Часть 4 (1/1)

Если остальных людей зелёный цвет бейсбольного центра Ёшида бы успокоил или расслабил, может, вдохновил на хоум-ран, то в данный момент Мадзиму он только дальше вгоняет в отчаяние. Ему сложно поддерживать показную беспечность – когда отворачивается, улыбка дрожит, а нервы и так танцуют весь последний месяц… Всю жизнь? Такую беспечность, будто ничего никогда и не было. Будто один из них просто уехал в ?командировку?, а второй теперь его встречает праздничной прогулкой по городу. Командировка длиною почти в 30 лет, ага. Мадзима чувствует себя мразью. Саеджима перед ним. Двигается, говорит, дышит. Хмурится и злится. Черты знакомого лица стали твёрже, их обрамляют растрёпанные сальные волосы. Он перед ним, но Мадзима не может на него смотреть. Один мяч, два, сколько он может тянуть? Перед смертью не надышишься, но Мадзима отчаянно втягивает носом прорезиненный воздух. Он устал и хочет смерти. Или прощения? Небольшой стадион поплыл перед глазами. После драки, что заставила сжиматься сердца обоих от залитых сепией воспоминаний, Мадзима решает сдаться. Он видит, что Саеджима ослаб после 25 лет заключения. Видит, как он тоже устал и страдает, поэтому Мадзима подставляет лицо под последний удар, который не достигает его лица. Точно сон. Он не верит, поэтому позволяет миллионам старых призраков испариться, будто окроплённым святой водой – кулаками Саеджимы. Ещё ничего не сказано, но Мадзима знает, что он прощён. Или встал на путь прощения. Хочется кричать и прижать Саеджиму к себе, но он только лежит и дышит, не веря в происходящее, что этот день настал. Хотя бы в этом ужасном сне. Он снова может произнести, глядя прямо в глаза, заветное слово ?брат?. Плечом к плечу, как и было всегда, они покидают здание.Оказалось, это был не сон, но после всего произошедшего спокойствие всё равно кажется ложью. Мадзима в очередной раз сжимает большую и тёплую ладонь Саеджимы, чтобы убедиться, что он рядом. Теперь они живут вместе в квартире Мадзимы, которую наконец-то можно звать домом. Комнатные растения, названия которых показались Мадзиме крутыми (он забыл их на следующий день), стоят около огромного окна, впитывая свет. Они чертовски живучие, даже делать ничего не надо, всё стоят зелёные и стоят (их поливает Нишида, когда заносит документы, но теперь и Саеджима – лейтенант, к счастью, может вычеркнуть это из почти бесконечного списка дел). Реслинг, идущий по широкому телевизору, уже не кажется таким же захватывающим, как когда-то, но можно присмотреть эффектные приёмы, о которых Мадзима сейчас думает в последнюю очередь. Хорошо, что он сидит слева от Саеджимы, и может незаметно на него поглядывать. Почти. Заходящее апельсиновое солнце освещает лицо Саеджимы, обычно суровые глаза мягко поблёскивают и перескакивают с экрана на Мадзиму, когда он замечает, что находится в центре внимания.- Ты чего? – становится теплее от тихого твёрдого голоса. Всё рядом с Саеджимой кажется тише и медленнее. Весь мир, что так дико и удушающе скручивал огрызающуюся бешенную псину теперь убаюкивает верного пса. Мадзима ничего не отвечает, немного опускает брата за плечо и целует в волосы. Саеджима смеётся. – Сентиментальный дед. Мадзима мгновенно отстраняется и выпаливает:- Кто тут дед!? Сам-то даже телевизор включить не можешь, пердун!- То есть, часть про сентиментальность ты не отрицаешь? – Саеджима кладёт руку на колючую щёку и улыбается. У обоих сердце ёкает от красоты – от взглядов, что не поменялись с течением декад, от вновь обретённых чувств, что испытывают при касании друг друга. Они так сильно изменились, но многое осталось таким же. - Отрицаю. – Мадзима хмурится и сжимает губы, отворачивается совсем чуть-чуть, не отстраняясь от ладони. – Но не сегодня. – Уши горят. Когда он в последний раз позволял себе быть таким открытым? Саеджима тихо смеётся и целует его в лоб. Какое-то время они продолжают сидеть в тишине и держась за руки, пока румянец не сходит с лиц вместе с солнцем с горизонта, и Мадзиму снова не начинает съедать подступающее чувство вины. Он снова в зелени бейсбольного центра. Он лишил Саеджиму всего этого, всей жизни, просто не появившись, когда был нужен. Как он был слаб, как слабоволен. В итоге ему даже отдуваться не пришлось, только пара синяков и небольшое сотрясении от того, что его вклинили головой в металлическую балку, а теперь он вот так просто наслаждается жизнью, свалив все дела на Нишиду, чтобы провести день с братом. Это очень, очень длинный сон, и всё ещё только впереди? А Ясуко, что с Ясуко!? Мадзиме вдруг стало стыдно даже касаться Саеджимы, поэтому он убирает руку и начинает думать над словами. Над извинениями, которые сейчас будут так ни к месту. Саеджима замечает перемену в лице, глубоко вздыхает, когда слышит уже только начало:- Эти 25 лет-- Я знаю. – Перебивает он и кладёт тяжёлые руки на плечи взволнованного Мадзимы. Немного думает, сжимая и разжимая губы. Он не может понять, что выражает лицо брата, и может сказать только самое очевидное. – Никто из нас не виноват. Ясуко тоже сама всё решила, и я горжусь ей. И тобой. Я рад, что вы были в моей жизни. – Мадзима видит, как блестят от собирающихся слёз карие глаза. Саеджима слишком часто плачет для такого мужика, как он, но Мадзима даже не думает осуждать. Он сам на грани, поэтому благодарно кивает и обнимает широкую грудь, пряча лицо в густых волосах. Крепкие руки ложатся на его спину и сглаживают комки нервов, что чешутся внутри, чужое дыхание, словно морские волны, смывает страх и тревогу. Саеджима вспоминает лицо брата – бледное, измученное временем и без тугой повязки. Как виновато и стыдливо он выглядел. Наверное, лицо Саеджимы было не сильно лучше. Несмотря на всё, теперь они учатся перебарывать свои потаённые страхи, привыкают к новому миру и порядку вещей. Они наконец-то вместе и ещё успеют разнести весь мир своими когтями. А пока можно позволить себе открыться и довериться, хотя бы немного, хотя бы друг другу.