Макс/Лизель(Книжный вор) (1/1)
В подвале пахло темнотой. Лизель двигалась почти наощупь, пока ее руки не коснулись чего-то мягкого и живого.?— Макс,?— слово упало с ее губ к нему в руки.Он привлек ее к себе, и почти минуту они молча стояли, приникнув друг к другу.?— Ты уходишь.Она не спрашивала, а утверждала. В ее голосе совсем не было слез.Макс кивнул и неловко уперся подбородком в ее волосы. Как солнце,?— подумал он.***МАЛЕНЬКАЯ СПРАВКА, О КОТОРОЙ ЛИЗЕЛЬ НИКОГДА НЕ УЗНАЕТ.***Когда он забывал, как выглядит солнце, а солнце забывало его лицо, он всегда смотрел на ее волосы и вспоминал.Она втиснула в него свои ребра, вдруг почувствовав, что грудь ей мешает. Он тоже это почувствовал, и сердце у него упало на пол.?— Если я не уйду, вас всех заберут.?— А если ты уйдешь, я умру.Она снова не спрашивала. Она плакала в его свитер. Он так давно не видел света солнца, что ее волосы заменили ему его. И он стоял?— вор небес, прижимаясь к воровке книг, к ее девичьей груди, к ее волосам, и чувствовал, как ее горячие слезы впитываются в его свитер?— серый свитер, стекающий по его ребрам, и чувствовал, как ее губы касаются его ключиц. Она глубоко дышала им, его запахом: смесь умершего скисшего солнечного света, красок и человеческой кожи. Слезы попали ей в рот, соскальзывали с ее ресниц. Заговорив, она ощутила вкус шепота.?— Я не могу тебя отпустить.Лизель дала этой фразе умереть своей смертью.А потом слова протоптали дорожку к рукам Макса, и они, сбитые руки Макса, который клялся, что даст в морду смерти, когда она придет за ним, его руки скользнули к ее безжизненным плечам, а она всхлипывала, и ее глаза были истоптанны слезами и любовью и сияли в мерцании тьмы подвала. Он склонился к ее детскому лицу и позволил своим губам поцеловать ее?— мягко и верно, на вкус она была пыльной и терпкой. Он целовал ее долго, а когда оторвался от нее, коснулся ее кожи углами пальцев.Они стояли и дышали так громко, что подвал трясся от их дыхания. Вылетали стекла. Рушились здания. Лизель боролась с желанием коснуться рукой стены, чтобы удостовериться, что дома стоит крепко.Губы у нее полнились, и она не выдержала?— упала вверх, не владея собой, встала на цыпочки, и их зубы стукнулись в уничтоженном мире на Химмель-штрассе. Его язык был теплым и спокойным, и она закрыла глаза, отдаваясь в его руки. Умные, худые, сбитые руки текли по ее коже. Родные руки. Макс.У поцелуя был вкус слез и пыли подвала.Она глядела из прорези окна, как он уходит. Она помахала ему рукой, но он не помахал в ответ. Его касания губ на ней остывали.Она не знала, что его ладони, колени, губы горели от молитвы, в глазах теснились горячие слезы. Без слов, пока ноги оттаскивали его все дальше и дальше от нее:Лизель.Немецкая девочка.Отрясательница слов. Так я называл тебя, помнишь? Помнишь, Лизель? Это была ты?— девочка с волосами из солнца, умными глазами и наивной любовью, которой я не понял и понял слишком поздно.Лизель, пусть ты забудешь меня.Он держал свою голову, чтобы не оглянуться, а она держала свой крик.