Эпилог (1/1)

— Доброе утро. Вижу, вы сегодня в духе, — гулко произносит Канбей, появившись у заднего входа в кафе будто бы из ниоткуда. Масацугу, до этого стоявший в задумчивой нерешительности — войти или повременить? — едва не подпрыгивает на месте. А затем, осознав, кто именно возник поблизости от него в совершенно не подходящую для этого минуту, хмуро отворачивается.— У тебя, случайно, нет сигареты? — грубо, без приветствий, спрашивает он. Шаги стихают ровно в метре, как и обычно. Безмолвная договорённость — словно невидимая стена.Все эти двадцать с чёртом лет.— А у тебя? — не то сухое, не то издевательское — с неизменно верной догадкой об ответе. И тем не менее отвечать всё равно приходится — пусть и натянуто.— Я уже исчерпал свой лимит на сегодня, — Масацугу убирает руки в карманы пальто — прячет неуместный стыд. К счастью, Канбей пока не намерен открыто насмехаться. Скорее слегка недоумевать.— Хочешь окончательно добить мальчишку? — спрашивает он без тени язвительности. И, выщелкнув из воздуха одну из положенных ему сигарет, добавляет: — Знаешь ведь, он терпеть не может запах табака.— Не твоё дело, — огрызается Масацугу; не глядя, он выхватывает чужую порцию отравы из такой же чужой руки. — Что тебе вдруг понадобилось поблизости от меня?Ему даже не приходится смотреть на конец, дабы тот поджёгся.— Полюбоваться на тебя пришёл, — всё так же без яда в голосе. В принципе бесстрастно. Лишь взгляд ощущается на губах, окружённых дымом, до отвратительного зуда неприличный взгляд — однако не дающий повода придраться. — А ещё — сказать, что мы с тобой снова напарники.Пальцы едва не выпускают сигарету.— Проклятье… — хочется презрительно сплюнуть под ноги. Ода к старости совсем ополоумел? — А как же Михо?— Её поставили с Теру, — теперь очередь Канбея прятать руки в карманах — такого же тёмного, такого же пальто. Они будто всю жизнь вместе работают и даже одеваются в одном стиле нарочно. Смешно — настолько, что едва не выворачивает. — Кажется, твоя супруга — единственная женщина в мире, способная вытерпеть ?светило моей жизни?.Масацугу даже почти фыркает — пусть и похоже это больше на попытку выдохнуть сквозь сжатые губы.— До завтра бы не подождало? — холодно спрашивает он после новой затяжки. — Или хотя бы до вечера?— Мне думалось, это сообщение вас обрадует, господин Исида, — а вот на этот раз — уже с лёгкой издёвкой. С издёвкой, на которую даже можно ответить презрительным взглядом, пусть и снизу вверх. Давненько он, кстати, к нему не приглядывался. Такое ощущение, что после крайнего расторжения напарничества, произошедшего с год назад, Канбей заметно похудел…— Спешу расстроить: вы просчитались, господин Курода, — отбросив неуместные мысли, произносит Масацугу. — Хотя, судя по вашему довольному взгляду, вы изначально планировали испоганить мне настроение в концы. А сейчас не более чем придуриваетесь. Я прав?Канбей опускает глаза.— Спешу огорчить в ответ: просчитались здесь вы, — говорит он, с налётом… обиды? И, внезапно, делает шаг в запретную зону — но мало было этого, так он ещё и склоняется едва ли не к самому уху. Масацугу дёргается, однако не отшатывается.Это… издёвка?— Ты настолько переживаешь?Проверка?— Неужто боишься собственного сына?…Провокация?!Будто зачарованный, Масацугу наблюдает за тем, как Канбей тянет руку к его ладони; как вынимает сигарету из его пальцев — решительно; как затягивается сам, вновь глядя в упор — потемневшими, до дрожи в коленях, глазами.Нет, не издёвка. Не проверка. И не провокация.Всего лишь напоминаниеОднако Масацугу приходит в себя только тогда, когда от него отворачиваются, дабы выпустить дым в сторону. Ненадолго поджав губы, он твёрдо, с прежней холодностью, произносит:— Я никого в этой жизни не боюсь — кроме самого себя.Собеседник бесцветно хмыкает в ответ. После чего они проводят в тишине около пары минут — покуда Канбей не сщёлкивает окурок, заставив его раствориться в воздухе. Хорошо это у него получается — щёлкать. Масацугу даже был бы не прочь вдохновиться этим уверенным жестом. Если не на картину — очередную из тех, что уже двадцать с чёртом лет выходят туго, — то хотя бы на предстоящий разговор…— Придумал хоть, что ответишь? — спрашивает Канбей, разгоняя остатки дыма взмахом ладони. Масацугу не спешит с откликом. А затем — и вовсе решает перевести тему.— Почему не пришло оповещение? — спрашивает он, якобы с укором.На самом деле ему плевать.Канбей пожимает плечами и, слегка расслабив голос, произносит:— Я попросил не высылать, — будто так и надо. — Решил обрадовать тебя лично.Масацугу вновь обращает взгляд на бледное, резко очерченное лицо собеседника. И всё-таки он похудел. И всё-таки… это волнует.— То есть ты даже не попытаешься выдумать красивую легенду?Любой намёк на расслабленность в голосе Канбея растворяется, совсем как сигаретный дым под силой его чар.— А смысл? — отзывается он с лёгким нажимом. — И он ведь, между прочим, хороший, — вздох. — По крайней мере, намного лучше меня… По крайней мере — настойчивее.Масацугу едва не закатывает глаза. И презрительным голосом произносит:— Он вообще ни черта на тебя не похож. И на меня не похож. И в этом — основная загвоздка. Какого чёрта? — позволяет он себе лёгкое возмущение. — Уж лучше бы… да хоть Кеймацу. Тогда в этом была бы хоть какая-то логика.Канбей изображает задумчивость.— Не допускаешь, что люди могут мыслить от обратного? — через пару мгновений говорит он. — Как по мне, ты не шибко-то и ласковый отец. А потому — за что боролся…— Ты закончил? — слегка повышает голос Масацугу. — Проклятье, — тут же бросает он себе под ноги, осознав, что сам же и подставил себя вырвавшимся наружу раздражением. Однако сдать теперь — значит сдать и потом. Ему сейчас как никогда нужно его умение держать расстояние. А потому приходится бить тяжёлым: — Ты ничего о нас не знаешь.— Зато я знаю достаточно о тебе, — мрачно усмехается Канбей, вмиг разбивая любую оборону — и Масацугу холодеет, внезапно ощутив себя совершенно беззащитным. — Когда-нибудь ты научишься нести ответственность за свою жизнь… И чем раньше это произойдёт… Хотя, как по мне, уже поздно. По меньшей мере один продукт у тебя бракованный.Масацугу сжимает пальцы на переносице. Чёрт, только не говорите, что сегодня не его день…— Я с тобой не сработаюсь, — предупреждает он, подняв глаза — но на этот раз глядя сквозь собеседника.— И это логично, если учесть, что ты не срабатывался со мной все предыдущие девять раз, — спокойно отзывается Канбей. И так же спокойно, будто мимоходом, добавляет: — А ещё ты опаздываешь уже на пятнадцать минут. На встречу с, между прочим, самым пунктуальным сотрудником нашего отдела. Который даже с прежним напарником разошёлся именно по причине его постоянных опозданий…Масацугу прерывает его сердитым вздохом. И ворчливым, едва ли не на уровне рыка:— Ты ведь не хуже меня знаешь, что ?систематические опоздания? — всего лишь официальная причина. Только идиот поверит в то, что он пять лет этого Като терпел — а потом, видите ли, резко не вытерпел. А теперь оставьте меня, покуда не доканали.Сорвавшись с места, Масацугу торопливо идёт прочь из переулка. ?Право, заходить логичнее и приличнее через главный ход?, — пробует оправдать себя он, однако на деле лишь желает продлить время до встречи и по пути выпустить накопившуюся злость. Канбей упрямо следует за ним — неслышной, но совершенно отчётливо ощутимой тенью.— Повторяю, оставьте меня, — огрызается Масацугу. — Будет странно, если нас увидят вместе у дверей.— Увидят — или увидит? — бросает, будто камень в спину, Канбей — и Масацугу резко разворачивается к нему, вынуждая застыть на месте.— Вы хоть понимаете, насколько у меня сейчас отвратительное настроение, господин Курода? — шипит он.— И что же именно вас бесит, господин Исида? — гудят ему в ответ.Масацугу на время прикрывает глаза.— По меньшей мере то, что сегодня вы воспользовались моим волнением и до неприличного обнаглели, — собравшись с мыслями, заявляет он. — В особенности же возмутительно ваше пренебрежение моим личным пространством. Такого признания вам достаточно?Канбей, не моргнув, возражает ему обстоятельным:— А мне кажется, вас раздражает то, что Мицунари твёрдо намерен сделать выбор в пользу того, от чего вы сами в своё время отвернулись. Вы злитесь, потому что завидуете ему.Масацугу изумлённо распахивает глаза.— Следите за словами, господин Курода, — произносит он — так некстати севшим голосом. — Повторяю: вы ничего о нас не знаете.На душе становится лишь паршивее, когда губы собеседника трогает едва заметная, какая-то даже злорадная улыбка.— Заметьте, мой сын мне подобных проблем не доставляет, — безжалостно произносит Канбей, подавшись чуть вперёд.— Быть может, потому, что он у вас один? — отзывается Масацугу.— А быть может, потому что вселенская справедливость и вправду существует? — ещё ближе, почти непозволительно. Масацугу чуть не давится воздухом — и, окончательно разозлившись, хватается за ворот чужого пальто.— Вселенская справедливость, значит? — шепчет он, вынуждая собеседника склониться. — Я поверю, что она и вправду существует, только если прямо сейчас нас застукают.— Неужто бить будете? — насмешливо спрашивает Канбей — однако Масацугу, дёрнув напарника к себе, как можно крепче прижимается к его губам своими. Лишь пару мгновений он чувствует чужое изумление, а затем ему, изо всех сил обняв, отвечают.Доверившись сходу — впервые за эти двадцать с чёртом лет.Они даже не смеют уйти в тень — а точнее, не позволяют этого сделать, оба, друг другу. Их тела теперь до головокружения близко, и, невзирая на всю опасность происходящего, в грудь Масацугу живительным потоком вливается жгучая волна… облегчения. Им не страшно; с одинаковой силой вслушиваясь друг в друга — и в окружающую действительность, они тянут поцелуй до последней возможной секунды.Ведь на следующий они решатся, возможно, лишь через новые двадцать с чёртом лет.