фем!Харальд/Бьерн (1/1)

—?Ты не доверяешь мне,?— констатирует Хель, чуть прищурившись.Её голубые глаза смеются, но остаются холодными, как замерзшие реки Нифльхейма. Заглянешь?— мурашки побегут по спине. Но Бьерн не боится.—?У меня нет причин доверять тебе,?— отвечает он.Прямолинейный и простой, как камень, он не прячет своего раздражения, но ей это даже нравится. Она расчесывает свои длинные черные волосы, и пряди струятся сквозь зубья гребня, как шелк.—?Я никогда не дам тебе повода убить меня.—?Это решать не тебе,?— усмехается он, не отводя взгляда. —?Я могу найти повод.В его словах?— неприкрытый вызов, и Хель думает, что следовало бы научить его, как надо разговаривать с королевами, но вместо того, чтобы ответить на вызов, на миг опускает глаза. Ей скорее смешно, чем досадно. Играть с ним?— все равно, что с ребенком. Он не доверяет ей инстинктивно, но не сможет интерпретировать верно ни одной её реакции, если она того не захочет.Она делает вид, что начинает выходить из себя, повышая голос, и вот ему уже кажется, что он обыграл её. Хель позволяет ему думать так. Время все расставит по своим местам, а пока ей некуда спешить.Она провожает его холодным смеющимся взглядом, неторопливо расчесывая волосы.*Бьерн заходит в реку.Вокруг непроглядная чернота, и вода холодная, как снег, и такая же черная, как ночь. Одежда промокает мгновенно, прилипая к телу, и болезненный холод просачивается сквозь кожу, вызывая дрожь. Он глубоко вдыхает и ныряет?— то ли в воду, то ли в бездну, чтобы вынырнуть через несколько метров. Бьерн плывет сквозь темноту, рассекая ледяную воду мощными гребками, но берег не приближается, а одежда становится тяжелее с каждым десятком метров, и холод добирается до костей.В какой-то момент начинает казаться, что он плывет уже целую ночь, но берега все еще не видно сквозь темноту, будто он не сдвинулся с места. Становится тяжело дышать и двигаться, словно вода медленно превращается в лед, сковывая его ледяными доспехами. Бьерн делает последний рывок, прежде чем тело окончательно перестает слушаться, и жадно вдыхает холодный сырой воздух. Вода погребает его под собой, заливаясь в нос и уши, медленно утягивая на дно.Бьерн закрывает глаза, растворяясь в черноте.И просыпается.Склонившаяся над ним Торви смотрит обеспокоенно.—?Ты холодный, точно мертвец,?— шепчет она, и её теплая ладонь на его груди кажется обжигающе горячей.Бьерн не отвечает ей, глотая воздух.*—?Плохо выглядишь,?— говорит Хель, прислонившись к дереву плечом и скрестив руки на груди.Её губы растянуты в улыбке?— привычно острой и хитрой, будто у Локи украденной. Бьерн морщится.За те дни, что они подбирались к Парижу через горы, она порядком успела ему надоесть. Его нервировал её холодный, до печенок пробирающий взгляд и насмешливая улыбка победительницы. Раздражало, что она смотрит на него, как на завоеванный уже приз, и вечно крутится поблизости, как готовящаяся к броску змея, присмотревшая себе мышь.Бьерн не собирался быть мышью. Но её это, похоже, не особо волновало.—?Ты нездоров? —?снова спрашивает Хель, ни капли не смущенная отсутствием его внимания. —?Плохо спишь?—?Не твое дело,?— вяло огрызается он.Она подходит ближе, и Бьерн чувствует её усмешку всем своим существом, хоть и не смотрит на неё.Спал он действительно плохо. Стоило закрыть глаза?— он видел реку, черную, как бездна, холодную, как льды Йотунхейма. И тьма вокруг была непроглядная и сырая. А путь был только один?— сквозь воду, к другому берегу. Но берега не было.Этот сон периодически снился ему в детстве и был самым жутким кошмаром. Казалось, что сон куда реальнее того, что происходит наяву, и от этого становилось холодно и страшно, будто он по горло в воде, но не умеет плавать, и волна вот-вот захлестнет. И вот, спустя столько лет, этот кошмар вновь начал преследовать его, но теперь каждую ночь.—?Та девушка, что ходит за тобой,?— говорит Хель присаживаясь на землю рядом с ним,?— светленькая такая. Кто она?—?Не твое дело,?— повторяет Бьерн и сжимает переносицу.Виски пульсируют ноющей болью, и глаза вот-вот норовят закрыться, но он стискивает зубы, продолжая цепляться взглядом за тех, кто отправился с ними на Париж, будто нет ничего интереснее хохочущих и распивающих эль викингов на привале. Лучше уж на них, чем на черную реку. И уж точно лучше, чем на Хель.—?Зачем ты ходишь за мной? —?спрашивает он. —?Зачем так смотришь на меня? Что ты вообще делаешь здесь?—?А ты? —?отзывается она вкрадчиво. —?Что ты делаешь здесь, дорогой?Бьерн поворачивает голову, и его глаза сталкиваются с её холодными голубыми. ?Они больше не смеются,?— отмечает он краем сознания. —?Её глаза…?Мир кренится, затухая, будто кто-то вдруг проглотил солнце, и Бьерн стукается затылком о землю, больше не в силах сопротивляться усталости.—?Правильно, дорогой,?— слышит он голос Хель, прежде чем провалиться в сон. —?Спи. Немного осталось. Скоро мы отправимся домой.Её ледяная ладонь ложится на его горячий лоб, но он уже почти не чувствует этого?— он стоит на берегу реки, черной, как бездна, и холодной, как льды Йотунхейма, понимая, что путь только один?— к другому берегу. Но берега нет.А за спиной стоит кто-то и улыбается насмешливой острой улыбкой, точно у Локи украденной.*Когда Торви направляет на него арбалет, Бьерн не удивляется. Хмурится только?— не по-мужски убирать врагов руками женщины, еще и таким грязным способом. Не надо быть мудрецом, чтобы понимать, чем Эрлендур пригрозил Торви в случае её отказа.Торви бледная, её губы дрожат, а глаза извиняются. Бьерн не чувствует ни обиды, ни злости, ни страха. Молча смотрит на неё и ждет, когда она выстрелит.Отчего-то кажется, что так уже когда-то было?— он спокойно стоял и ждал выстрела, пока десятки глаз наблюдали за ним с любопытством. Только тогда стрелял кто-то другой, кажется, брат, а может и нет. Кажется, этот кто-то стрелял вслепую. Кажется, это была шутка или какая-то игра, потому что вокруг царило безмятежное веселье, как на пиру или празднике. Не должно было произойти ничего плохого, вспоминает он. Не должно было…но, кажется, все-таки произошло.Торви сжимает арбалет в трясущихся руках, и Бьерн как тогда чувствует нарастающее волнение, но какое-то странное, будто заторможенное, словно интуитивное предчувствие опасности пытается пробиться сквозь абсолютную уверенность в собственной неуязвимости, подкрепленную знанием: никто не может навредить Ба…никто не может…Бьерн хмурится, силясь вспомнить что-то очень важное, но зыбкое, как дым?— не ухватить, как не старайся.Вместо этого Бьерн вспоминает боль. Острую резкую боль в области груди?— стрела попала точно в сердце. Или это был дротик? Дротик из омелы?Торви отпускает тетиву, и арбалетный болт жалит Бьерна в сердце. Все вокруг замирают пораженно, глядя, как он, пошатнувшись, падает в траву. Бьерн смотрит в небо?— ослепительно-голубое и холодное, как глаза склонившейся над ним Хель?— и хватает ртом воздух, точно выныривает из кошмара. Или ныряет обратно в него. —?Ты очень долго бегал от меня, дорогой,?— говорит Хель негромко, поглаживая его по щеке, пока люди вокруг, отмерев, начинают суетиться и перекрикивать друг друга, пока Торви плачет, а Эрлендур хохочет истерически. —?Очень долго?— больше двадцати лет. Но пришло время возвращаться домой.Бьерн кашляет кровью, глядя в глаза Хель, и наконец вспоминает свое имя.А затем проваливается в темноту, как в реку.*Бальдр стоит на берегу Гьёлль, непроходимой черной реки, кольцом окружившей холодный туманный Хельхейм. Золотой мост искрится вдалеке, заменяя своим блеском солнце. Гарм надрывно лает, распугивая плетущихся по нему мертвецов.—?Будешь пробовать снова? —?спрашивает Хель, полулежа на сером, как пепел, песке, и Бальдр чувствует её усмешку всем своим существом, хоть и не смотрит на неё. —?Тебе еще не надоело купаться в холодной воде, дорогой?Бальдр не отвечает, молча заходя в реку, черную, как бездна, и холодную, как льды Йотунхейма, потому что путь только один?— к другому берегу. Но берега нет.А за спиной смеется Хель, и смех её насмешливый и острый, совсем как у отца.