7 minutes (1/1)

Второй день день лило стеной, видимость была нулевая, и вылеты отменялись один за другим. Обитатели базы коротали время кто как мог — кто-то за картами, кто-то за разговорами и сигаретами, кто-то, как Коллинз, все-таки высунулся из казарм наружу и сидел в столовой, которую после ужина превратили в кинозал, завесив окна и составив к стенам столы. Крутили фильм, который Коллинз, в общем-то, уже видел — репертуар импровизированного армейского кинотеатра не отличался разнообразием. Так что он рассеянно смотрел на экран, ожидая Фарриера, обещавшего составить компанию чуть позже, и, хм, немного грезил на этот счет. Он все никак не мог поверить, что суровый мужчина, в которого он по-мальчишески отчаянно и безоглядно втрескался в свой первый день на базе, испытывал что-то подобное в ответ. Фарриер вел себя поначалу так противоречиво — то отталкивал, то тянулся сам, что Коллинз не мог понять, где были искренние устремления, а где — нечто иное, для Коллинза со стороны непонятное и необъяснимое. Он чувствовал себя в бесконечной веренице мертвых петель — вот он набирал высоту со скупой похвалой, одобрительными кивками и хлопками по плечу, а вот срывался вниз, стоило Фарриеру едко отчитать его или отшатнуться от прикосновения. Поэтому он и спросил, ненавидел ли его Фарриер. И если бы выяснилось, что тот Коллинза терпеть не мог, он бы сгреб осколки своего сердца, закопал их в укромном уголке — будто впервые бы пришлось — и попытался как-то устроиться дальше. Может, попросил бы у ?Фортис-лидера? перевод в другое звено — чем не вариант. Но все оказалось иначе.Он поцеловал Фарриера, поставив на кон все — свое с ним товарищество, свою службу, свою голову, в конце концов. Но это был выстрел, которому стоило дать шанс — Коллинз чувствовал, а чувствам своим он доверял. Без этого в воздухе было нельзя — голова просто не успевала все обработать, и тогда выручали инстинкты и предчувствия, смутные и неосознанные, вели как внутренний компас. И пусть он боялся до чертиков — к чему было, в общем-то, не привыкать, — он сделал это. И Фарриер поцеловал его в ответ. И если закрыть глаза, Коллинз все еще чувствовал тяжелую горячую ладонь на щеке и отголосок дымного виски на губах.Этот поцелуй стал точкой отсчета, началом нового витка — чего-то большего, чем просто сдержанное товарищество. В повадках Фарриера больше не было противоречивости, сбивавшей с толку Коллинза прежде — он чувствовал, что важен и нужен Фарриеру, как Фарриер был важен и нужен ему. Теперь Фарриер не избегал прикосновений и касался Коллинза сам, чуть задерживая ладонь — не вызывающе долго, привлекая ненужное внимание, но достаточно, чтобы сам Коллинз заметил разницу. А вчера…Коллинз зажмурился и покраснел от одного воспоминания. Они сидели здесь же, на предпоследнем ряду, соприкасаясь плечами и коленями, когда Фарриер положил ладонь ему на бедро. Он бы сказал, что движение было случайным, рассеянным, если бы Фарриер — не дождавшись возражений — не сжал слегка пальцы, нарочито медленно скользнув ладонью выше. Коллинза будто прошибло электрическим разрядом, он выпрямился и сжал губы, не выпуская ни звука наружу. На лице Фарриера, чуть освещенном сероватыми бликами киноэкрана, мелькнула довольная ухмылка. Коллинз медленно выдохнул через нос и накрыл ладонь Фарриера своей, останавливая ее движение в опасной близости от промежности — но не сбрасывая. Фарриер едва слышно хмыкнул, не отводя глаз от экрана, но руку убирать не стал. Остаток фильма для Коллинза прошел в густом тумане. Он мог бы коснуться Фарриера сам, принимая его инициативу как приглашение, но тогда остановиться было бы сложнее, и он не рискнул — пусть они сидели в отдалении от остальных зрителей, собравшихся ближе к экрану, любой подозрительный шорох или вздох привлек бы внимание моментально. Впрочем, в невозмутимости Фарриера он был уверен, а вот в собственной способности сдерживаться — не очень. Справиться с дрожью от выписывавшего круги по поверхности бедра большого пальца он мог, а вот с чем-то большим… Коллинз сомневался. Он и без того чувствовал себя артиллерийским снарядом, готовым разорваться в любой момент. Так что сегодня он сидел в одиночестве, надеясь либо на повторение истории, либо на то, что удастся перехватить инициативу самому. Но Фарриера не было. Он почти отчаялся и собрался было отправиться на поиски, но за спиной раздался тихий шорох, и на плечо легла ладонь.— Жду в ангаре. Через семь минут, — обжег ухо горячий шепот, и Коллинз взглянул на часы, засекая время. Когда он обернулся, за спиной уже никого не было, только тихо хлопнула дверь. Коллинз нахмурился. Что такое ему хотел показать Фарриер, что не терпело отлагательств до завтра? И почему через семь минут, а не прямо сейчас?Он выждал положенное время, поднялся с места и тихо выскользнул из столовой. Дождь снаружи поумерил пыл, но не прекратился, и Коллинз, тентом натянув над головой китель, поспешил к ангару, петляя между пузырившимися лужами. К середине дороги он осознал бесполезность зигзагов — ноги все равно промокли, поэтому остаток пути несся кратчайшим путем.В ангаре было пусто и темно, за исключением пятна света от одинокой лампочки над верстаком, на котором сидел Фарриер. Коллинз направился к нему.— И какого черта ты заставил меня сюда притащиться? — он попытался звучать весело и беззаботно, но хлюпанье в ботинках привнесло в голос ворчливую нотку.Фарриер спрыгнул с верстака и устремился навстречу, но вместо ответа обхватил ладонями лицо Коллинза и крепко поцеловал. Коллинз ответил, забывшись на пару мгновений, но все же отклонился. — Стой-стой-стой, а если зайдет кто? — выдохнул он.— В такую погоду? — хмыкнул Фарриер. — Питерс отпустил своих. Больше никого не будет.— Откуда?.. — начал Коллинз, но потерял мысль, когда Фарриер привлек его к себе, обнимая за талию. Он ощутил, насколько тот возбужден, как и сам Фарриер смог оценить, насколько на взводе он. Ох, Иисус и Мария!..— Но если ты так опасаешься, мы можем… — вкрадчиво проговорил Фарриер и указал взглядом на темный угол со стеллажами запасных частей, где без труда могли затеряться десяток двигателей и полдюжины воздушных винтов, не то, что пара мужчин. Коллинз молча кивнул и позволил Фарриеру утянуть себя в укромный угол. Он был согласен и на меньшее, чем пропахший бензином и машинным маслом проход между уходившими ввысь металлическими полками.Они целовались горячо, жадно. Китель шлепнулся на пол мокрой тряпкой, его шумно накрыла тяжелая куртка Фарриера. Коллинз кончиками пальцев ласкал затылок Фарриера, вцеплялся в плечи, пока тот покрывал поцелуями линию его челюсти и шею, выдергивал рубашку из брюк, поглаживал голую кожу боков и спины. Фарриер возился с ремнем, и Коллинз тревожно оглянулся на вход в ангар, закусив губу.— Расслабься, ?Фортис-два?, — шепнул Фарриер, касаясь губами щеки. — Я слежу за горизонтом.Коллинз усмехнулся и закрыл глаза, откинул голову, подставляя шею поцелуям, и постарался представить, что он в одном из тех мест, что упоминал Фарриер, о которых рассказывали однокашники-лондонцы до него — полуподвальный бар, где всем было плевать, что в темном коридоре один мужчина прильнул к другому, и играло чуть расстроенное пианино, и джин лился рекой, и с ним был Фарриер, и его руки… Впрочем, Фарриера и его руки представлять было не нужно — он был прямо здесь, тепло и чуть щекотно дышал в шею, и Коллинз счастливо улыбнулся, выгибаясь навстречу сжавшей член крепкой ладони, и почувствовал, как вторая ладонь подхватила его спину, притягивая, поддерживая, не позволяя потерять равновесие. Коллинз тихо застонал, отдаваясь размеренным движениям и толкаясь в ответ, безотчетно поглаживал предплечья и грудь Фарриера, сминая рубашку, и когда распахнул глаза, перед ним было его лицо, сосредоточенное и чуть удивленное. Коллинз притянул его к себе, целуя губы и колючие от свежей щетины щеки и подбородок, пока Фарриер не увеличил темп, и тогда бессильно уронил голову ему на плечо, обнимая. Коллинз кончил с приглушенным стоном ему в ключицу, не желая отпускать Фарриера из объятий, но тот аккуратно, почти нежно заставил его отстраниться и дал опереться спиной на стеллаж. Металлический край полки холодил затылок, и Коллинз затуманенным взглядом смотрел, как Фарриер вытирал испачканную руку какой-то тряпицей — из тех, которыми механики стирали с рук масло и бензин. В голове роилось слишком много слов — но все они отчего-то казались бесполезными. — Ты… — все же выдохнул он, и Фарриер заинтересованно взглянул на него, и Коллинз смутился, но упрямо сделал шаг навстречу, накрыл ладонями щеки и поцеловал — легко, благодарно. Фарриер хмыкнул, отбросил тряпицу и обнял его. Коллинз целовал все напористей и спускался ладонями ниже: по крепкой шее и широким плечам, по часто вздымавшейся груди и до горячего паха, накрывая возбужденную плоть через ткань. Фарриер приглушенно застонал ему в губы, и Коллинз поспешно принялся расстегивать его брюки, с конце концов добравшись до нежной кожи члена. Он огладил кончиками пальцев головку и, оторвавшись от поцелуя, увлажнил языком ладонь, и начал ласкать Фарриера длинными тягучими движениями. Тот, издав утробный звук, вцепился в металлическую стойку стеллажа, другой рукой притягивая Коллинза к себе. Коллинз покосился на вход — никого — и продолжил, ускоряя нехитрую ласку и покрывая поцелуями край челюсти Фарриера. Член в его руке наливался и твердел, и Фарриер вцеплялся в его спину, еще пара коротких движений — и скрипнула дверь. Коллинз, с широко распахнутыми от ужаса глазами, молниеносно накрыл свободной ладонью рот Фарриера, заглушая стон, и ощутил, как вторая ладонь наполняется теплой спермой. Он отнял руку от рта Фарриера и приложил палец к губам. Фарриер кивнул. Коллинз тихо нагнулся за тряпицей, наскоро вытер руки и протянул ее Фарриеру.— Кто здесь? — рассек тишину вопрос. Трэвис.— Сэр? — подал голос Коллинз, наскоро заправляя рубашку в брюки и выходя на свет.— Коллинз? Ты чего здесь забыл так поздно? — поинтересовался Трэвис, смахивая дождевые капли с куртки. — А, я отвертку искал, — простодушно развел руками Коллинз. — У меня на последнем вылете фонарь* чуть не заклинило, хотел поправить. — Питерсу доложил? — нахмурился Трэвис, и Коллинз похолодел и медленно ответил: — Нет, сэр. Не хотел его утруждать.Трэвис задумчиво хмыкнул.— Но ты все равно ему завтра об этом скажи, мало ли, пусть посмотрит, — решил он.— Как скажете, сэр, — убито проговорил Коллинз.— Заканчивай поскорей и спать. Метеорологи говорят, к утру небо прояснится, — поежился Трэвис. Коллинз кивнул, нетерпеливо перекатившись с носков на пятки, но Трэвис не спешил уходить. — Фарриера не видел? — спросил он, и Коллинз выпалил:— Никак нет. Может, в столовой?— Может, — задумчиво проговорил Трэвис и пошел было к выходу, но обернулся: — И приведи себя в порядок. Попадешься кому в таком виде…— Понял, сэр. Заработался, простите, — покраснел Коллинз, и Трэвис наконец ушел.Коллинз шумно выдохнул и согнулся, упираясь руками в бедра. — Впечатляюще, — усмехнулся, подойдя, Фарриер, полностью одетый, с кителем Коллинза в руках, и тут же нахмурился: — Что там с фонарем?— Да все с ним хорошо, — простонал Коллинз, распрямляясь. — Это у МакРоя с ним проблемы были, а я не придумал ничего лучше… Теперь еще и Питерсу докладывать. Он меня однажды придушит.— Не придушит, — покачал головой Фарриер. — Ты ему нравишься.— Разве? — с сомнением спросил Коллинз, но Фарриер лишь тихо рассмеялся. Коллинз вздохнул и уткнулся в его плечо:— Знаешь, я иногда думаю… Вот было бы место, где были бы только мы, и больше никого, и никаких вылетов по тревоге, никаких любопытных глаз. Только ты и я. Глупо, да?Фарриер погладил его по спине и задумчиво проговорил:— Нет, вовсе нет.Коллинз вздохнул еще раз, отстранился и кивнул на дверь:— Иди первым. Я чуть выжду и тоже пойду.Фарриер согласно кивнул, и Коллинз добавил:— Легенду для Трэвиса заготовить не забудь.— Не забуду, — усмехнулся Фарриер, чмокнул его на прощание и растворился в ночной темноте. Коллинз смотрел на захлопнувшуюся за его спиной дверь. Пальцы в сырых ботинках начали замерзать, промокший насквозь тяжелый китель холодил сжимавшую его ладонь — но Коллинз стоял будто часовой на посту. Семь минут, в сущности, не так уж долго.