умирать две сущности, а третья потеряла самое дорогое, что у неё есть. Не думаешь, что немного не время для шуток? — сердито глядя другу в глаза, говорит Сакон.Пару мгновений Укон молча смотрит на него, а затем замечает:— Нам было приказано совершить убийство. Тебе уже давно следовало забыть о любых сожалениях.— Прости, но о таком я буду сожалеть до конца своих дней, — сурово отзывается волк и опускает глаза на рану, чтобы та быстрее затянулась. — Мы убили ребёнка, а это непростительно.— Простительно, — отмахивается змей. Сакон тут же поднимает на него крайне непонимающий взгляд и слышит холодное: — Во-первых, я тебя спасал, иначе пропал бы ты от его магии. Он ведь даже чутьё тебе отключил. А во-вторых… — он вдруг будто смущается и наполовину виновато говорит: — Этот мелкий и был нашей главной целью.— Что…Словами — будто тяжеленным камнем по затылку. Чувствуя, что магия его больше не слушается, Сакон резко отнимает ладонь от ноги Укона и медленно, ничего не видя перед собой, встаёт.— Эй, ты куда? Рану бы хоть долечил! — ворчит змей, но волк, хоть и слышит его, слов почти не понимает. Будто на деревянных ногах подойдя к озеру, Сакон опускается перед ним на колени и смотрит на своё отражение. На левой щеке — и правда порез, к счастью не слишком глубокий. Значит, кошка всё-таки по нему попала… Окунув ладони в прохладную воду, Шима осторожно промывает царапину. А затем смотрит на свои дрожащие руки.Руки убийцы, безжалостному деянию которого нет никаких, даже малейших оправданий.— Жалко, конечно, этого мальчишку, — будто издеваясь, шипит вдогонку безнадёжному состоянию друга Укон. — Из него вышел бы отличный кицуне. Вон как сущность-то вторая ярко проявилась… Сразу видно, хороший был для этого стимул…— Замолчи, — просит Сакон. А затем хватается за голову. — Значит, нашу истинную цель ты тоже скрыл ради моего блага? — не в силах сдерживать сдавливающую грудь боль, он оборачивается и восклицает: — И ради моего блага повёл меня на убийство невинного ребёнка?!— Ребёнок, не ребёнок — какая разница? — склонив голову набок, просто говорит Укон. — Как будто ты прежде не убивал…— Но не детей же! Почему именно он был целью?! Какую угрозу мог представлять этот малыш?!— Послушай, отравил мальчишку я. К тому же, если нам это приказали — значит, так было нужно, — уклончиво говорит Укон. — Подробности нас уже не касаются…— Нет, всё не так, — резко обрывает его Сакон. — Избавиться от него приказали тебе, а не нам. Ты передал мне всё иначе. Однако грех теперь всё равно лежит на нас обоих. Неважно, кто именно убил его, Укон. Я участвовал в этом, а значит, повинен. И я бы смог, хотя бы отчасти, принять это, если бы знал обо всём с самого начала…— Я ведь сказал уже: если бы ты знал обо всём с самого начала, то просто отказался бы повиноваться, — с горечью произносит змей. — И господин бы выгнал тебя за это. Я же о тебе заботился, дурак.— Не нужна мне такая забота, — отворачивается Сакон. — Выгнал бы — ну и пусть. Зато так было бы справедливо.— Занятно, что ты до сих пор веришь в справедливость, — вдруг совсем тихо говорит Укон. — Я бы на твоём месте разочаровался в жизни ещё после гибели первого господина.Волк вздрагивает. Однако уже через мгновение вынуждает себя не возвращаться к болезненным воспоминаниям. Он ведь решил забыть об ошибках прошлого во имя нового повелителя. Дал себе слово стараться изо всех сил, чтобы больше никогда и ни за что не позволить своему господину погибнуть.?Вот только и в ответ я ожидал намного больше доверия. Наивный?. Сакон встаёт и, ещё раз скользнув взглядом по озёрной глади, окончательно решает, что ему делать дальше. А затем возвращается к Укону, дабы долечить его.***Шима совсем не удивляется, встретив на террасе Мацукуру. Сверкнув серебристыми глазами в темноте, змей по привычке вкрадчиво спрашивает:— Слышал, что не все волки могут исцелять безболезненно?Не сговариваясь, они вместе начинают шагать вдоль бумажных дверей. Шигенобу, как и обычно, находится по правую руку. Вокруг такая тишина, что этот вечер кажется совершенно обычным, похожим на сотни предыдущих, проведённых вместе.— Не ?не все?, а ?не всех?, — прикрывая глаза, откликается Киёоки. Ночной ветер, как и любой другой, нельзя увидеть, а потому им намного приятнее наслаждаться, притворяясь незрячим. — Волки лечат без боли лишь тех, с кем связаны. Господ там… напарников.В душе волка больше нет сомнений, а потому и тон у него теперь лёгкий, будто утешающий. Хотя Шигенобу упрямо делает вид, что не нуждается в утешении. Он лишь хмыкает и будто невзначай произносит:— А когда ты лечил мне сегодня ногу, было больно.Сердца едва ощутимо касается что-то, похожее на сожаление. Или на жалость. Киёоки не знает точно. Да и не хочет знать. За сегодня волк понял, пережил и осмыслил достаточно, чтобы его разум утомился. Так что теперь всё, что может сделать Шима, — это поддаться наваждению, которым окутывает его вечер, и сквозь пелену темноты прислушаться к тому, что говорит Шигенобу:— Я вот, кстати, всё хотел узнать, почему ты не даёшь себя клеймить. И почему все твои повелители позволяли тебе ходить без метки. Хотя последнее и так ясно — принцип ведь. Который тебе можно простить, ибо ты вроде как немного ценный. Пусть и ценить тебя умеют не все.— Цены во мне не больше, чем в любой другой сущности, — переводит взгляд на змея Киёоки. — А раз последнее тебе ясно, то и первое тоже не должно вызывать вопросов.Мацукура задумчиво мычит, а затем предполагает:— Ты так сильно дорожишь свободой? Хочешь иметь полное право уйти когда и куда угодно?— Думаю, это в первую очередь.— Или боишься связывать себя с кем-то? Ведь нет ничего больнее, чем терять того, кто оставил след на твоём теле.Киёоки молчит несколько мгновений, собираясь с мыслями. И вдруг говорит:— Не волнуйся, к тебе я успел привязаться и безо всяких следов.После этого волк замирает, не в силах понять, что за чувство внезапно вспыхнуло в его душе. Странно это — когда говоришь то, что хотел скрыть — и в то же время безумно желал донести. Тебе будто стыдно и радостно одновременно. А ещё — до безумия печально…Киёоки вздрагивает, когда ощущает прикосновение к своему рукаву. Обернувшись к Шигенобу, он не верит своим глазам. Мацукура выглядит настолько потерянным, что это будто и не он даже, а его брат-близнец с совершенно иным характером.— Сакон… — шепчет змей, и взгляд его вдруг переполняется невыносимой болью. Он произносит принятое имя волка ещё раз. И ещё. А затем приближается к другу и замирает, уткнувшись лицом в его плечо.— Если хочешь, можешь укусить меня прямо сейчас, — не выдержав, шутит Шима. — Я не буду сопротивляться. И никто тебя не накажет. У меня ведь теперь нет господина…— Дурак ты, Киёоки, — глухо отзывается змей, и волк изумлённо выдыхает, ощущая, как ткань на его плече пропитывается влагой. — Опять из-за тебя я веду себя совсем не так, как надо. Я ведь хотел быть тем, кто взвалит на себя бремя вины, освободив тебя от терзаний. Но я взял на себя слишком много. Мне же… Я ведь… Мне так хочется сказать тебе… Не уходи. Но ты не сможешь меня простить.Недолгое молчание.— Ты ведь знал, что так будет, Шигенобу.— Я надеялся, что всё обойдётся… — Мацукура едва слышно вздыхает. — Я ведь змей, а потому всегда надеюсь на возможность выкрутиться…Ещё одна заминка — и Киёоки осмеливается задать вопрос, терзавший его с тех самых пор, как он узнал самую страшную правду:— Что не так было с этим ребёнком?Шигенобу отвечает на удивление охотно:— Из него должен был вырасти опасный демон, — он поворачивает голову вправо и, обжигая дыханием шею волка, договаривает: — Помнишь, как тебя придавило на поляне? А это ведь только начало. Так что мы своим делом вроде как лес спасли… — некоторое время он молчит, а затем вдруг спрашивает: — Может, и правда тебя укусить?Шима фыркает.— И всё-то вам, змеям, кусаться надо.— Ты ведь сам только что предлагал, — возмущается Мацукура.— А ты сам только что меня за это дураком назвал.— Спасибо тебе, Киёоки… за всё.— И тебе… за некоторое.На этой насмешливой ноте сентиментальная часть их прощания заканчивается. Укон отшатывается от друга, пряча лицо в волосах, и отворачивается. Кажется, это первый раз, когда он действительно хочет скрыть свои чувства. И, как это обычно бывает, по неопытности у него получается из рук вон плохо.— Ты ещё встретишь подходящего напарника. Не такого принципиального, как я, — спокойно говорит Шима и, вздохнув, вновь начинает шагать.— А ты вряд ли встретишь друга, который не будет тебе лгать, — следуя за ним, говорит Укон. — Как мне теперь сражаться в одиночку?— Придумай что-нибудь. Ты ведь изворотливый, — пожимает плечами Киёоки, и змей сердито шипит ему в спину, а затем бурчит:— И куда ты теперь пойдёшь?— Куда глаза глядят. Или где красавиц побольше. Ну ладно, проща…— Подожди, — вдруг обрывает его Укон. Как можно незаметнее утерев глаза рукавом, он догоняет волка и стягивает ленту с волос. А затем берёт Киёоки за руку.— Что ты де…— Ты ведь так и не нашёл меч. Так что возьми мой кинжал, — говорит он и, прежде чем Шима успевает возразить, чёрная лента обвивается вокруг его запястья. — Когда придёт время совершить подлость, соверши её от моего имени. И пусть вина лежит на мне. Я хочу, чтобы ты всегда оставался верным своим принципам, Сакон… то есть Киёоки.Теперь, когда тёмные волосы Шигенобу беспорядочно распадаются по укрытой светлой тканью плечам, он выглядит каким-то обиженным. Однако Мацукура изо всех сил старается быть таким холодным, какими змей привыкли видеть все обитатели их беспокойного леса. На этот раз Шигенобу удаётся справиться с собой намного лучше. Уже через секунду тонкие губы изгибаются в ядовитой улыбке, и, напоследок коснувшись ладони Шимы, Мацукура произносит:— А я тем временем буду следовать своим представлениям о мире. И стану воплощением тьмы назло твоей справедливости.Киёоки на секунду торопеет — а затем горько усмехается.— Что ж, тогда пришло время прощаться навсегда, — говорит он. — Даже если в будущем мы и встретимся, нам уже не быть правой и левой рукой одного господина.Словно по заказу, терраса обрывается на его финальном слове. Сойдя на траву, Киёоки бросает ещё один взгляд на того, кто последние четыре года был для него ближе всех. Шигенобу улыбается своей привычной, истинно-змеиной улыбкой, и только серебристые глаза выдают совершенно несвойственное ему чувство — искреннюю печаль. Киёоки улыбается Мацукуре в ответ и, махнув рукой на прощание, поворачивается спиной к дому Цуцуи.— Итак, пока мои поиски безуспешны. Но я слишком настойчив, чтобы сдаться просто так, — шёпотом объявляет он и, обратившись в волка, срывается с места. Уйти прямо сейчас — это словно разорвать давно сросшееся — на части. Но Киёоки нисколько не жалеет о тех четырёх годах, что они с Шигенобу провели вместе. До того, как начать служить Дзюнкею, Шима уже поверил в то, что больше никогда ни к кому не привяжется. Печальная судьба прежних покровителей напрочь отбила у него желание выстраивать крепкую связь с кем бы то ни было. Но в жизни волка появился Укон и стал олицетворением надежды на то, что Киёоки ещё способен открыть своё сердце кому-то — и, что важнее, заслужить чужое доверие и искренность. Жаль, что надежда оказалась напрасной. Змей так и не научился быть до конца откровенным. Объясни он всё с самого начала, и Киёоки, возможно, начал бы сомневаться в Дзюнкее… но друга бы всё равно не бросил. И они бы вместе разделили то бремя, что на них возложили, разделили бы его поровну. По-честному. Так, как и положено друзьям. Но змей решил иначе. Причём решил за двоих. Он был прав — волк не может простить его за это. Теперь, когда его обманули один раз, в следующий он уже не сможет просто взять и принять слова напарника на веру. А какой тогда вообще смысл в сотрудничестве?Шима Киёоки мчится в чащу настолько уверенно, как будто всегда был готов в любой момент сорваться и убежать от Цуцуи. Как будто всегда только этого и ждал. Но он не жалеет о том, что сам покинул своего третьего господина. Потому что обитать всю жизнь в обмане — совсем не в его стиле. В его стиле — жить правдой, какой бы горькой она ни была.?Отныне я буду служить только тому, кому сам захочу. Я не буду искать знаков судьбы — я сам буду выбирать свою судьбу. Я буду искать повелителя, достойного звания защитника справедливости. Того, чьи помыслы по-настоящему благородны, того, кто не способен на обман и подлость. И, когда я найду своего "истинного" господина, я сделаю всё возможное, чтобы защитить его от любой опасности?.