Параллели (1/1)

Никогда не знаешь, куда заведет тебя игра разума. Воспалённое сознание проводит такие параллели, от которых иногда кровь стынет в жилах. У Евы Браун голубые глаза. У Адольфа Гитлера голубые глаза. Эта несчастная девочка является любовницей великого Фюрера, но не заслуживает его любви так, как заслуживает того Йозеф Геббельс. Это глупо и смешно, но еле уловимый запах Гитлера на теле обнаженной Евы сводит его с ума. Иногда он ведет себя как сумасшедший, лаская глупую и доверчивую Еву в постели, вглядываясь в холодную лазурь радужки. Холодную лазурь его глаз. Ей просто не повезло родиться на свет с таким цветом испуганных глазенок, когда он применяет силу, чтобы раздеть ее. Почувствовать его аромат, кое-где переходящий в духи девушки. Вдохнуть его и насладиться, представляя, как делает это с ним.Ее не сложно понять. Высокопоставленный муж Германии, давно обрученный на стране, редко дарил свою любовь девушке, столь пылкую и столь любящую его. Как сложно противостоять умелым ласкам министра Пропаганды, который легко подбирает ключик к сокровенному: сердцу дам. Она понимает, что изменяет своему любимому, но всепоглощающая похоть охватывает молодое тело и едва ли способно противостоять змею-искусителю. Она надеется, что Гитлер поймет ее. Простит.У него перехватывает дыхание от одной мысли, что он обладает тем, чем обладает его полубог. Крепкая дружба даст трещину, в столь важных для Геббельса отношениях, но он ничего не может поделать: эта кукла слишком сильно напоминает ему об Адольфе. И он дарит ей лишь ту маленькую часть любви к своему Вождю, достаточной в замен на обладание ею. Он говорит о ней только в контексте того, что она обладает качествами ?как у Гитлера?. Йозеф никогда ее не любил, но готов снимать звезды с неба за шанс увидеть ее голубые омуты и втянуть его запах, который сладко смешивается с его сигаретами.В Бергхофе на смятых простынях переплелись два тела. В закате лучи переползали с острых ключиц на гладкую кожу округлых бедер. Концентрация разврата достигла своего максимума, когда оба замерли, прервав ласки.— Черт, — на одном выдохе прошептал Геббельс, улавливая поворот ключа в двери. — Ты же говорила, что до завтрашнего утра здесь никто не появится!— Я не… — Евин испуганный короткий монолог прервал другой мужской голос.— Ева, я дома. Дорогая?— Да, милый, я здесь. Уже иду, — одетая и уже в полном порядке девушка скользнула за дверь спальни, иногда завороженно наблюдая, как Геббельс застегивает рубашку. Он кивнул ей, и та пошла встречать пришедшего Гитлера. ?Она называет его милым, но недостойна даже стоять рядом с ним!?Блонди скользнула в приоткрытую дверь и села возле нее, напугав ищущего свой пиджак рейхсминистра. Схватив висящий на стуле, он вышел, хотя собака упорно отказывалась выпускать его из комнаты. И только накинув его, Геббельс понял, что взял не свой. Какая-то неведомая сила заставила его схватить вещь, принадлежащую Гитлеру, и сейчас он сидел в приемной в большой ему одежде. Исправлять ошибку было поздно, поэтому Йозеф закутался в пиджак его предмета обожания, инстинктивно втягивая тот самый запах, усиленный и приторно-волнующий.— Ты не говорила, что у нас гости. Добрый вечер, доктор Геббельс! — Гитлер на секунду отвлекся на расширенные от ужаса глаза Евы, молчаливо взирая на тень ответной растерянности Геббельса. Он прошел чуть дальше и сел напротив в кресло. Браун осталась стоять в дверях, прислонившись к косяку. Геббельс улыбнулся и поприветствовал Фюрера. А после он обратился к замершей Еве, предвосхищая немой вопрос Адольфа:—Фрау Браун, не могли бы вы принести мой пиджак? Мне кажется, он уже в полном порядке, — Геббельс проводил эту глупую молодую девушку взглядом абсолютно не читаемым. Как опытный любовник, пассиями которого часто становились замужние барышни, он легко выходил перед их мужьями победителем. Снова улыбнувшись, он повернул голову, поднося чашку с горячим чаем к предательски дрогнувшим губам, продолжая легенду: — Я имел несчастье запачкать его, а добрая фрау Браун помогла привести его в порядок, — глоток, чтобы липкая ложь ушла с языка внутрь. — Простите, что взял вашу вещь без разрешения. Форс-мажор, как говорят французы, — еще одна улыбка. Гитлер с прищуром взглянул в глаза Пропаганды, тому стало неловко, как будто его блеф прямо сейчас раскроется. Обстановку разрядила вошедшая Ева, слегка дергающимися руками передав несчастный пиджак. Сняв чужой, запоминая его тепло и прощаясь с ним, Геббельс отдал его девушке, которая снова ушла.— По какому делу вы заглянули сюда? — Адольф спросил, придавая себе равнодушное выражения лица.В его душу закралось глубокое сомнение в искренности сидящего напротив человека. У него не было повода не доверять Геббельсу, которого он без колебаний мог назвать своим лучшим другом, не было повода сомневаться и в Браун, потому что всегда читал ее как открытую книгу. Все действия Евы были для него предсказуемы, поэтому он сразу почуял неладное, когда не смог понять ее испуга. Значит, ей есть что скрывать? С Геббельсом было сложнее, тот умел закрываться от посторонних слишком профессионально, оставаясь книгой за семью печатями.Министр пропаганды смог найти ответ и на этот вопрос. Лишь переведя тему, он выдохнул и расслабился. Опасность миновала. Йозеф сконцентрировал все внимание на нахождении возле своего вождя, к которому слишком неровно дышал, полностью забыв о Браун, так и не появившейся больше.***Уезжая в Берлин на неделю с тяжелым сердцем, Фюрер все-таки принял решение: перед отъездом отдал приказ охране следить за усадьбой, фиксируя каждого пришедшего и ушедшего. Он уже не сомневался в том, что его обманывают, поговорив по душам с Евой.Полученные данные развеяли все его последние сомнения. Геббельс наведывался чуть ли не по три раза на дню к Еве, иногда даже оставаясь на ночь. Едва ли они только пили чай. Первое чувство, которое зародилось в сердце, — это гнев, потому что его обманывали и изменяли, потом разочарование в лучшем друге и девушке, а потом и нервный интерес, почему Геббельс попирал все мыслимые и немыслимые морали, решил ?наставить рога? своему начальнику. Все это стоило бы прекратить и наказать виновных. Чем он занялся незамедлительно, вновь оказавшись раньше положенного срока возле дверей своей ставки, окруженной молчаливыми горами.