Часть 1 (1/1)

Санька брата своей матери почти не помнил, но когда тот взялся разгребать заваренную Саньком кашу с угоном машины, мальчику показалось, что знал Алика всю жизнь.Дядя Алик был крутым, сильным и опасным, и лицо у него было такое живое. Собственного отца Санька, конечно, любил, но никогда не хотел на него равняться. Алик же появился и сразу стал неким идолом, вернувшимся с войны, умудренным жизнью идеалом. Иногда бывает, на идеал только смотреть хочется - как на плакаты любимых групп, - а здесь хотелось контакта какого-то: общаться, помогать в делах, что-то для дяди значить, ну, и касаться.Саша, конечно, с этим ни к кому не лез. Он вообще не сразу поймал в себе это чувство-комету за хвост, а когда поймал - все равно ничего предпринимать не стал. А что здесь предпримешь? Мальчик не знал, как дядя относится к пидорам, но дворовые пацаны относились весьма категорично. Конечно, Санька не думал, что Алик ему пулю в лоб пустит от отвращения, но пинком с завода выставить и все связи оборвать - вполне ожидаемо, но рисковать не хотелось и в этой мере.Договориться о тренировках рукопашного с дядей - как два пальца! Алик только и рад племянника обучить: тот, конечно, не глиста глистой, но, скажем, чрезмерно стройный. И еще вечно в брючках и рубашечках бегает - этакий молодой студент, одно что - школьник! Да и в целом после такого долгого необщения с семьей Алику хотелось хоть дольку этого времени наверстать - не с сестрой, так с ее сыном.У того - лето, каникулы, друзья-шалопаи и рыжая девочка в голове. У Алика - Афган во снах и локальная война наяву, только вместо Кабулов и Кандагаров городские рынки и мосты. И в голове - красавица Эльза, мечтающая об Америке, будто там ничего этого нет - ни боли, ни бедности, ни жестокости.Санька, к слову, ничуть не жестокий. По первости на тренировках бил, как комаров шлепал, для полноценных ударов его специально раздраконивать приходилось: ну, там, про челочку зло пошутить или про телосложение. Мальчишка искренне хочет научиться бить хорошо, как Алик, и искренне бить кого-то живого не хочет. Алику то его толкнуть и одним этим толчком прихлопнуть - раз плюнуть, ведь пацан даже падать не умеет: как шлепнется на копчик, так без него и останется. С этого Алик то и начинает. Как говорят, перед тем, как взлетать, нужно сначала научиться падать!Племянник оказывается ничуть не выпендрежником: без удивления и недовольства, а наоборот со старанием на первой тренировке учится безопасным падениям, а после только плечи потирает, но без злости. И с воодушевлением приходит спустя пару дней на вторую.Алик думает, Саша такой старательный и искренний в своих желаниях, а тот, тем временем, искренне не верит, что ему однажды навыки боя пригодятся. Надо сказать, он на тренировках вообще ни во что не верит: ни в мир, ни в дружбу, ни в жвачку. Есть только дядя и его немного шершавые крепкие руки, внимательные глаза и короткие светлые волосы.На второй тренировке дядя Алик учит племянника оборачивать падение в свою пользу - ронять соперника за собой. Говорит, удар, давший инерцию падению, может послужить и естественной силой для удара врага: главное вовремя и крепко захват сделать или ногой зацепить. Мелюзге вроде племянника уронить Алика, конечно, шанс невелик, но Алик так по-семейному поддается, оправдывая самому себе это тем, что мальчишке главное механизм понять, а остальное с возрастом и опытом придет. По-семейному поддаваться - это совсем чуть-чуть, так, что утаскивает с собой дядю Санька только два раза за всю полуторачасовую тренировку. Занимается подросток в свободной хлопковой футболке и трениках, и к концу тренировки они насквозь мокрые, так что Алик в своей удобной сетчатой майке настоятельно рекомендует племяннику футболку снять: сырая, мол, а на заводе прохладно - зачем давать Надежде лишнюю причину брата ненавидеть, если Санька заболеет? Подросток, конечно, так по-подростковому стесняется и отнекивается, пока дядя его на мат не роняет, коленями поясницу болезненно не прижимает и сам мокрую тряпку, проезжаясь горячими пальцами по худым мальчишеским ребрам, не стягивает, откидывая ее на лавку у бетонной стены. Без одежды подросток кажется даже не таким щуплым, потому что становится видно все мышцы, которые, оказывается, скрываются под одеждой. Конечно, Санька - не гора мускулов, но и не девчонка. Нормальное у него телосложение, среднее, думает Алик. Как у всех подростков, наверное.После тренировок заводится обычай рубиться вдвоем в видеоигры, празднуя победы сладкой газировкой. И если по началу Алик занимал диван, а Санька - какую-то табуретку, то спустя неделю после первой игры оба уже умещаются на диване. Алик думает, что теперь можно так по с-е-м-е-й-н-о-м-у взъерошивать пацану волосы, а Санька сравнивает себя с Эльзой, которая так же сидит иногда рядом с Аликом на этом старом диване. Девушка порой устало откидывает джойстик и кладет голову ему на плечо, а дядя Алик тогда тоже голову наклоняет и щекой о мягкие девичьи кудри трется.Санька смотрит на дяду с Эльзой и думает, это любовь. И когда на дядю одного смотрит - тоже так думает. И однажды так много об этом всем думает, что решает рискнуть - урвать себе кусочек удовольствия. После игры, слушая очередной аликов рассказ, притворяется заснувшим и голову на плечо дяде роняет. Тот, к счастью подростка, это даже не сразу замечает, увлеченный монологом об ударах ногами, а когда замечает, то замолкает, но не встает: ноги вытягивает, а затылком откидывается на спинку дивана. Спустя какое-то время Санька вслушивается в его размеренное дыхание и не может поверить своему счастью. Клянется себе не засыпать и до последней секунды такого положения наслаждаться хотя бы такой близостью и запахом дядиной куртки под виском, но уже спустя пять минут сам посапывает остывающим заводским воздухом.Просыпается Санька в одиночестве, свернувшись под затхлым пледом лицом к продавленной спинке дивана. Помещение за спиной полно звуков и чужих голосов, в отличие от прошлого вечера, а в окно падают золотистые лучи летнего солнца. Санька поднимается и потягивается, а в сонной голове пролетает мысль, что от Надежды ему, скорее всего влетит. Дядя ему утром не встречается, а уже дома, в родной панельке, подросток узнает, что Алик домой позвонил и сестру предупредил, где ее сын будет ночевать. Так что Саньку хоть и не досталось, но выговор он получил, мол, ночевать надо дома!До следующей тренировки Санька каждый день вспоминает тот вечер, когда он, как Эльза, засыпал на плече Алика, и эти мысли ему уже не кажутся такими страшными и гадкими, предательскими по отношению к самому себе. Наоборот, в животе что-то переворачивается и замирает, а в мыслях ничего кроме уже родного запаха нет. Санька пару раз даже дрочит на дядю после полуночи под одеялом, заранее вооружившись столовыми дряхлыми салфетками, чтобы ничего не испачкать.Ни для какой рыжеволосой Женьки в его голове, разумеется, места не остается. Санька концентрируется на тренировках с Аликом. Дядя такой жесткий и одновременно заботливый, бьет так, чтобы прокол запомнился, но не чтоб осталась горечь обиды от боли.Когда дед умирает, Алик все такой же заботливый, свою тоску держит в себе, а сашиной позволяет выливаться горькими мальчишескими слезами на свою все ту же куртку. Они сидят в квартире сестры, одни, на кухне, и дома кроме них никого. Сначала всё затевалось как скупой мужской разговор со словами поддержки, но теперь племянник плачет Алику в грудь и обнимает себя вместе с руками дяди, который бормочит какую-то псевдо утешительную чушь, потому что утешать он совершенно не умеет - не привык как-то. На войне много кого утешать надо было, а никто никого не утешал, все всё в себе держали и просто шли вперед, ну, или ползли - там уж как обстоятельства складывались.Подросток, конечно, быстро успокаивается, но лица от груди не отстраняет - стыдно ему, что ли? За слезы или что одежду дяде своими слезами-соплями испачкал? Как бы то ни было, Алик его за плечи мягко отодвигает и советует брать себя в руки и вытирать слезы - пора и честь знать!Лето это насыщенное не только на события, но и на солнце, теплые дни идут друг за другом бесконечными вагонами поезда, и Алик зовет племянника на природу. Едут вдвоем, в своей скупой мужской компании, везут с собой походный ранец с маринованным мясом и квасом, магнитолой и футбольным мячом. Алик ведет свой мотоцикл за город, к реке выше него по течению - там людей нет и вода чистая. Весь день они купаются, жарят шашлык и пинают мяч, который постоянно ветром уносит в речку и на спор приходится решать, кто за ним поплывет (приходится почему-то Саньке). Уже вечером, когда облака на небе окрашиваются в персиково-розовый цвет, дядя Алик вспоминает про магнитолу и включает Soungarden со словами: "Это они ведь у тебя в комнате висят, все в слюнях?"Санька трясет лохматой головой под ритмичные звуки и так несуразно подпрыгивает всем телом, что Алику хочется смеяться и тоже дурачиться. После Soundgarden'а звучит джаз, и подросток хватает дядю за руки, начиная вытанцовывать что-то похожее на свинг - где только научился? Алик, впрочем, только руки крепче сжимает, подхватывая волну этого ребяческого безумия, и кружится вместе с племянником на вытоптанной полянке. Ленивые речные волны тихо шелестят где-то внизу, и вторят им кустарники вокруг. В складном мангале дотлевают угли, среди которых загораются и погасают оранжевые звездочки. Такие же оранжевые, как уже закатное солнце, подглядывающее за нынешней молодежью сквозь пробоины в плотине облачного розового одеяла, умоляющего не снимать внезапно надетые этим вечером розовые очки.