Пламя и миражи. (2) (1/2)

Джедайт медленно поднял голову, заставляя себя проснуться. Впрочем, проснуться – это громко сказано. Еще в прошлой… позапрошлой своей жизни он научился балансировать на тонкой грани между бодрствованием и сном, не поддаваясь ни первому, ни второму. Когда-то это умение было залогом выживания, а потом здорово помогало сэкономить время для размышлений – думать в состоянии полудремы ему всегда хорошо удавалось. Ничто не отвлекало, не мешало сосредоточиться.Вот и теперь это пригодилось. Сейчас, когда их сны превратились в кошмары, спать весьма неэффективно. Только расшатывает нервы. А он просто обязан сохранять самообладание.

Джед вздохнул, откинул голову, разминая затекшие плечи, бросил мимолетный взгляд на неразобранную кровать. Конечно, неплохо было бы прилечь хоть ненадолго, но он не был уверен, что сможет контролировать себя и не заснуть. Лучше уж так…

Он взъерошил волосы, потом пригладил их. Этот незамысловатый жест всегда помогал собраться с мыслями.

В доме было тихо. Вероятно, Нефрит сегодня так и не вернулся. Ну, судя по взволнованному вчерашнему виду, сейчас решается его судьба. Вернее, их с Литаной судьба. И, да, из многозначительно-хитрого выражения лица Зойсайта следует, что рыжий совершенно точно что-то об этом знает. Во всяком случае, беспокоиться по поводу отсутствия друга Лорд Огня этим вечером явно не собирался.

Ну и слава Небесам, решится еще одна проблема. Кунсайт вон как воспрял духом, даже улыбаться начал. Минория, конечно, кто же еще…А ему, Джедайту, до решения проблем еще далеко. Рей – это совсем другое дело, чем ее подруги. Рей – это… это Рей, больше тут ничего не скажешь.Сегодня она опять пригрезилась ему. Такой, какой была в их первую встречу – насупленной малышкой в перепачканном платье. Теплая, живая… Он до сих пор помнит прикосновение маленькой ладошки к своим волосам.

Интересно, как звались те ягоды из ее ожерелья? Растут ли они на этой планете? Играла ли она ими в своем теперешнем детстве?Джедайту вдруг стало грустно, что он не видел, как она росла здесь, на Земле. Серенити что-то говорила о том, что Рей была одинока. Да и он сам помнит, что из родни у нее только дедушка. Забавный такой, почтенный старичок…

Как она живет теперь? Грустит ли она о нем… или злится? Уж лучше бы злилась. Ей и так выпало слишком много грусти.…За окном что-то зашуршало. Ветер сонно встрепенулся, запутался в оголенных ветвях деревьев, потом вздохнул и угомонился, смотря свои прозрачные ветреные сны.

Пора идти в библиотеку. В этот час он, скорее всего, никого не побеспокоит. А ночь – лучшее время для работы.

Джед, как и Нефрит, всегда любил ночь. Но не за ее звезды, а за ее покой. Ночью легче дышалось, яснее думалось. Обострялся разум, становилось очевидным самое непостижимое. Вот только и чувства обострялись тоже. И… воспоминания.Рейана… Как ты там, Рейана?…Огонь нервничал.Он метался над камнями очага, разбрасывая вокруг оранжевые блики. Он шелестел, глухо потрескивал, шептал о чем-то. Тонкие золотистые язычки вытягивались вверх, как руки танцовщицы, переплетались между собой, опадали пушистыми клубками искр. Вся комната была залита живым, трепещущим рыжим светом.И только глаза девушки, сидевшей перед очагом, оставались холодными и темными, как ночь.

Сейчас она видела совсем другой огонь. И совсем другой… танец.…?Ты знаешь, зачем я здесь, воительница Марса?.Да, она знала. Совершенно точно знала тогда, что он пришел убить ее. И проклинала это знание.?У нас не осталось больше шансов в этом мире, мой лорд. Ни у меня… ни у тебя?.Она пыталась. Тогда она все еще пыталась. Даже когда поняла, что надежды нет. Позвать его, дотянуться… И ведь почти получилось! Почти.Почти не считается, ведь так?..?Очень умно, прорицательница. Ты едва не одолела меня?.Понял ли он тогда, что в действительности она могла одолеть его?

Умирая, дети Марса всегда забирают врага с собой. Даже на грани смерти ей хватило бы сил на последний удар. Именно так она и сделала когда-то, в той памятной битве у точки D.

Да, она могла это сделать. Но не могла другого – представить его врагом. И не могла видеть того, в кого он превратился. Она чувствовала, что может сойти от этого с ума.

Она не смогла бы его возненавидеть. И убить – не смогла бы тоже.И предпочла умереть сама.

Слишком много она отдала ему. Мечты и юность, весь огонь своего сердца, весь свет души. Отдала в руки того, кто стал врагом. В руки, которые приласкали ее… и убили.

?Делай то, зачем ты пришел?.Это было ее маленьким триумфом перед лицом той катастрофы.

Она приняла смерть по собственному желанию. Приняла от руки того, кого выбрала сама. Приняла достойно, без слез и страха. Ничем не показала слабости.Это была ее победа.

Но как же дорого она ей обошлась, Великое Небо! Как же дорого она обошлась им всем…И ради чего?!Их возлюбленные дали согласие служить Металлии. Добровольное – иначе тьма не могла бы иметь доступа к их воле. Да, конечно, они видели в этом единственный выход, но какое это теперь имеет значение?Они дали согласие. Неважно, почему и зачем. Они его дали.Глупцы, на что они надеялись тогда?! На свою доблесть? На удачу? На судьбу?Да, судьба тогда хорошо посмеялась……Джедайт зашел в библиотеку и аккуратно притворил за собой дверь. Привычно щелкнул пальцами и только потом сообразил, что так огонь сейчас не зажжешь. Даже Зою это удалось только с четвертой попытки, по случаю чего он несколько часов пребывал в глубокой депрессии. А потом учинил то достопамятное безобразие с камином…

Третий Лорд тихо вздохнул. Он знал, как трудно признавать неизбежное. Знал также и то, что признать это необходимо, чтобы не тратить силы на бесполезные сожаления.

Их возможности уже не те. Их мир уже не тот. Это следовало принять и научиться жить с этим.

Вот только понять бы еще, как.…Дом спал, окруженный темнотой. Там, за окнами, она была огромной, прозрачной и холодной. А здесь, в полной книг комнате – совсем другой, мягкой, пушистой, ласкающейся к рукам, как невидимая кошка. Она пахла воском, старым деревом и пылью. Она была уютной и живой. Знакомой.Джедайт мягко улыбнулся.

Да, эпохи, одежды и королевства могут сменять друг друга, но кое-что не меняется никогда. Особая, бархатная тишина, готовая вот-вот рассыпаться шепотом страниц. Мысли, чувства и судьбы – целые миры, запертые под кожаными и картонными корешками. Они ждут одного лишь прикосновения, чтобы ожить и раскрасить темноту тысячами оттенков…Да, это его вселенная. Вселенная, которая почти не изменилась с тех, невообразимо далеких, лет. И если на минутку закрыть глаза, то можно представить, что все по-прежнему. И он сейчас в своей личной библиотеке на Восточном побережье, в круглой башенной комнате с высокими стрельчатыми окнами.

А там, снаружи, тихо дышит море. И достаточно отворить раму, чтобы почувствовать запах соли и рыбацких сетей, растянутых для просушки. А также колкий, опасно-ласковый ветер, что так любит путать бумаги на столе и оставлять на губах горькие брызги. И солнце, яркое утреннее солнце, играющее в зеленых стеклышках по бокам оконных переплетов. Они деревянные, старые, и пахнут чем-то сухим и горячим – даже зимой…Джед резко тряхнул головой, возвращаясь к реальности, и открыл глаза.

Моря за окном не было. Были серовато-сизые сумерки, сквозь которые проступали черные, хмурые контуры деревьев. Образ далекого, давно исчезнувшего дома остался там, по ту сторону ночи, за пеленой бессчетных веков – лет – дней – часов – секунд…Он нахмурился, недовольный собой. Сейчас не время терзать себя воспоминаниями о прошлом. Они никуда не денутся. Его боль останется его болью. Она была привычной, с ней можно было жить.

Но то, что металось и кричало в глазах Рейаны в их первую встречу… Вот это было непереносимо.Она не должна страдать.…Вот уже четыре дня, как Рей не ходила в школу. В другое время подобная безответственность возмутила бы ее саму. А сейчас ей было все равно.Девочки приходили к ней, волновались. Воительница Марса знала, что они беспокоятся о ней. Всегда веселая Мина была осторожна и говорила тихо, как будто в комнате больного. У Усаги были грустные и тревожные глаза.

Усаги… Если бы у Рей было бы чуть побольше сил, она сказала бы ей что-нибудь задиристое, и они снова бы повздорили. Это всегда поднимало им обеим настроение… Но сил у нее не было.

Прости, кролик…Рей ненавидела слабость. Она всегда была сильной. Вот и на этой неделе она дала себе слово, что будет держаться, несмотря ни на что.И она держалась. До последних сил держалась.

А потом поняла, что больше не может. Звуки, голоса, шумный город, необходимость что-то слушать и запоминать отнимали у нее последние крохи самообладания. Внутри все стало застывшим, прозрачно-тонким и дребезжащим, как надколотое стекло. Только тронь – и она разлетится на осколки.Как когда-то разлетелся на осколки весь ее мир.Как всегда, при этой мысли сердце взорвалось от гнева.

О чем ты, дракон тебя задери, думал тогда, Джед?! О чем думали вы, все четверо?!Вы сознательно пошли на жертву. Жертву, которая никого не спасла.Ну, неужели никто из вас не понимал, что вместе со своими вы губите еще четыре жизни? Четыре мира. Четыре судьбы…Ну зачем?!Мы все равно погибли бы тогда, так или иначе. Это было предначертано. Это был избранный нами путь. Тогда – единственно возможный…Но, по крайней мере, мы бы ушли вместе. Вы сохранили бы душу. А мы – сердце, не разорванное в клочья.А теперь?…Как сможет она теперь посмотреть в его глаза? Как сможет он посмотреть в глаза ей? Как они смогут говорить друг с другом, как прежде? Разве вообще что-то сможет теперь быть как прежде?Будь проклята та война! Она отняла у них все. Даже их воспоминания.

Их прошлое было осквернено. Их настоящее зыбко. Их будущее…

Она не знала, есть ли у них будущее. И… боялась это узнавать.Может, и правильно. Знание не спасло тогда никого из них. Ничем не смогло помочь.А чем оно поможет теперь? Принесет надежду… или отнимет ее?И что лучше – неведение или безнадежность?Рей не знала ответа.Джедайт со вздохом отошел от окна. Темнота была уютной, как старый, потертый бархат. Она несла покой и приглушала боль. Она влекла к себе, манила недосягаемыми снами…

Но нет, он не должен уныло сидеть тут и предаваться воспоминаниям, как бы ни жаждало этого сердце. Сейчас у него другая задача. И для выполнения этой задачи нужно, чтобы в комнате было, по крайней мере, светло.Конечно, можно включить электричество, но ?мертвый свет? (как обозвал неприятное новшество Зой) неизменно раздражал всех четверых. Поэтому Нефрит обзавелся запасом свечей, которых вполне могло хватить до самого Тридцатого Века.Так, помнится, где-то здесь должны быть спички. А свечку он еще вчера на подсвечнике оставил……Резкое шипение, едкий запах фосфора (нет, все-таки от магических вспышек вреда окружающей среде было гораздо меньше), и золотой огонек заплясал на конце воскового стержня. Прозрачно-оранжевые тени разлетелись по комнате, причудливо преломляя пространство. Ночь за окном мгновенно стала чернильно-густой и свернулась в клубок, как рассерженная кошка.

Джедайт осторожно выложил на стол груду позвякивающих осколков, которые всю эту неделю бережно хранил в своей комнате. Аккуратно разобрал их по одному – от самых крупных до крошечных, не больше обрезка ногтя. Расколотый фарфор влажно поблескивал в свете свечи, переливаясь черным, красным и золотым.

Вот так же была когда-то расколота на части их жизнь. Брошена на камни и растоптана в пыль. Смешана с грязью, с пеплом, с мерзостью.Можно ли теперь склеить ее так, чтобы не осталось следов?Джедайт осторожно взял пару самых крупных кусочков, рассматривая плавные линии рисунка. Танцующие огненные блики выхватывали из тени отдельные фрагменты. Изящно вытянутые птичьи лапки… тонкое кружево перьев, золотых, красиво изогнутых… те же перья, но длинные, струящиеся, как вода, пролитая из кувшина... Круглый настороженный глаз с парой любопытных искорок в глубине. Острый, ярко-алый хохолок.Фениксы. Древний герб Марса. Любимые птицы Рейаны…?Дети Огня свободны. Их дом – небеса, их сердце – пламя, их песни отрывают от земли душу. Никакая цепь не может их удержать. Даже смерть?.…Смерть. Красные капли на белых цветах. Посеревшие глаза. Пепел на черных волосах. Смерть.Джедайт зажмурился, усилием воли изгоняя из своих мыслей это видение. Открыл глаза.

Золотой огонек трепетал в воздухе, как маленькое перо. Перо феникса.Крылатое пламя. Так называли этих птиц на Марсе. И так он называл свою Рейану.…Да, она была именно такой. Чистая и обжигающая, как огонь. Отважная. Гордая. Прекрасная настолько, что было больно дышать.Она никогда не скрывала мыслей и не прятала чувств. Она смеялась над комплиментами и презирала кокетство. Она бегала босиком по раскаленному песку и, не задумываясь, с размаха ныряла в черные, глубокие, как колодцы, озера. Никогда не отводила глаз, своих невозможных, сводящих с ума глаз цвета марсианской ночи. Иногда в них искрился смех, иногда – ярость.

А порой там распахивалась обморочно-синяя, космическая глубина. Глубже сна, глубже ночи, древнее времени. И она, бывало, часами молчала о том, что видела в те мгновения. Прижималась лицом к его плечу и молчала. Он не задавал вопросов. Гладил напряженные плечи, перебирал волосы, прижимался губами к теплому виску. Шептал на ухо что-то ласковое, пока она не расслаблялась и не вздыхала – глубоко, будто сбрасывая невидимый груз.

А иногда в ее глазах отражалось пламя. Золотое, манящее, обжигающе-нежное. И она больше, чем когда-либо, становилась похожей на огненную птицу. И в эти секунды ему очень хотелось обнять ее покрепче – ему казалось, что она растворится в этом огне, ускользнет от него в известные лишь ей одной дали, рассыплется дождем из мягких сияющих перьев…Пламя, крылатое пламя, заключенное в юном девичьем теле. Невообразимая мощь в хрупкой, невозможно прекрасной оболочке из белого и черного шелка. Огонь и хрусталь.

Слишком горячо. Слишком чисто.Рейана……Жаркое, звенящее небо цвета каленой стали. Розоватое марево у горизонта. Его голова лежит на девичьих коленях, обтянутых красным сукном платья, выцветшего от солнца и времени. Она склонилась над ним, длинные пряди цвета воронова крыла отбрасывают тень на лицо. Слабо позвякивают монетки старинного серебряного ожерелья.

Ему не хочется открывать глаза. Ресницы такие тяжелые, а воздух сухой, свежий, горячий. Ветер мягко шуршит в песках, посвистывает в источенных временем скалах. Ветер шепчет о чем-то древнем, спокойном, вечном, как небо…Спать. Спать, чувствуя во сне ее руки, ее дыхание, ее волосы, черным пологом укрывающие от мира. Спать…

Где-то там остаются войны, обязанности, нерешенные загадки и чужие холодные тайны. Здесь – только шелковая, ласкающая темнота, пахнущая яблоками. И Рейана.

…Рейана… Ветер, поющий в пустыне. Заклинание жизни.Я люблю тебя, огненная. Я люблю тебя.Губы вздрагивают, плотно запирая слова. Но ведь ты умеешь слушать сердце, феникс, ты умеешь, я помню…– Рей…

Мягкая ладонь, пахнущая гвоздикой, накрывает рот.– Ш-ш… Спи.

– Рей, я…Она улыбается. Он не открывает глаз, но чувствует: она улыбается.– Я знаю. Я тоже люблю тебя.…Рейана… Любимая.…Любовь, Великое Небо! Она всегда так просто говорила об этом… И ни разу не потребовала от него признания. Ни разу не спросила.

А он все время боялся произнести их, эти роковые слова. Не потому, что не любил – нет, он готов был дать содрать с себя кожу ради нее, – но потому, что сказать их означало последнюю, самую страшную степень близости. Гораздо большую, чем единение тел. Это означало открыть сердце. Обнажить душу. Стать настолько уязвимым, насколько он даже сам с собой не был…?Я люблю тебя?.Произнести эти три слова означало… шагнуть в огонь. И сгореть в нем дотла. И воскреснуть – уже кем-то иным.

Произнести эти слова означало стать живым. До конца.Было ли в мире что-то более страшное? Если и было, то Джедайтэтого не знал.А ведь Рей ждала. Он часто видел ее грустный, понимающий взгляд. Слишком понимающий. Внимательный. Печальный.Она ведь знала, что он чувствовал. Она ждала от него этих – единственно нужных – слов. Но ни разу не попросила их сказать.?О любви не умоляют, Джед. Ее не выпрашивают, ей не угрожают. Она… просто есть. Как солнце?.Станет ли она слушать его теперь? Теперь, когда его признания опоздали на целую жизнь??Я люблю тебя?.Джед закрыл глаза – огонь свечи жег сетчатку. Жег душу.?О любви не умоляют, Джед?.

Я люблю тебя. Я никогда не мог сказать тебе этого вслух, но ты ведь все знала, правда?Я люблю тебя.…Рейана. Единственная.…Единственный.

Он всегда был единственным, кого признавало ее сердце. Единственным, за кем она – гордая – безоговорочно признавала право на себя.У нее были поклонники, много поклонников. Они восхищались ею, совершали подвиги в ее честь, они сражались за нее и воспевали ее в сотнях любовных баллад.

А она выбрала того, кто ни разу не сказал ей ни одного комплимента и ни разу не попытался с ней флиртовать. Выбрала, потому что он был первым, кто увидел не ее внешность, не ее титул и силу. А только ее саму. Без прикрас.Он не произносил длинных речей и не восхвалял ее красоту. Он не кривил душой и не лицемерил. Никогда. Он не любил ненужных, бессмысленных слов.

Он просто садился рядом, брал ее за руку и осторожно проводил по волосам. Молча. Он умел молчать так, что это молчание было как объятие, укрывающее ее от мира.

Или улыбался – мягко, едва заметно, – но ее сердце сгорало в огне от одной этой улыбки.Или, стоя на другом конце церемониального зала, смотрел на нее, не отрывая глаз. Как он умел смотреть, Великое Небо! Этот взгляд был горячее ласки, крепче поцелуя! Будто она была единственным источником жизни и света в этой огромной Вселенной.

Будто она была неповторимой для него.

И она была.?Ты драгоценна, Рейана. Другой такой нет?.?Есть и красивее меня, Джед?.?Красота неважна. Ты – единственная?.?Я упрямая. И не умею делать прически. И люблю бегать босиком. И…??Ты прекрасна. И ты – есть. Важно лишь то, что ты – есть. – Его голос неожиданно дрожит, теряя твердость. – Знаешь, я не смог бы жить в мире, где тебя нет. Просто не смог бы?.Да, она знала, что была для него единственной. Первой и единственной, навеки. И это знание было дороже любых комплиментов, драгоценностей и баллад.Ее любили многие. Но только один любил ее так, что эта любовь сокрушала его собственную волю, выходила за пределы его логики, разума, мыслей. Эта любовь была сильнее его самого.Эта любовь была настоящей. Без условий и украшений. Глаза в глаза. Прямо. Горячо. Искренне.Как огонь.

?Ты драгоценна, Рейана. Другой такой нет?.Так почему же ты не сберег этот огонь, Джед? Почему ложь и тьма встали между нами? Как ты позволил??Я не смог бы жить в мире, где тебя нет. Просто не смог бы?.Он солгал. Он смог жить в том мире, где ее больше не было.

В том мире, где он убил ее.Она осталась верна. Он – предал.

?Я сделаю это быстро. Ты не будешь страдать?.Он солгал и тогда. Она страдала.Рей задохнулась и стиснула горло ладонью. Там не было ничего, кроме ровной, здоровой кожи, но память с ужасающей отчетливостью воскрешала каждый миллиметр жгуче-холодной, распарывающей ее плоть стали.И то, как горела гортань, забитая дымом и кровью. И то, как каждый удар сердца отдавался мучительным гулом в разламывающейся голове. И то, как голубые, внимательно-ясные глаза наблюдали за ней, бьющейся в агонии. Наблюдали спокойно, с холодным, отстраненным любопытством. Чужие, мертвые глаза на лице того, кого она когда-то любила…?Глаза цвета неба, приносящего дождь. Глаза, приносящие смерть?.Не надо! Хватит, НЕ НАДО БОЛЬШЕ!Рей запрокинула голову и рассмеялась от боли – мертвым, сухим, горьким, как пепел, смехом. Он рассыпался по комнате звоном битого стекла, и каждый невидимый осколок ранил, как бритва.

Эти резкие безжизненные звуки ужаснули бы кого угодно. Но некого было ужасать.Она была одна. Как и все эти тысячи лет.И только огонь трепетал над ее головой, вскидывая алые крылья. Алые, прозрачно-золотые, птичьи крылья…?Горе и счастье – два крыла одной птицы, мой лорд. Вырви одно из них – и птица не сможет летать?.Он склоняется над ней – темный силуэт на фоне слепящего неба. Ясно-голубые глаза странно поблескивают – странные, нездешние глаза, то ли улыбающиеся, то ли грустные.

?Летать бывает очень больно, феникс?.?Не летать бывает еще больнее, мой лорд?.Он протягивает ладонь, осторожно касаясь ее щеки. Его пальцы чуть шероховатые – она чувствует мозоли от тетивы и рукояти меча – но теплые и нежные. И очень, очень осторожные, будто он держит в руке хрусталь.?По-твоему, небесные миражи стоят боли, принцесса??Она резко подается вперед и вместо ответа накрывает его губы своими. Быстро, горячо, обжигающе-сладко. Острый укол до самого сердца.

Мучительно. Прекрасно.…Спустя секунду – столетие? – они, задыхаясь, смотрят друг на друга почерневшими глазами.?Да, – шепчет он, обретя способность говорить. – Оно этого стоит?. – И вновь притягивает ее к себе.

И мир вокруг снова взрывается огнем.…Рей всхлипнула, ударила наотмашь по горячим оранжевым языкам, разбивая видение. Пламя метнулось в стороны, загудело тревожно и гневно, рассыпало по комнате искры… Потом свернулось над своим очагом, тихо, сочувственно потрескивая. Словно шептало что-то, пытаясь утешить.

Но Рей ничего не слышала. Она лежала ничком, прикрыв руками голову, и вздрагивала – тихо, без слез.Она была ранена – там, глубоко в сердце. Она была разбита вдребезги.Как фарфоровая чашка.…Джедайт долго перебирал осколки, проводил пальцем по иззубренным краям – так осторожно, будто это были раны, распоровшие живую человеческую плоть.?Трудно будет сделать так, чтобы следов не осталось?.Да, Зой, ты прав. Трудно.Джед всегда реально оценивал свои возможности. Многие считали его слишком скромным… или слишком надменным, чтобы говорить о себе. Но он просто был реалистом. Самым что ни на есть беспощадным. Если он чего-то не мог, то не питал иллюзий. Если он что-то мог, то не скрывал этого. Он говорил: ?Я сделаю?. И делал. Всегда. Без лишних слов и эмоций.

И за это его называли лишенным всяких чувств. ?Педант, лишенный сердца, с чернилами вместо крови?, – были и такие слова. Он не обижался. С одной стороны, в этом была доля правды, а с другой…С другой стороны, ему это было безразлично.Нет, он вовсе не был бесчувственным. Он дорожил своими товарищами, радовался и тревожился за них. Но какая-то часть его души всегда оставалась отстраненной, беспристрастно наблюдая за происходящим. Словно прозрачная, но непроницаемая стена, ограждающая от эмоций. И чем более критической становилась обстановка вокруг, тем прочнее становилась преграда.Именно эта черта характера помогала Джеду сохранять хладнокровие в такие моменты, когда даже у Кунсайта сдавали нервы. И часто, когда ситуация висела фактически на волоске, этим волоском оказывалось именно несокрушимое здравомыслие Третьего Лорда Терры.– Прямо боюсь я тебя иногда, Джед, – мрачно пошутил как-то Эндимион. – Думаю, ты вообще живой ли? Мы все с ума сходим, а ты координаты пересчитываешь…В ответ на эту реплику Джед тогда только мягко улыбнулся.– Когда все сходят с ума, полезно, чтобы хоть одна из голов оставалась ясной, – назидательным тоном ответил он. И еще более назидательно добавил: – Кроме того, добавочная рекогносцировка еще никому не мешала.Они оба тогда шутили, и не приняли сказанное всерьез. Но маленькая тревожная морщинка так и осталась у Джеда в памяти.?…Ты вообще живой ли??

Он не имел привычки лгать – ни себе, ни другим. И даже не из соображений чести, а потому, что ложь была… неконструктивна. Ложь искажала идеально ясную, логическую картину его личной вселенной. Поэтому он, как всегда, беспристрастно, проанализировал собственные эмоции.?…Ты вообще живой ли??

Задумываться над этими словами было страшно. Потому что в глубине души он знал настоящий ответ на этот, в общем-то, шутливый, вопрос.Нет.Он никогда не позволял себе быть до конца живым. Он заключил свои эмоции в прозрачный стеклянный кокон, сквозь который ничто не могло просочиться. Чувства стали для него предметом анализа, а не переживаний. Таким образом он защитил свое сознание от боли и ужаса – но и от жизни тоже.

Вот за это Джед и любил науку. Она была беспристрастна. Она была логична. Ей было безразлично, нравятся людям ее законы или нет. Законы природы нельзя изменить, они непреложны. Они не были добрыми или злыми. Они просто были.Его миром был мир знаний, формул и книг. Этотмир был предсказуем и безопасен, в нем властвовали непреложные законы, безразличные к чувствам и мнениям. Этот мир был логичен. Но он не был жизнью.Жизнью была Рейана.Непредсказуемая. Нелогичная. Опасная. Обжигающая и ласковая.Как огонь.

?Огонь – это не только разрушение, мой нежный. Огонь тоже несет жизнь. Из пепла прорастают самые прекрасные цветы, дай только время?.Но самым прекрасным цветком была она. Чистым, белым, как сердце огня. Хрупким и могущественным одновременно.Рейана…Белая лилия на красном песке.…Песок. Горячий, сухой, нежный, как текучий красный шелк. Нежный, как ладони, гладящие его по лицу.

?Ты прячешься?. ?Нет, принцесса. Вовсе нет?. ?Прячешься?, – тонкие пальцы проводят по лбу, сдвигая короткие пшеничные пряди, разглаживая воображаемые морщинки. – ?Вот сюда, в свои мысли. Убегаешь?.?Я весь здесь, принцесса. С тобой?.?Да, сейчас ты здесь?, – палец скользит ниже, по линии носа, касается губ… – ?И сейчас я не дам тебе убежать?.Он усмехается, не открывая глаз.?Не думаю, что от тебя так легко убежать, принцесса?.Она склоняется еще ниже, легонько трется носом о нос. Эта неожиданная, детская ласка заставляет его распахнуть глаза. Горло мягко сжимается отчего-то, так что слова неожиданно застревают в нем.?Рей, я…??Ш-ш…? – Взгляд цвета грозы нестерпимо сияет, застилает мир. – ?Не думай. Просто чувствуй?.Их ресницы опускаются одновременно, путаются между собой. Горячие губы, терпкие, как вино. Запах яблока……Рейана… Огненная.Джедайт улыбнулся. Не так, как делал это обычно – мягко и сдержанно – а яростно, со смесью тоски и исступленной жажды, так что рот свело беззвучным рыданием. От этой улыбки было больно пересохшим губам и еще больнее сердцу. Но он уже привык не замечать боли.

Он привык ничего не замечать. Ничего не чувствовать.…Странно, но он даже сейчас совершенно не мог вспомнить ни одной своей эмоции за годы пребывания у Берилл. Будто прозрачная стена отгораживала его от любых проявлений хоть какого-то чувства. Он существовал механически, являясь по существу лишь машиной для эффективного выполнения приказов. Машиной с отключенным сердцем.Горькая усмешка, как судорога, снова свела губы.

Отключить сердце. Его излюбленный способ выживания. И, какая ирония, именно он помог ему не сойти с ума в той тюрьме, где так долго были заперты они четверо. У Нефрита были его звезды. У Зоя – его ярость и обида. У Куна – его ледяная гордость.У Джеда был только его разум.

…Как его когда-то учили??Помни, мальчик. Нет ничего могущественнее мысли. Эмоции недолговечны. Чувства обманчивы. Освободи от них свой разум – и ты будешь неуязвим. Разум не может ошибаться?.Отколотый фарфоровый край врезался в левую ладонь.Может. Еще как может.Именно холодная логика и здравый смысл заставили их когда-то принять то роковое решение. Решение, которое разрушило их мир.Где они тогда совершили ошибку? Где совершил ошибку он?…?Истина – это не слова, написанные на бумаге, Джед. Истина написана в твоем сердце. Написана улыбками, слезами, смехом и кровью. Памятью. Надеждой. И прочесть ее можно, только прожив жизнь до самого конца. До последней ее секунды. И тогда ты узнаешь имя истины?.?А у нее есть имя, феникс??Смеется. Волшебница…?Конечно, глупый. У всего в этом мире есть имя?.?О. И ты его знаешь, принцесса??Тишина. Ветер плачет, шуршит в песках.?Может быть, мой лорд. Может быть…?И она отворачивается, пристально глядя на горизонт. В ее темных, очень древних глазах отражается небо. Небо, пылающее, огромное, безмолвное. Небо, полное миражей. Небо, полное тайн.

…Что она знала тогда? Что чувствовала? О чем молчала? Предвидела ли она то, что может произойти?..Джедайт устало потер переносицу. Глаза слезились, и теплый огонек свечи дрожал и расплывался, как текучая золотая капля. Все-таки неделя почти без сна начинает сказываться. Но спать сейчас нельзя. Не…

Джед грустно улыбнулся сам себе.

Нерационально.А так хочется хоть раз побыть… нерациональным!..Нет. Не сейчас.