Слезы огня. (1) (1/2)

ТАНЕЦ ЧЕТВЕРТЫЙ: СЛЕЗЫ ОГНЯЗнание рождает понимание.Понимание рождает мудрость.Мудрость рождает любовь.(Девиз Меркурианской Академии Пределов Познания)

Нет мучительнее казни, чем прощение.(Пословица древнетеррианского Юга) Ночной ветер был холоден, свеж и крепок, как старое вино. И, как вино, его можно было разобрать на оттенки и вкусы. Богатые, темные тона просыпающейся земли, острая, игристо-соленая горечь океана, искрящаяся свежесть снега с горных вершин, и терпкая, едва уловимая сладость древесного сока в ветвях, готовых взорваться цветами…

Ветер пьянил и бодрил, от него ломило зубы и кружило голову – а разум, наоборот, обретал кристальную, почти болезненную ясность.Нефрит зажмурился, глубоко вбирая в себя ледяной, обжигающий воздух. Здесь, на крыше токийской многоэтажки, куда почти не долетал городской шум, можно было представить себя в далеких западных горах, в давно ушедших горах его детства, в том, эпохи назад разрушенном доме, который все равно рядом, в памяти, только закрой глаза, и…Впрочем, сейчас его дом здесь, несколькими этажами ниже, там, где спит Литана – спокойно, несмотря на все метания этой ночи. Уж об этом он позаботился в первую очередь, поставив мысленный блок, чтобы она не ощутила его тревоги, как только началась вся эта кутерьма.Надо же, собирался лишь на часок заглянуть в особняк, только чтобы проверить, как там дела – а вот как оно все обернулось! Воистину, никогда нельзя загадывать наперед, даже ему.

Особенно ему.Нефрит сжал пальцы на металлических перилах ограждения. Холодный металл обжигал кожу, раздражая и трезвя одновременно. Он откинул голову и, закрыв глаза, подставил лицо ледяным, плотным воздушным потокам, позволяя им хлестать кожу, почти наслаждаясь ощущением колких, горько-соленых игл морского тумана, уносящих напряжение проходящей ночи. Крепче стиснул руки и заставил себя вдохнуть – глубоко, с усилием, преодолевая сведенные напряжением ребра. Ледяной воздух ворвался в горло, обжег гортань, отозвался головокружительным ознобом в легких. Холодно…Ему пришлось сжать ладони еще крепче – напряжение уходило крупной, мучительной дрожью, выворачивая наизнанку, наполняя тошнотворной слабостью, впиваясь горячим льдом в позвоночник, отзываясь на коже мурашками.Нефрит чувствовал, как медленно расслабляются закаменевшие, ноющие мышцы, как растворяется комок в горле и холодный, ледяной сгусток ужаса под диафрагмой. Как болезненная судорога пронизывает тело – и отдается блаженным теплом и расслаблением каждой клетки. Как по крупицам ссыпается в пустоту удушающая тяжесть на сердце – и на ее место приходят досада… и гнев.Насколько же они утратили бдительность! Совсем забыли, что они воины, а рядом с воином всегда ходит смерть. Вот и сейчас она прошла близко, так близко, что дыхание ее осело невидимым инеем на висках, и тонкий, плачущий звон ее лезвия все еще вибрировал на окраине памяти.Наверное, только сейчас Нефрит осознал, насколько близко они все были к грани – и это запоздалое осознание накрыло, как лавина. На один жуткий, ледяной миг ему подумалось, что он мог бы не вернуться. Вполне мог бы. Совсем. И от этой мысли обожгло холодом и жаром – и захотелось немедленно к Лите, обнять ее, зарыться лицом в волосы, слушать ее дыхание и каждой клеточкой чувствовать себя живым.Лита… Теплые, сухие ладони, зеленые глаза, мягкие, длинные ресницы, сладкая солнечная пыль на губах. Лита…Сердце заныло от жажды прямо сейчас, немедленно ощутить ее рядом. Спуститься с этой продуваемой всеми ветрами крыши в теплую комнату несколькими этажами ниже, лечь на кровать, обнять ее, спящую, поверх одеяла, зарыться лицом в мягкие волосы, пахнущие сладкими травами…

Нет. Нельзя.Нельзя, сказал он себе. Не сейчас. Нельзя приносить с собой весь этот ужас, гнев, страх и агонию едва не наступившей смерти – туда, в уютный сумрак комнаты, где, свернувшись в клубок под теплым одеялом, спит его сердце.Нельзя идти к ней сейчас. Сейчас он слишком растерян, слишком испуган, слишком зол. Не надо ей видеть его таким. Надо успокоиться, хоть чуть-чуть.…Странно даже: он всегда умел сохранять самообладание лучше всех, кроме, может быть, Джедайта. И вот, вывели Джеда из игры, и куда делось его, Нефрита, спокойствие?…А ведь знал же, знал, что что-то случится! Ведь чувствовал, смутно, сумбурно, но чувствовал! Но этого было слишком мало, чтобы понять… если бы он только не был так позорно, бесполезно слеп, как сейчас!Никогда еще он так остро не осознавал свою беспомощность. И это тошнотворное чувство выворачивало наизнанку.Нефрит нахмурился, вспомнив то тягостное, гнетущее ощущение тревоги, которое привело его в библиотеку этой ночью. Давно оно в нем не просыпалось, и лучше так и спало бы, подлое, как можно дольше! Потому что каждый раз оно предвещало беду. Каждый проклятый раз.Да, он в самом деле не любил предсказывать. Просто ненавидел, если честно. Особенно если предсказания проявлялись вот так…страшно.Потому что каждый раз он боялся услышать неизбежное.Он не обманывал себя. Этой ночью все висело на волоске. На надорванном волоске – и достаточно было малейшего колебания, чтобы все они рухнули в пропасть. Все – потому что, лишившись Джеда, они – каждый из четверых – потеряли бы не восполнимую ничем часть себя, потому что они слишком долгое время были единым целым, чтобы существовать поодиночке.

Нефрит, мысленно содрогнувшись, вспомнил Эндимиона, который смог прожить без этой части – четырех частей – целую жизнь. И впервые по-новому увидел – и понял – то темное, яростное, исступленное выражение в глазах своего принца.?Я не отдам никого из вас. Никому. Никогда!?Нефрит содрогнулся уже не мысленно, только сейчас осознавая всю глубину этой боли.

… А ведь Эндимион его понял. Когда они, опустошенные и взвинченные от ожидания, тревоги и надежды, привалились к стене под дверью злополучной библиотеки, он поймал хмурый взгляд Второго Лорда и коротко сказал: ?Не казни себя, Неф. Ты сделал все, что было возможно?. Нефрит не стал возражать, лишь кивнул, но оба они знали, что Звездочет мог бы гораздо больше, если бы… Если бы.…Как они могли так потерять бдительность. И что это было?Что, во имя всех галактик, это было?Нефрит поморщился, вспомнив мерзкое ощущение падения в пустоту, смертельного холода, ползущего по нитям души. Даже с Металлией такого не было… или было? Он смутно помнил себя в то время.

Хорошо, что Куну пришло в голову привести Рейану. Хорошо, что она согласилась пойти. Благородная девушка – что бы там между ними с Джедом ни было, она пришла и без промедления согласилась помочь.Впрочем, сейчас уже не осталось сомнений, что там между ними было и есть, с улыбкой подумал Нефрит. Это стало понятно в тот самый момент, как они почувствовали полог беззвучия, наброшенный на дверь. Магический фон, не только не приглушенный, но намеренно усиленный, настолько очевидно указывал на Джедайта, что яснее подписаться было невозможно. Заклинание было фактически аналогом сообщения о прекрасном самочувствии – и аккуратно, но решительно запертой двери.

Умно. Очень умно. Остается только надеяться, что этот ум поможет Лорду Иллюзий, когда он будет выяснять отношения со своей огненной марсианкой.

Хотя, если верить чутью, они были выяснены в тот момент, когда Рейана согласилась прийти. Остальное – формальность: сенши Марса не выпускала из рук то, что считала принадлежащим себе. Как, впрочем, и Джед.

Интересно, как они решат между собой, кто и кому принадлежит? Остается только надеяться, что их книгочею хватит осмотрительности не заходить слишком далеко. Или, наоборот, хватит безрассудства как раз туда и зайти. И кто бы знал, что сейчас для них лучше? Кто бы знал…

Ну и мысли ему иногда приходят в голову! Наверное, это от напряжения. Да, точно от этого.Нефрит непроизвольно запрокинул голову. Здесь, в городе, небо было почти беззвездным, несмотря на ясную ночь. Все звезды, казалось, были внизу: разноцветные, пульсирующие, мерцающие неоном, мечущиеся, визжащие. У них не было настоящих голосов, только бестолковый, назойливый шум. Они были мертвыми, искусственными.

Что за время, Великое Небо! Что за эпоха…

… Стареет он, что ли?..Нефрит прикрыл глаза, мысленно воспроизводя знакомые узоры созвездий. Их очертания успели исказиться за все прошедшие эпохи – и только ясная, чистая красота осталась неизменной. Красота, которую ничто не затмит и с которой ничто не сравнится.

Красота, отвернувшаяся от него.Заслуженно. Нефрит стиснул челюсти, не отрывая глаз от редких белых огоньков. Заслуженно, но от этого не менее больно. Все равно, что музыканту утратить слух, а художнику зрение. Все равно, что утратить себя.Но не о нем сейчас речь. Самое горькое то, что когда в нем как никогда нуждались, его дар был бесполезен. Они снова встали лицом к лицу с неведомой силой, с безымянным пока врагом. Невидимым – и от того стократ более опасным.

Да, смерть не раз подходила к ним близко. Но они были совершенным целым, их сильные и слабые места идеально дополняли друг друга, и в их союзе не было слабых звеньев, и им всегда успешно удавалось отвести удар…А теперь он, Нефрит, оказался этим слабым звеном. Он, Звездочет, от которого отвернулись звезды.Он запрокинул голову. Небесные Сестры смотрели ему в глаза с черного неба, перемигивались белыми лучистыми зрачками.

Холодные. Бесстрастные. Молчаливые.– На самом деле только кажется, что они молчат.Негромкий детский голос прозвучал столь неожиданно, что Нефрит, оборачиваясь, едва инстинктивно не принял боевую стойку – и мысленно выругался, потому что голос был ему хорошо знаком. Эти хрустально-ясные, бесстрастные нотки трудно было спутать с чем-то или забыть.– Леди Сатурн. – Он чуть поклонился. – Удивлен видеть вас здесь.– Но не рады? – уточнила она.– Не то, чтобы не рад, маленькая леди, – тепло улыбнулся Лорд Звезд. – Просто сегодня, мягко говоря, немного не до радости.– А, – ничуть не удивившись, кивнула та. – Трудный день?– Трудная неделя, – вздохнул Нефрит.Сатурн не ответила. Молча подошла к перилам, оперлась о них, повернувшись спиной к краю крыши. На детской ладони, резанув глаз, мелькнуло ярко-белое, окрашенное красным.– Леди, – нахмурился Нефрит. – Вы поранились?– Как вы бы сказали, милорд… – она слабо улыбнулась, – …это просто царапина. Не имеет значения.– Это для нас, грубых вояк, царапины не имеют значения, – нахмурился Лорд Звезд. – А не для маленьких девочек.– Маленьких девочек??– Прекрасных воительниц, – очаровательно улыбнулся тот. – Тем более, когда они – маленькие девочки.На тонком, всегда бесстрастном лице Хранительницы Теней мелькнула причудливая смесь удивления и почти-желания-рассмеяться, сделав ее на пару секунд и впрямь похожей на обычного ребенка. Потом все исчезло, сменившись привычным, чуть грустным выражением.

– Похоже, у вас тоже был нелегкий день, леди, – мягко заметил пристально наблюдающий за ней Нефрит.– Нелегкая неделя, – в тон ему почти-пошутила Сатурн.Лорд Звезд хотел было улыбнуться в ответ, но резко помрачнел, подумав о чем-то.– Наше появление… многое усложнило, не так ли?– Да, – бесстрастно ответила та. – И многое упростило. И многим вернуло надежду. Так и бывает в жизни: у каждого шага тысячи граней, и никто не знает их все. Даже Хронос. Так что не берите на себя вины больше, чем следует.– Вот как? – Нефрит оперся на перила с ней рядом, машинально наблюдая краем глаза, чтобы поддержать, если что. – Вы оправдываете нас?– А вам нужны оправдания?– Нет. – Голос ее собеседника стал жестким. – Мы сами себе их не дадим никогда.– Тогда, может… прощение?– А это уже решать не нам.– Но вы именно это и делаете. Решаете за судьбу, за мир, за всех. Предоставьте событиям идти своим чередом, милорд. – Сатурн чуть приподняла бровь в ответ на его удивленный взгляд. – Никто из нас не совершенен. Никто из нас не безгрешен. Мы живые люди. Будь мы иными – как бы мы могли защищать жизнь?– Мы ее отнимали, леди, – почти беззвучно выдохнул Нефрит.– Я тоже, – невозмутимо пожала плечами та.– Вы делали это во имя справедливости.– Не имеет значения, милорд. Мне кажется, вы забываете, кто я. – Ровный, хрустально-чистый голос неожиданно легко перекрыл свист ветра, не становясь ни на ноту громче. – Я не судья. Я – палач.Лорд Звезд обернулся, пристально смотря на нее.Сатурн стояла, глядя на небо, все так же спиной к металлическому ограждению – и между ней и сверкающей огнями реклам пропастью не было ничего кроме пары стальных прутьев. Она казалась тонким черным пером, зацепившимся на миг на краю крыши – и вот-вот готовым улететь на ветру. Хрупкая, как ломкое темное стекло, и такая юная.

Она совсем не боялась – хотя воин, легко шагающий за грань теней, уж точно не испугается высоты. Да и может ли вообще смерть бояться?И чьим это разумом определено, чтобы смерть ходила в теле ребенка?– Если это так… – медленно проговорил он. – Если это так, то, да простит меня Хронос, у нашего мира палач более милосердный, чем судья.Воительница Теней повернулась, смотря ему в лицо. Короткие черные волосы трепетали на ветру, словно траурное покрывало.– Спасибо, – прошептала она.И нечеловечески ясные глаза ее казались в эту минуту более человеческими, чем у кого-либо.– Моя дорогая маленькая леди, – очень мягко сказал Нефрит. – Это вам навеки спасибо. Как бы ни сложилась наша дальнейшая судьба, ничто не перекроет того, что вы для нас сделали.– Я… исполняла свой долг.– Долг тоже можно исполнять по-разному, – вздохнул Лорд Звезд. – Спасибо вам за то, что исполняете его – так.– За это не благодарят.– Возможно, – улыбнулся Нефрит. – Но мне приятно это делать.Лиловые глаза Воина Разрушения изумленно расширились, и на бледной коже отчетливо проступил самый настоящий румянец. Потом она неожиданно рассмеялась – чистым, совершенно естественным смехом одиннадцатилетней девочки.– Милорд, – внезапно спросила она. – Скажите, вы скучаете по звездам?– Да, – удивленно ответил тот. – Да, очень.– Так может, и они скучают по вам? – Она улыбнулась в ответ на его изумленный взгляд. – Поговорите с ними.– Увы, – вздохнул он. – Небесные Сестры молчат для меня.– Звезды не молчат, – покачала головой Сатурн. – Просто вы к ним не обращались.– Как я могу? – прошептал Нефрит. – После всего, что было, как я могу?– Очень просто, – пожала плечами она. – Звезды не люди. Им безразлична месть. Они отвечают всем, кто способен слышать. Надо просто позвать.– Они не ответят.– Вы не узнаете, пока не попробуете.– Это… не так легко.– Как знать? – улыбнулась Сейлор Сатурн. И, легко шагнув в тень, исчезла в ней прежде, чем Нефрит успел ответить хоть что-то.Но он мог поклясться, что, делая последний шаг, она улыбалась.… Ами не спала. Она сидела, поджав ноги, прямо поверх покрывала на неразобранной кровати и молча смотрела в окно. Тревожная, полная огней и суеты городская ночь отражалась в глубокой синеве ее глаз – и сама становилась иной, волшебной, безмятежно-синей, полной покоя, бликов и шепотов.Только в душе ее покоя не было. Ни капли.Она глубоко вздохнула, пытаясь унять смятенное сердце. Самым верным способом прийти к равновесию для нее всегда оставалось размышление. Ее логичный и ясный подход к событиям не раз спасал их всех, подсказывая выход из самых безвыходных ситуаций. Вот и теперь……А что теперь?..…В течение всей этой жуткой, нервной, звенящей как натянутая струна недели Воительнице Меркурия относительно легко удавалось сохранять спокойствие. Как всегда, ее поддерживало ясное осознание долга и смысла: она знала, что в их команде у кого-то всегда должна быть ясная голова, и знала, что этот кто-то – она. Она – разум, здравый смысл и якорь Внутренних сенши. Воин мудрости. Опора для всех.Вот только сама себя она мудрой не считала.Ей было тревожно, и причина была даже не в ее личных страхах – при необходимости ими она могла пренебречь. Ее тревога шла изнутри. С детства развивая свой разум, она привыкла доверять интуиции. В отличие от эмоциональных подруг, у нее это ощущение исходило из интеллекта, порожденной ясным умом способности видеть недоступное рассудку, лежащее на границе мышления.Она не была эмпатом, не умела предвидеть будущее и трудно сходилась с людьми. Но она не ошибалась никогда.

И теперь она чувствовала в воздухе нарастающее беспокойство… ожидание… чего?Она привыкла сохранять самообладание. Всегда. В любом состоянии. В любой ситуации. Невозмутимость и ясность духа были источником ее силы – тихого мужества, ясного разума, той незаметной, несокрушимой стойкости, которая становилась заметна лишь в самые трудные моменты – и выручала их маленькую команду.

Хрупкая с виду, воительница льда, дождя и тумана имела волю, прочную, как высокомолекулярная сталь. И столь же несокрушимую.Но сейчас сталь дала трещину. Сталь гнулась и плавилась в клокочущем огне сильнейшего смятения, которого она не знала уже давно. Никогда в этой жизни.… Огонь! Ее тайный, глубокий, неистребимый страх с самого детства. Приученная ко всему относиться рационально, Ами неоднократно пыталась подвергнуть анализу эту досадную черту своего характера – но каждый раз натыкалась на пустоту. У нее не было ни одного факта, ни одного воспоминания, которое могло бы все объяснить – кроме иррационального, темного, упорного знания: огонь – это боль. Сильная боль.

Да, всю свою жизнь она не могла найти тому причины – пока два с половиной года назад ее мир не изменился резко и бесповоротно.

И она вспомнила все.И поняла, что вся ее борьба с собой безнадежна.Некоторые раны не затягиваются никогда. Ами, как дочь врача, хорошо знала это. С ними остается только жить.

И она жила.Жила, стараясь не вздрагивать при шипении зажженной спички или пламени зажигалки. Стараясь сохранять холодный рассудок при атаках Рей. Стараясь избегать шумных новогодних гуляний с их взрывами и фейерверками. Стараясь не загорать лишний раз на солнце, потому что жгучее ощущение его лучей вызывало в ней что-то похожее на бессознательный дискомфорт.Стараясь не замечать белого пятна на сгибе локтя, почти не заметного на фоне ее никогда не загорающей кожи – но не исчезающего со временем. Тонкая полоса, тянущаяся по линии вены к сердцу. Как шрам.

Этот след был столь мал и незаметен, он не портил внешности, и его со временем перестали замечать – или не замечали вовсе.