Семь минут (1/1)

— Главное, не думай слишком много.Последнее наставление от Фарриера перед тем, как переступить порог штаба командования. Фыркнув, Коллинз делает решительный шаг к двери, но офицер стискивает его плечо, вынуждая задержаться, и взглядом ищет глаза упрямца. В первую встречу с майором Тэйлором у мальчишки колени дрожали и от волнения потел острый нос, а теперь он и пилотку не поправит. — И не дерзи, — вкрадчивым голосом добавил Стенли, кивая. — Ясно? А ну-ка подойди поближе. Его брови изумлённо взметнулись и тут же сошлись на переносице, углубив грозную складку. Нехотя подчинившись властной, не терпящей возражений интонации, лётчик двинулся навстречу, склонив голову на грудь, и спрятал руки в карманах. Фарриер повёл носом и резко отстранился, уставившись на напарника с выражением искреннего недоумения. — Ты, должно быть, спятил, дружок? — Озадаченно пробормотал он, понизив голос.Коллинз коротко выдохнул, пряча виноватые глаза, под кожей скул у него вздыбились желваки. — Я думал, незаметно.— Незаметно? Томми-мальчик, ты налакался так, что Тэйлор учует эту живительную амброзию даже с истребителя.Пилот не ответил, вжав шею в напряжённые плечи. Ему совсем не хотелось говорить с асом, как сегодняшним утром накануне вылета он проснулся от страшной мышечной судороги в правой ноге, а, поднявшись, так и не смог заснуть — из головы не шло воспоминание о пылающем ?Гладиаторе?, не сумевшем выкарабкаться из смертельной петли. Его бил озноб, и поднося дрожащее лезвие бритвы к колючей щеке, Томми каждый раз отводил руку, опасаясь надавить на заточенный край чуть больше, чем следует. ?Полуночники? не скрывают своего страха — по ночам они со свесившимся с верхней койки Уиллоуби часто разговаривали о войне (они много раз пробовали говорить о другом, но так или иначе всё сводилось к одному и тому же). Но лётчику-истребителю нельзя бояться, страх — роскошь, которую он не может себе позволить. Фарриер неожиданно смягчился. — Ладно, — он снова кивнул, энергично потирая шею в раздумьях. ?Он всё понял?, — догадался Коллинз, досадливо стиснув челюсти. — ?Теперь он знает, что я трус. Чёртов трус!?.Офицер между тем похлопал себя по многочисленным карманам тяжёлой лётной куртки и, выудив из нагрудного горсть мятных леденцов, со всей серьёзностью сунул в руку бывшему ?полуночнику?.— За щёку, — приказал он, назидательно покачав указательным пальцем перед носом. — И не приближайся к майору ближе, чем на метр. Теперь наступил черед Коллинза с нескрываемой иронией уставиться на старшего лейтенанта.— Что?— Конфеты?— С тех пор, как Гренвиллу поставили гипертонию и запретили курить, он ненавидит всех и каждого с сигаретой, — Стенли неловко усмехнулся. — Я сказал ему, что бросил. Ну, давай же, чего тянешь?Коллинз едва успел засунуть в рот конфеты, как в приёмной вежливый женский голос пригласил их войти. К Тэйлору Томми вошёл с глазами, исполненными тихого ужаса. Впрочем, майор, как и предполагалось, разговаривал в основном с Фарриером, одарив юного жмущегося к концу стола лейтенанта только парой невнимательных взглядов.— Прочешете побережье от Неля до Кале, — твердил он, повторяясь и тыча в разложенную на столе карту. — Первая четверть маршрута — пляж, ни один самый крошечный эсминец сюда не зайдёт, ближайший сидит на отмели возле Дюнкерка, так что прикрываете только вы. Смена будет через час, до её прибытия оставайтесь в районе этого квадрата. Задание ясно?— Так точно, сэр, — в два голоса отозвались пилоты. ***— Ничего не вижу, — вздохнула трубка поникшим голосом Коллинза.Лезвием широко расправленных крыльев разрезая плотный студенистый туман над проливом, его ?спитфайр? то исчезает за сгустившимися облаками, то снова выныривает, словно судёнышко, попавшее в шторм, из гребенчатых волн. В небе тоже бывает шторм, и его проявления гораздо разнообразнее, чем на море. Туман — это ?молчащий? шторм; в тумане лётчик вынужден ориентироваться исключительно по компасу и по сопровождающим его самолётам.— Держись ближе, Фортис-2, — невозмутимо скомандовал Фарриер, напрасно напрягая глаза — под крылом за белыми газовыми столпами не видно ни судна, ни даже самой воды. — И следи за компасом. ?Тра-та-та? — пропел где-то позади пулемёт. Совсем близко, иначе немец не нашёл бы их в облачном одеяле. По негласной команде лётчики выкручивают штурвал, и истребители заходят на круг по- и против часовой стрелки. ?Первый…?, — про себя считает Коллинз, впиваясь напряжёнными глазами в зеркало заднего вида. — ?Второй… Третий!?. Нутро холодеет, как только счёт переваливает за неравную четвёрку ?мессершмиттов?. ?Борись!? — зло сжимая губы, внушает себе лейтенант. — ?Немедленно возьми себя в руки!?. Новая пулемётная очередь раззадоривает, придаёт необходимой решительности. Голубой ?супермарин? покорно взмывает вверх и, резко опрокидываясь, отвечает встречным стройным огнём автоматов. Сбит! От четвёрки немецких ?акул? отделяется винтом вращающийся ?мессершмитт? и исчезает внизу под облаками, но на атакующую высоту поднимается следующий, и Томми замечает свою оплошность — увлёкшись погоней, он подпустил второго на опасно близкое расстояние. Мелькающий в зеркале немец вдруг снижает высоту, пропадая из поля зрения, и так же неожиданно выныривает из-под крыла. Разворот и огонь в упор. Инстинктивно пригнувшись, Коллинз пускает штурвал вправо. Раздаётся треск разбитого стекла, и первое, что видит пилот, когда решается поднять голову, — разбитое зеркало заднего вида. — Дьявол! — пыхтит он, крепче прижимая кислородную маску к раскрасневшемуся лицу. — Фортис-2, как слышите? Приём, — отзывается на другом конце Фарриер. В этот момент впереди из облаков появляется очередная ощетинившаяся ?акулья? морда, на огромной скорости идущая лоб-в-лоб с британцем. Зажмурившись, Коллинз судорожно пускает истребитель вниз… Это большая редкость, когда самолёты разворачиваются навстречу друг другу. Такая ситуация чаще всего носит намеренный характер и означает неминуемое столкновение и смерть всех членов экипажей, а, впрочем, подобные размышления смахивают на лекцию по лётной практике, которую сэр Чесфорд Бингли читал весьма нудно, беспрестанно запинаясь и прерываясь, чтобы глотнуть воды. В любом случае, если инициация столкновения не обоюдна, единственное, что может предпринять пилот, когда смерть находится на расстоянии нескольких десятков метров, — выжать газ и повернуть самолёт. Наугад. Немец, однако, по всей видимости, точно так же не ожидал напороться в проклятом тумане на вражеский истребитель, потому как, едва не наскочив брюхом на нос ?спитфайра?, ?мессер? с оглушительным рёвом в последнюю секунду уходит вверх. Ничего. Коллинз ничего не чувствует. Он открывает глаза, и к трепещущему птицей сердцу приливает жестокая досада: надо было дать по автоматам. — Фортис-2, как слышите? — голос Фарриера возбуждённый и звучный. — Вас слышу, Фортис-1, — взволнованно сглатывая, отвечает молодой лейтенант. — Но не вижу. Приём.Молчание.— Фортис-1, — нетерпеливо повторяет Коллинз, подтягиваясь в кресле. Молчание. В груди поднимается тошнота. ?Супермарин? заходит на большой круг, но только через несколько минут поиска среди клочьев облаков находит брата-близнеца с истребителем на хвосте. У лейтенанта Коллинза выгодная позиция — он жмёт на пульт автомата, и последний ?мессершмитт? сходит с дистанции, пуская чёрные клубы дыма с всполохами пламени. — Фортис-1, приём! Подбиты?— Нет… — тяжело, с помехами отзывается рация. — Не подбит… Ранен...Слабый, разбитый голос командира мурашками проходит вдоль позвоночника. Самолёт Коллинза равняется с ?супермарином? старшего лейтенанта. Томми бросает тревожный взгляд на часы.— Семь минут, Фортис-1, — просит он, ревниво прижимая микрофон к губам, как последнюю связующую ниточку между ним и Стенли. — Продержитесь семь минут, пока не придёт смена. Как слышите? Приём.— …говори со мной, Томми, — после секундного безмолвия неожиданно отвечает Фарриер, переходя на неровный, вздрагивающий шёпот.На мгновение Коллинзу кажется, что он необычайно близок к тому, чтобы потерять самообладание. В голове одна за другой проносятся истерические мысли, от которых нет сил избавиться.— Томми?— Я здесь, Ли, — кусая немеющие губы, шепчет лётчик. — Я всегда здесь. Только не отпускай штурвал, хорошо?— Я не знаю…— Не отпускай штурвал! — к горлу подкатывает ком. — Слышишь меня, Фортис-1? Не смей отпускать чёртов штурвал!В трубке мучительный выдох. ?Где вас, чёрт возьми, носит?? — Коллинз вертит головой в надежде разглядеть следующую им на подмогу смену. Пять минут.— Ли?— Да, Томми?Три минуты.— Ли?— Да?Минута:— Ли?— …Когда они достигли британского побережья, Фарриер перестал ему отвечать, и пилоту пришлось жадно вслушиваться в его глубокое хрипящее дыхание в рации.— Ещё немного, я прошу тебя, — умоляюще повторяет Томми. — Я прошу тебя.— Всё, Томми, — на выдохе вдруг отзывается офицер, и становится ясно, что, если они не сядут немедленно, ?спитфайр? Фарриера разобьётся прямо на родной земле. — Хорошо, — юноша вытягивается в кресле, заглядывая под покачивающееся крыло самолёта. — Хорошо, Ли. Захожу на посадку. Видишь поле? — Вижу… Захожу на посадку.— Не отпускай штурвал, — как заклинание, твердит бывший ?полуночник?. Близнецы-истребители неуклюже наваливаются корпусом на шасси, вспахивая целые пласты земли со свежей весенней травой. Не дожидаясь, пока винт ?супермарина? остановится окончательно, Коллинз мощным рывком отодвигает крышку кабины и, проворно спрыгнув на землю, бежит ко второму. Дела Стенли совсем плохи. Осколком ему пробило предплечье и царапнуло шею — на влажном свитере расцветают кроваво-красные маки зияющих ран. — Ли, — замешкавшись, жалобно тянет Коллинз, на мгновение уподобившись мальчишке.Офицер отвечает ему слабой подбадривающей улыбкой. Томми стаскивает его на землю и бросается на колени в изголовье.— Это нужно остановить, — зачем-то комментирует он, суетливо стягивая с пояса широкий ремень. Его длинные со сбитыми розовыми костяшками пальцы не слушаются, долго возятся с пряжкой, но юноша старательно улыбается напарнику. Фарриер смотрит на него снизу вверх с тихим наслаждением: его светлые взлохмаченные волосы, его щенячьи (о, как много он отдал бы сейчас, чтобы снова увидеть, как влюблённо они смотрят на не способные чувствовать их тепло ?супермарины?!) голубые-голубые глаза, тонкие упрямые губы, родинка на шее и по-детски упругие запястья — во всём этом так много жизни, и весь он, Томас Хайдеггер Коллинз — прекрасное воплощение жизни, за которую действительно стоит бороться. Боже, как много в этом мальчишке жизни! Он создан для неё, он должен жить — не мыкаться на этой проклятой войне, не хлебать её горькую отраву день за днём, но жить. И он так красив, так чертовски красив… Затянув импровизированный жгут, лётчик бросает взгляд на треснувший циферблат. Им навстречу бежит местная сельчанка, подобрав длиннополую юбку.— Приведите помощь, — распорядился Томми, не вставая с колен. — Прошу вас, поторопитесь!— Что ты делаешь? — Стенли нахмурился, приподняв голову. — Не нужно.— Ты не умрёшь, — резко возражает пилот, осторожно касаясь окровавленными пальцами его мокрых волос. — Не умрёшь, я не позволю!— Дурачок, — сдавленно смеётся офицер. — Это война, Томми…Коллинз долго и пристально смотрит ему в глубокие зелёные глаза, а затем вдруг наклоняется, упираясь руками в траву, и осторожно касается приоткрытыми губами его крупных спекшихся губ.— Я знаю, что это ты, Ли, — шепчет Коллинз, ища мягкими губами его колючий щетинистый подбородок. — Ты рекомендовал меня майору. Медленно запрокидывая голову под его неторопливыми иступляющими поцелуями, Фарриер прикрыл глаза. Полуоткрытый рот его дрогнул в лёгкой усмешке. — Не мели ерунды, — горячо выдыхает он, обхватывая пальцами его острый подбородок, чтобы поцеловать.Стенли тянется к юноше, но Коллинз не пускает глазами его глаза.— Я не заслуживаю, — Томми склоняет голову к плечу, хмуря брови. — Не заслуживаю, понимаешь? Ты доверяешь мне свою жизнь. — Ну ты загнул, дружок, — томно рассмеялся Фарриер, откидываясь с болезненным выдохом. — Тебе даже нельзя доверить соблюдение правил субординации.— Я люблю тебя.