2017 - ?Три истории? (1/1)

Дэвид медленно раскладывал по столу фотографии четы Кук.Все, что относилось к делу ?Орды? изъяли и убрали в архив, повесив красный ярлык со словами ?до поры до времени?, уповая на то, что Стэпл принесет им информацию, словно собака кость.Время ленча истекло два часа назад, и оставалось только убивать остаток дня до того, как стемнеет и придет Эндрю или кто-то еще вступит в смену. Дэвид откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, пытаясь взять себя в руки и не позвонить той же Джессике, что так и не сдержала обещание поговорить с полоумной Рейчел Кук.Самостоятельные попытки наладить контакт он оставил, наверное, сразу, когда та открыла рот и заговорила о путях Господних, что неисповедимы, а после попыталась рассказать о тех учениях, которыми ей промыли голову лет так пятнадцать назад, как минимум.Неделю назад Арчер поставил вопрос о его компетентности, если разговор с ?немножко? поехавшей уже вводит в ступор, хоть он сам выступал в ее защиту, когда Нильсон предложил выслать Рейчел в Иллинойс, а Джессика пожала плечами и подбодрила саркастичным: ?Развлекайся с ней сам?.Тишину в кабинете (отличающейся от того зверинца, что происходил в коридоре), нарушало омерзительное тиканье наручных часов,?— подарок от коллектива на минувшее рождество. Дэвид бросил взгляд на источник шума и постучал пальцами по циферблату, будто бы это могло сдержать секундную стрелку, что неумолимо мчалась вперед.Он ослабил узел галстука на шее и вновь откинулся на стул, надеясь, что время пойдет немного быстрее, а пейзаж за окном поменяется на что-то более презентабельное, нежели забитая автомобильная парковка. Такое же чувство охватывало его в первый год работы в участке. Дэвид изо дня в день слепо верил, что положение дел изменится к лучшему. Исчезнут ?плохие парни?, снизится количество нераскрытых преступлений, откуда-то возьмется прибавка к заработной плате и за окном поставят фургон по продаже хот-догов.Джессика из его воспоминаний за считанные, как казалось, минуты воплотилась в реальную и отличающуюся от фантазии. Она вновь выглядела заморенной и уставшей, но при этом хорошо одетой, что за ней не наблюдалось часто. В руках виднелась красная папка с документами?— опять была у адвоката, а потому такая… нарядная, только шарф выделялся уродливым изъяном. Райтер никогда не умела их завязывать, а лишь обматывала вокруг шеи, точно удавкой.—?Ты такая свежая. Даже странно, что ты еще не пила.Она позволила себе улыбнуться на последних словах и немым кивком головы продемонстрировать то, как ей лестно слышать этот сомнительный комплимент. Откинув папку на стол, чем повредила идеально выставленную коллекцию фотографий, Джессика на глаз высыпала материализовавшийся кофе в некогда белую чашку, которая теперь хранила по краям уродливые подтеки.—?Я сегодня так заебалась, пиздец. Все утро думала, что опоздаю, пока эти поганые кудри делала,?— она провела рукой по длине волос, где вероятно утром, в самом деле, были локоны или их подобие. Сейчас же передние пряди напоминали сосульки. —?Адвокат нихуя не делает, а я с каждым днем прихожу к выводу, что проебала свою жизнь.—?Я развелся за три недели, Джесс, а ты что-то делишь уже третий год.Она отхлебнула кофе и показала средний палец, вынуждая его мгновенно исправиться:—?Хорошо-хорошо, год-два. Что вы не можете поделить с ?амишем?? То одно, то другое, теперь имущество делите. Ладно. Дочь. Энни.Джессика победоносно щелкнула пальцами, сдерживая приступ кашля, который разыгрался некстати в последнюю неделю месяца. От одной мысли о дочери ей хотелось сделать пару глотков водки, которые бы привели весь этот шквал предложений в порядок.Пить что-то крепкое?— как глотать шпагу, правда, первое не разорвет внутренности.Дэвид уже намеревался пододвинуть к ней несколько папок, что уже изрядно запылились на его столе, но сразу же получил отрицательный вопль:—?Нет, нет и еще раз нет! Ты мне все это перескажешь, я не хочу вчитываться в эту лабуду, своей на работе хватает. Давай, удиви меня, заодно переоденусь. Но очень коротко, молю, я сейчас сдохну от головной боли, а ну и дверь прикрой.<Дэвисон покорно поднялся со своего места и подошел к двери, собираясь пройтись до туалета и обратно, пока террариум женских сотрудниц расползся по поручениям.—?Ты ебанутый? —?тут же послышалось ему вслед. —?Я говорю, введи меня в курс дела, а ты решил улизнуть, чтобы я читала эти каракули? Может, сразу с улицы расскажешь мне или прокричишь в открытое окно?Он вновь повернулся к ней, предварительно с силой захлопнув дверь, чтобы не сорваться и не спровоцировать продолжение этого цирка.—?К твоему сведению,?— Дэвид прислонился затылком к матовой вставке на двери, ощущая приятную прохладу. —?Женщины обычно просят отвернуться или выйти, если они переодеваются. Не думал, что для тебя это будет откровением.??Скомкавши пальто, она сбросила его на стул и вынула из сумки не менее мятую одежду, хмыкнув, мол: ?Что ты там мог не видеть??.Край платья пополз вверх, демонстрируя черную резинку чулок, обтягивающих худые дряблые ноги.Ему резко захотелось остановить этот процесс, добавив, что в этом отчасти мешкообразном платье по колено с неуместными вырезами (облегчающими вождение?) Райтер выглядит намного лучше обычного и почти похожа на девушку, но, право слово, женственная одежда на ней в течение длительного времени теряла шарм.Он видел ее обнаженной и не раз, а потому простора для воображения не осталось уже очень давно, но почему-то Дэвид не мог оторвать взгляда от тривиального женского тела: посветлевших растяжек на животе, неаккуратного шрама от кесарева сечения, который зачастую прятался за резинками трусов, выпирающие ребра со следами прошлых увечий, вроде тушения окурков о кожу; удивительно, что сегодня она надела лифчик и не светила своим уродливым нулевым, но и этот предмет выглядел на ней иначе, чем, к примеру, на манекенах в ?Виктория сикрет?.Джессика неряшливо потянула рукава черного джемпера, будто бы это могло разгладить ткань, а после быстро надела его на себя, проделывая тот же ритуал с джинсами. Магия момента упущена. Она стряхнула комочки осыпавшейся туши под глазами и вновь улыбнулась, всем видом крича, что теперь-то готова к беседе и, возможно, продуктивной работе.Спустя часы пустой беседы они поменялись ролями?— теперь Райтер выпала участь разбора фотоматериала и того, что звалось для нее каракулями и мазней следственного отдела. Она смотрела на запечатленные объективом лица, заставляя все внутри холодеть от мысли, как удивительное бывает закрыто в чем-то еще. Сотни, тысячи физиономий молодых и стариков мелькали перед глазами, неподвижно застывали на ее столе, искажались в гримасах скорби, радости, удовольствия, но на фотографиях, цветных прямоугольниках, люди никогда не бывали собой. Всегда кем-то еще.—?Такое придет только по накурке,?— сквозь зубы выплюнула Райтер, запрокидывая голову назад. Мягкие и слегка влажные пряди проскользнули по спинке пластмассового стула и коснулись сидения. —?Дэвисон, как оно?Дэвид пожал плечами, откидываясь на спинку офисного кресла ?большого босса?.—?Никаких идей. Надо было отправить всю их семейку куда подальше, а не развлекаться с ними самостоятельно.Райтер одобрительно хмыкнула и вынула вслепую из кармана помятую пачку сигарет. ?Мальборо Голд?. Она редко их курила, а соответственно позаимствовала у кого-то из любовников. Виктор бы не расщедрился, Карл предпочитал ?Лаки Страйк?, а Джим не курил вовсе. Неопознанная пачка принадлежала кому-то из участка, возможно, Эндрю или кому-то из практикантов, задолжавших кофе.От собственной логической цепочки хотелось нервно засмеяться, что Дэвид и сделал, а на вопросительный взгляд отмахнулся, словно ничего не произошло.—?Чего? —?Джессика кинула в него кусочек ластика, словно вернулась в старшую школу, и получила очередной отрицательный кивок. —?Знаешь, я тут думаю, как вообще люди женятся на подобных укурках. Вот, к примеру, мы с тобой. Почему ты развелся с Райли?—?Тебе ли не насрать? —?Дэвид нервно прокрутил карандаш в руке, поддев ногтем розовый ластик на конце. —?Ты мне скажи, как твои родители поженились, что у них родилось такое… Такая. Может, твоя биография поможет мне понять зачем здоровый психически человек женился на этой Рейчел с ее религиозными заскоками.На мгновение вечная расслабленность сменилась непривычной серьезностью, будто бы под гнетом каких-то воспоминаний. Например, о чем-то дорогом из прошлого. Дэвид выдержал паузу, вспоминая редкие случаи, когда Джессика молчала без причины. Он знал крайне мало о ее семье.Отец?— мудак, мать умерла. Несчастный, мать его, случай. Ну, так раньше писали в газетах.Наверное.Он никогда не имел стопроцентной уверенности, говоря о тех или иных событиях, кроме одного?— причины собственного развода. Звонкий голос Райли так и отзывался эхом в памяти, заставляя поежиться. В противном же случае по привычке потянуться к тонкому ободку на безымянном пальце, а после облегченно выдохнуть.Прошлое.—?Ну, у нас судьба, как говорится, несчастливая. Не поверишь, но мама вышла по залету, отец блядовал, пока та занимала деньги, работала. Суди сам, но мама жила как под стеклянным колпаком. Любила его и все такое, а он,?— Джессика запнулась, сомкнула губы в тонкую линию и шумно втянула в себя воздух. —?Надеюсь, он сдох в своей дыре.На мгновение повисло какое-то неуместное молчание. Райтер уставилась на серость проезжей части, пока Дэвид набрался смелости коснуться взглядом ее лица. Она ворвалась в его жизнь в отвратительной парке с искусственным мехом на капюшоне, неуместными и громкими шутками с душком перегара. Смеялась без причины, кричала без причины, активно жестикулировала и славилась простодушием, которого в тот период было крайне мало.Клочок правды, словно ткань капюшона вновь приоткрыла ее лицо, вызывая приток жалости, от которой уже тянуло прочистить желудок.Отчаяние всегда играло злую шутку с Райтер и становилось временем небывалой искренности: Джессика переставала контролировать ситуацию, а следовательно любой мог видеть ее настоящую?— забитую алкоголичку, что потеряла мать и никогда не получала любви от отца, от которого забрала худшие качества. Ребенок, пытающийся любить как показывают в мыльных операх, имитирующий привязанности, страдающий от собственных эмоций…—?Что?За подобные размышления она бы воткнула перочинный нож ему в горло и провернула пару раз.—?Пытаюсь представить твоего папашу, Райтер.Она фыркнула, вынула из кармана мобильный телефон и принялась что-то перелистывать. Хранить фотографии человека, который приложил руку, чтобы сломать твою жизнь. Что ж, в этом, наверное, была толика смысла.—?Ты ищешь его фото? —?поинтересовался Дэвид, отхлебывая из чашки. —?Я что, увижу твоего отца?—?Я бы сама хотела узнать, как он выглядит сейчас,?— пожала плечами Джессика, откидывая телефон на стол.Кажется, на экране добавится пара трещин.Дэвид вынужденно замычал в ответ, отворачиваясь от работы, надеясь, что ему удастся отвертеться от нее, пусть и на крутящемся офисном стуле.В момент (когда ему снова и снова казалось, что тишина нарастала) наступило молчание, которое Дэвид стал как-то особенно остро ощущать за последние месяцы. Каждую неловкую паузу, миг, потраченный на то, чтобы сглотнуть слюну или отпить глоток кофе из бумажного стаканчика, непроизвольно наталкивал его на холодные мысли о недопонимании или недостаточной заинтересованности со стороны всех.Конечно, он додумывал прочие детали после, оставаясь один на один со своими мыслями, но сейчас чувствовал Ничего.Колкое и исполненное тьмой.—?Странно, что ты сегодня не за рулем,?— констатировал Дэвид вместо того, чтобы озвучить подготовленный заранее вопрос: ?Ты сегодня поведешь??. —?Подземка?Она согласно промычала, чиркая зажигалкой на ходу, не позволяя пламени перекинуться на сухие волосы, скрывшие ее лицо по вине ветра. Сутулые плечи напряглись, а указательный и средний палец слишком быстро касались обветренных губ.Проведя ее до метро, он уже собирался вызвать такси, как Джессика крепко зажмурилась и отрицательно покачала головой:—?Поехали, разбудишь меня на пути к дрянному квартальчику.Упоминание ?дрянного квартальчика? заставило испытать острое чувство ностальгии, будто бы Райтер воткнула иглу в вену, но игралась, не вводила волшебное вещество до конца. Пусть он никогда и не подсаживался на что-то серьезнее травы, подобным сравнениям всегда оставалось место в его разуме.—?Возьмем по чизбургеру и к тебе? —?с усмешкой спросил Дэвид, нервно нажимая на кнопки терминала в безуспешной попытке пополнить карту.Когда-то это попадало под категорию ?старые и добрые времена?, где Джессика еще не пыталась судиться, а делала это сквозь пальцы, забивая на родную дочь. Энни. Следовало бы привыкнуть так называть ее, а не просто ?дочь?. Неудачный, мать его, аборт.—?Не, приятель, я не вывожу,?— она резким движением вынула карту из терминала и с той же грубостью скомкала бумажный чек, отправляя его в рядом стоящую урну. —?Сегодня двадцать лет как похоронили маму, не хочу никого видеть.—?Двадцать,?— Дэвид присвистнул и стыдливо отвел взгляд, теряя фокус в отражении множества лиц на стекле сплошь покрытом разводами и отпечатками чужих ладоней.Он перебирал десятки вопросов, спотыкаясь на формулировке: ?Не хочу показаться банальным…?, жаждал услышать эту историю вновь. Не дожидаясь нужного варианта и расспросов, которые висели в воздухе, Джессика тяжело выдохнула и подняла глаза на уставшее лицо, что приобретало еще более измученный вид на стеклянной глади.Уродство в своих ближних уродливо люби.***Жизнь приобрела какую-то стабильность, о которой любили часто говорить. Кейси была знакома с понятием стагнации не понаслышке, но в этот раз окружающая действительность не была столь густо покрашена в темные цвета.Серость?— возможно, черный?— никогда. В строительном магазине оттенок будней дали бы название ?кунжут? или ?слоновая кость?, которая в результате непродолжительной колеровки приобрела дополнительный уникальный оттенок.У нее был кров, не украденный с чужого стола завтрак, не объедки, оставленные на корм чайкам и голубям, чистая постель и почти всегда пожелание хорошего дня, вызывавшее приятные эмоции или какое-то теплое ощущение, словно обмакнуть палец в горячий воск свечи.В четырех стенах последнего пристанища мысли о рациональности происходящего оставались за порогом, в грязи реалий мира, где-то у стеклянных высоток, где-то у исправительных центров и психиатрических больниц.Мир, к которому она привыкла, мир, что сотворил их обоих, утратил всякого рода власть, когда ключ совершал три поворота в замочной скважине.И лишь за это призрачное чувство безопасности Кейси могла броситься в ноги бывшему похитителю, с которым волей-неволей они сблизились. Последнее слово она бы использовала в своих мемуарах, памятуя о том, что народ любит подобные ?штучки? от психически больных людей; и покрывается мелкой дрожью, когда осознает, что криво выведенные строчки, хранящие звериные поступки, никак не связаны с расстройствами, а шли, как предпочитают говорить?— ?от души?.Они находили достаточно тем для разговоров, которые сложно было бы назвать ?поверхностными? или же ?откровенными?. Зачастую всякая беседа сводилась к грубой душевной мастурбации, смаковании проблем друг друга, жестокого прошлого, безжалостных и лишенных мотивации поступков родителей.Если Кейси с каждым выпаленным словом сильнее затягивала себя в болото, то Кевин лишь принимал правила этой игры, меняя свои маски-личности, чтобы оставаться нужным. Разум твердил ему, что страсть к страданиям, гораздо сильнее, нежели бессмысленные разговоры об истории и языках. Конечно, если они не мертвые.Приставка ?смерть? обладала ошеломительным эффектом, добавляла новых красок, вызывала неуместные смешки и безумно-озорную улыбку на очаровательном девичьем лице.В те мгновения, когда она засыпала, укрывая лицо тонким летним одеялом, Кевин (и не важно какая личность занимала сознание) приходил к одному печальному и единственно верному вердикту?— Кейси Кук его не знает. Только маски, личностей, которые могли бы похвастаться ?внутренним? миром, поразить рассказом о моде или востоке, но никогда не отражали его настоящего. Вне сомнений, что для девчонки, отправившейся ?во все тяжкие? или же решившей найти кого-то, кто защитит от самой себя, Кевин Крамб казался рохлей, размазней, тряпкой, ничтожеством, подавленным в собственном теле выдуманными альтер-эго и…Он резко дернул ногой, будто бы пытался дать назад в беге на месте.Когда-нибудь им следовало бы остановиться, перестать притворяться и стать самими собой. Об этом думал Деннис, удаляя тряпкой из микрофибры разводы на зеркальной поверхности; об этом задумывались остальные, улавливая свое отражение во взгляде больших рыбьих глаз; об этом остро переживал сам Кевин стоило Кейси Кук случайно коснуться его руки или без всякого пошлого умысла, почти, черт возьми, дружески, дотрагивалась до плеча.Чуть выше и можно с легкостью нащупать старые шрамы от дробовика.Тошно?Деннис же не мог разобраться с другой частью себя, что не желала гибели невинных жизней, но всякий раз утихала под натиском гнева и жажды мщения. Он хотел быть нужным, угодным Зверю, хоть и ставил под сомнения собственную веру.Подчинение Зверю равнозначно принятию поражения, что он, Деннис, одна из неугодных личностей, не имеет влияния, не способен на защиту. Его нутро?— само тело Кевина требовало признания, но не двадцать четвертая личность.От подобных мыслей голова шла кругом, будто летишь в шахту лифта, будто поезд сошел с рельс.Кто он?Кто они?Что они делают и пытаются сделать?Деннис отрицательно покачал головой, снял осточертевшую пластиковую оправу и устало потер глаза. Порой лучше без них. Убогие витрины магазинов, убогие торговые центры, размеренная убогая жизнь.Он с горечью подумал о людях, что жили сейчас, путая свои доводы с размышлениями о родине Оруэлла. Мысль о беспомощности между машиной, что создавала отродье, перемалывала мясорубкой тысячи и тысячи американцев, вспыхнула в его сознании, как огни на самом высоком здании Филадельфии, которое открыли во время заточения в центре.Санитары вроде говорили о нем.Еще одна бесполезная стекляшка, манящая пустоголовых мотыльков, но не имеющая за собой ничего. Каркас посыпется карточным домиком, а человеческая жизнь слишком хрупкая, почти хрустальная, чтобы выдержать это.—?Не спишь? —?немного хриплый голос Кейси заставил его вздрогнуть и мгновенно надеть очки, будто бы те являлись его неотъемлемой частью, эдакой визитной карточкой.Черты ее дорогого лица практически не различались во тьме. Как и всегда потребуется время.—?Так, мысли всякие.Он сменил маску на несвойственного, поверхностного и добродушного модельера, сдерживаясь, чтобы не поморщиться от собственного блефа. Девчонка застала его врасплох почти как пару дней назад, когда спросила о том, что произошло восемнадцатого сентября две тысячи четырнадцатого года.***Борцы за справедливость, права женщин и сохранность жизни могут твердить всякое, но бытует одно мнение, с которым сложно согласиться на публике и почти невозможно с самим собой.Лучше не быть матерью, чем быть отвратительной матерью.Если бы Джессика Райтер хорошо бы знала свою мать, то вряд ли бы поддавалась меланхолии.Если бы Кейси Кук хоть раз узнала бы в бездомной фанатичке свою мать, то вряд ли жалела о лишении родительской любви.Последняя никогда и не задумывалась о том, чтобы создать образ матери, то для Джессики это было единственным утешением.Святая мученица, что пала от гнета безжалостного пропойцы, который принижал ее достоинство. Еще одна несчастная женщина, что поверила в любовь или нечто, что напоминало ей о любви, но не походило на описание того дерьма, которое обычно встречается на страницах желтой прессы.Ложь намного интереснее правды. Красочнее и живописнее.Джессика придумала идеальный образ матери, который каждый раз перекраивался, становился еще более утонченным, чистым. Выдумка, которой она никогда не соответствовала, но в глубине души хотела. Надеялась, что станет лучше, что ее дочь, Энни, будет другой. Проживет такую длинную, насыщенную светлыми красками жизнь, никогда не задумается о том, чтобы создать иные условия для своих детей.А еще не будет держать в дрожащих руках тест на беременность.Райтер нервно дернулась, всматриваясь в чужие лица случайных попутчиков в вагоне метро. Мама умерла в метро.Она часто пыталась представить как это было: силуэты таких же людей, гул, запах. По всем канонам вагон должен был пропитан дождевой свежестью и табаком, а напротив матери обязательно была бы семейная пара, а может влюбленные, которые напомнили бы несчастной женщине с неудачным браком за спиной о том, как все могло быть.Детали не уточнялись.Джессику поставили когда-то перед фактом, что ее мать умерла в метро, но никто не говорил почему. Нанесли ли ей ножевые ранения, которые оказались бы несовместимыми с жизнью или же поезд сошел с рельс, превратив пассажиров в месиво, на которое Райтер так любила приезжать, будто бы в смешавшихся телах, можно было обнаружить что-то связанное с родной матерью.—?Выходишь? —?голос Дэвида прозвучал обеспокоено, будто бы ему было дело до количества станций, что осталось позади и предстояло преодолеть. —?Кенсингтон ждет.Она положительно кивнула головой, улавливая себя на мысли, что никогда не замечала какого цвета глаза ее собеседника. Даже сейчас, когда Дэвид был так близко, что можно было уловить запах мыла ?Диал?.Кенсингтон?— унылый северо-восток Филадельфии, людишки с пепельными лицами, ржавая проволока, выцветшая вывеска ?Ногти у Джеки? и маленькая забытая Богом лавочка с фильмами для взрослых.Мама тоже жила здесь, пока отец не забрал в более престижный район.Джессика десятки, сотни раз проходила под этим мостом, сворачивала у граффити с множеством лиц, которое под определенным углом навевало мысли о кубизме и ?Авиньонских девицах?.Решетки на входных дверях, разбитые тротуары, выбоины которых присыпали неряшливо галькой, заколоченные окна. Райтер часто задерживала на них взгляд, будто бы ждала, что вот-вот к одной из оконных рам подойдет мама, а наполовину прогнившая фанера разрушится.Молодая и обнаженная по пояс женщина облокотится на грязный подоконник и глубоко затянется, выпуская сизый (подстать Кенсингтону) дым.Но никто не подходил, не мелькал в окнах, не стряхивал столбики пепла вниз, ожидая, что мелкие крупицы подхватит ветер. Это было нереально, будто бы из детской сказки, но когда-то было и уже никогда не повторится.—?В задницу,?— Райтер сплюнула в сторону и обернулась на отмалчивающегося коллегу, что любезно шел в одну ногу с ней. —?Что ты там говорил про чизбургер?***Он мог бы позаимствовать название своей жизни у Дэниела Киза, лишить себя последнего шанса на индивидуальность... Искусство быть пустым местом. Этим Кевин овладел еще в средней школе, лавируя между шумными компаниями, опасаясь, что кто-то может вытащить из болота, узнать правду, напомнить, что он не ничто. Не просто мешок с дерьмом, который почему-то все еще дышит.Искусство быть чужим среди своих. Пусть и созданных воображением личностей без души и тела. Пустых как маска, которая раз за разом бьется вдребезги, вонзая осколки в еще цельные размышления.Отравленная кровь отца, сломленный разум матери.Не симбиоз, а обоюдные мучения, что раз за разом оставляли кислое послевкусие на языке.На ?свету? отвратительно и Кевин не уставал повторять себе это раньше. Здесь всюду воспоминания, что пропитались горечью поражений и превратились в поспевшие плоды сожалений.Ничтожная слабость в бренном теле, которое хотелось собственноручно опустить в сырую могилу, закопать себя и никогда не видеть и кусочка голубого неба. Сделать это было проблематично, почти не представлялось возможным, пока Кевин не нашел другой выход.Глубокое, тихое, темное дно, где бы никто не нашел его.Всегда проще быть весельчаком Барри, реднеком Сэмюэлем, педантичным Деннисом, но только не самим собой.Эта девочка, Кейси, однажды оборонила, что хотела бы видеть на ?свету? именно его, а не кого-либо еще. Она произнесла это быстро, порывисто и легко, словно поправила прядь, что упала на глаза, пока для него желание показалось неприлично откровенным. Быть на свету означало слышать стук колес поезда, бежать вслед за исчезающей тенью отца, которая год от года превратилась в призрак, кислотный, мать его, флешбек, происходивший с кем-то другим.И смерть отца, и мать, и жар нагретого утром утюга, который прислоняется к коже… Попахивало набором клише для того, чтобы выбить слезу у тех, кто привык жалеть всех и вся; очевидно же, что кто-то пересказал ему это.Это было с кем-то другим, но не с ним.Кевин не хотел думать о том, что сделал. Это не его вина, а Денниса (нельзя сказать, что ?кого-то еще?, необходима конкретная персона). Если это повторять часто, то можно поверить, испытать облегчение, а не раскаяние.Обманчивое отпущение грехов, которое ему никогда не заслужить перед семьями погибших.?Кевин.?А что произошло тогда? Ну, в сентябре две тысячи четырнадцатого??Вопрос Кейси выбил почву из-под ног, а еще был пропитан эгоизмом или желанием узнать его лучше, будто бы в этом острая необходимость. Он сам с трудом выслушал ее историю, но воспринимал вновь через особую призму, где весь рассказ?— набор слов, который не имел ничего общего с реальностью.Четверг.?Ух ты. Львы, тигры, медведи, помнишь??Осень в Филадельфии и приемы у доктора Флетчер.?Она и моя дочь тоже!?Автобус и еще двадцать пять минут до начала сеанса.…Темные мутные воды, илистое дно, затягивающее глубже и глубже, и одна мысль, как последняя сигнальная ракета на судне, твердящая, что можно видеть цветные сны тысячу лет и никогда?— свет.—?Кевин? —?мягкая и горячая рука Кейси накрыла его ледяное запястье. Со стороны, наверное, показалось, что та решила просчитать его пульс или вывести из состояния шока.??Но вслед за медом тело содрогнулось в жгучей боли, пробуждая каждую ссадину, шрам, позорную отметину прошлого. ?Твой отец тоже был отменным лжецом, Кевин Вэнделл Крамб?.Как же он ничтожен.Ничтожно слаб в убеждении, что и его жизнь имела какое-то значение, а не...Пустое место.