12. Take me to church (1/1)

— Почему все эти неприятности случаются именно со мной? Думаете, я хотела влипнуть в эту жуткую историю? Похоронить собственного брата, угодить в какую-то волшебную временную петлю, влюбиться в саркастичного иностранного незнакомца? Думаете, мне всё это нравится? Да ни черта! Ладно, простите, опять мучаю вас своими лирическими отступлениями. Мы в полной тишине ехали на машине, а я готова была выпрыгнуть из штанов от нетерпения и любопытства. Трудно было поверить, что у Евы есть ребенок. Вообще сложно поверить, что у такой сволочи может быть потомство. Разумеется, кто угодно может родить ребенка, но мой мозг просто отказывался воспринимать такое. Будто какой-то внутренний блок, понимаете? Дети вылупились на меня, как на сумасшедшую. Действительно, я уже больше часа рассказываю им о своих жутких похождениях в малейших деталях. Поверить не могу, что описывала первоклассникам то, как Нильсен привязывал меня наручниками к кровати. Чёрт, мне просто нужно было выговориться. Не осуждайте меня! Мне сейчас безумно тяжело. Будто что-то скрипит в грудной клетке, царапает изнутри, вызывая обильные и неприятные кровотечения. Как только я выговорилась, мне сразу же стало легче. Хотя выражения лиц этих двоих просто нужно видеть. — А зачем вы нам это рассказываете? — неуверенно интересуется темноволосый мальчик. — Я… — Агата! Чёрт тебя дери! То есть… Я тебя дери! — Алекс выбегает из подъезда, стремительно приближаясь ко мне. Пожимаю плечами. Я уже битый час сижу с двумя детьми — мальчиком и девочкой. Они спокойно сидят на лавочке, увлеченно слушая мой рассказ, пока Нильсен усердно опрашивает соседей, если они вдруг видели сына Евы. — Ты совсем дурочка? — шатен хлопает себя ладонью по лбу, присаживаясь на корточки напротив темноволосого мальчика. — Да что не так? — хмурюсь, ведь совсем не понимаю, на что он так злится. — Я кучу времени искал мальчика! А ты просто сидела здесь с ним всё это время?! Не вижу себя со стороны, но я точно покраснела. Вот же идиотка! — Я… прости… — Без разницы, — отмахивается Нильсен, переводя всё своё внимание на мальчика. — Скажи мне, солнце, тебя зовут Остин Скай? Малыш застенчиво кивает. Очевидно, мой рассказ сильно выбил его из колеи. Вряд ли шестилетний ребенок понял что-то, но впечатление я произвела неизгладимое. Я точно идиотка, каких поискать. — А с кем ты живешь, зайчик? — швед уверенно присаживается рядом, отгоняя маленькую девочку от нашей компании. Она застенчиво пятится, впоследствии убегая в подъезд. — С тётей Лениной, — ему трудно связывать слова в предложения, но тихий голосочек всё же способен выдать что-то полезное. — Я живу с ней и её дочкой, Мэри. — Это она только что убежала? — вклиниваюсь я, вызывая легкое недовольство со стороны партнера. Мальчик кивает. — Ясно. Тогда мы идем к тете Ленине. Проведешь нас? — Александр уверенно протягивает Остину руку, намекая, чтобы тот указал нам точное местоположение своей загадочной няни.Брюнет, неторопливо отлипая от скамейки, продолжает с недоумением смотреть на меня. В принципе, я его даже понимаю. У меня и у самой есть пара — кому я вру, миллион, — вопросов к собственной истории. Жаль, что я не смогу ему на них ответить. Такой милый мальчик — умеет слушать, послушный, так еще и симпатяжка. Не знала бы — не поверила, что он — сын Евы Скай. Господи, так она еще и оставила ребенка с какой-то женщиной! Отвратительно. Понимаю, если бы она ехала в какое-то важное место по неотложным делам, но нет — на вечеринку к малознакомому человеку. Но меня смущает еще один вопрос — тётю Ленину вообще не напрягло то, что вместо пары суток Ева пропала на четыре месяца? Действительно, с каких пор такие вещи вообще смущают. Интересно, а они в курсе, что мисс Скай заколола себя ручкой? Я просто проводила уже перешедшего на бег мальчика взглядом, устало потирая затекшую спину. Нильсен неторопливо пошел за Остином, стараясь нагнать резвого помощника. Как хорошо, что он уже достаточно большой, чтобы быть в состоянии помочь нам. В конце концов, его мать не стала бы убивать себя просто чтобы не раскрыть какой-то секрет — она была в большой беде. К слову, весьма любопытно. Во что же такое она вляпалась, что ей пришлось так сильно покалечить нас двоих в том лесу? В её глазах не виднелось ни капли сомнения — она была полностью уверена в своих действиях. Либо ей просто хорошенечко промыли мозги, либо очень качественно шантажировали. Что возвращает нас ко вчерашнему инциденту — она была готова умереть, только бы не сдать своих. Тут тоже всего два варианта — либо она искренне верит в справедливость собственных действий, либо, что более вероятно, Еве угрожали. Что же за ?каратель?? Занятно. Тут у меня всего одна версия — увы, фантазия плохо функционирует в таких условиях. ?Каратель? — символ какой-то странной секты. Осталось только понять, замешан ли в этом сам Остин. Нильсен, явно подхватив поток моих мыслей, без труда догнал мальчишку и легонько схватил за тонкое белое запястье. Темноволосый бегун развернулся на все сто восемьдесят, одаривая Нильсена взглядом светло-зеленых глаз, полных истинно детского любопытства. — Остин, милый, — говорю за Алекса, снова нарушая наш немой порядок. — А кем работает тетя Ленина?— Она... — мягко вырывает руку, задумчиво потирая затылок. Мальчик явно сомневается в том, как правильнее это сформулировать. — Она... — Не рассказывала? — Нет. Но Мэри упоминала, что её мама может говорить с Богом. — Монашка, — в один голос соглашаемся мы, удовлетворенно поднимаясь по лестнице. ***Ужасно холодно. Родной сентябрь бесконечно обливает волной разочарования, заставляя носить теплую одежду даже осенью. Что ж, Англия. Ничего другого и ожидать не стоило. Стекла в машине неизбежно запотевают, перекрывая весь обзор. А ведь виды из окна всегда возвращали мне покой в поездках... Что ж, явно не в этот раз. Зато я могу спокойно поговорить с малышом Остином, пока мы возвращаемся. К слову, куда? — Алекс, — стараюсь не сильно отвлекать его от дороги, ненавязчиво дождавшись, когда мы выедем на почти пустую широкую трассу. — Да? — Куда мы едем? — Ко мне домой. Нам нужен план действий. Четкий план. — А можно с вами? — мы оба дергаемся, будто и вовсе забыли, что с нами едет ребёнок. — Разумеется, нет, — отрезал швед. — Конечно, — через секунду говорю я, после получив фирменный осуждающий взгляд вместо улыбки. — Спасибо! — мальчик радостно заерзал на сидении. — Детям вообще можно ездить без кресла? — Не-а, — усмехнулась я. — Что ж, — протянул Нильсен, — в таком случае... А ничего. В квартире даже детского кресла не было. — Там вообще ничего не было, — перебиваю я. — Ты пропустил поворот. — Это плохо. Мы можем начать думать, что нам делать, пока я буду искать, где развернуться. Одобрительно киваю. — Итак. Ленина — служительница церкви. Так? — Так, — Остин отвечает за меня. — Отлично, — шатен будто и не заметил, что с ним дискуссию ведёт ребёнок, а не я. — Я полагаю, что ?каратель? — это какое-то кодовое слово. Картина, которая висела в гостиной... Помнишь? Снова киваю, хоть и знаю, что он не видит. Впрочем, боковым зрением кивок уловить можно, так что Нильсен просто продолжает говорить, изображая работу с публикой. — Очевидно, кодовое слово нужно членам какого-то сообщества. Возможно, это всё никак не связано, но одна моя теория соединяет всё в единую картинку. — Расскажи, — хором с Остином восклицаю, готовая к увлекательному рассказу. — Культ фанатиков. Условно — каратели. Угрожали Еве, держа её ребенка при члене своего культа, заставляя Скай сделать что-то. Скорее всего, это связано с удержанием нас на территории домика. — Логично... — Всё, что нам нужно — найти ближайшую к домику церковь и выведать информацию. — Я лютый агностик, — усмехаюсь. — Я тем более, — одобрительно сжимает мою руку, после перекладывая её на коробку передач. — Да и вряд ли мы сможем изобразить истинно верующих. Но кто сможет?.. — Рэйчел, — будто на автомате отвечаю я. Именно так. Рэйчел Линд — самая отчаянная католичка, которая знает Библию буквально по абзацам. Даже в детстве она была влюблена в, — нет-нет, не Курта Кобейна! — в Иисуса! Пока все нормальные дети рвали крапиву и курили травку, она ходила в церковь. Я заметила странную тенденцию: люди, которым действительно нужен бог — преступники, отчаянные, несчастные — те, кому нужно что-то искупить, нужно во что-то верить, нужна какая-то цель — как правило, неверующие. Отрицают такой способ решения проблем. Верующие же наоборот — невинные, наивные, добрые люди, которым, по сути, бог не необходим. Именно такая перспектива меня и пугает. Вдруг после всех этих страданий Рэйчел просто перестала верить? Хотя, это даже неважно. Главное, что она знает, как мыслят набожные и одержимые, знает, как они себя ведут и как к чему относятся. Она сможет это изобразить. — Хорошо. Её уже выписали? — Кажется, — с горечью вспоминаю, как навещала её. Она совершенно сломлена. Устала, напугана, удивлена — ей слишком многое неизвестно и непонятно. Разумеется, это предсказуемо, — не будь она в цикле, было бы совсем иначе. Хотя, нашей с Александром команды вполне хватило. Но сейчас она нам просто необходима. Осталась только одна крохотная проблема. А именно — мисс Линд и близко не ведает о всех тех несчастиях, с которыми нам ранее пришлось столкнуться. Рассказать ей об этом всём будет более чем затруднительно... Но если вспомнить о том, сколько любопытства появится в этих серых глазках при малейшем упоминании какой-то культовой загадки, то вся моя уверенность благополучно улетучится. В любом случае, лучше Рэйчел нам помощника не найти. Нужно только навестить её, если получится. Надеюсь, её уже выписали, потому что сейчас мы с Алексом дружно умираем от нетерпения и предвкушения. Удивительно, как мы оба не стали работать копами, учитывая нашу общую страсть к нахождению виновников. Самое отвратительное это, пожалуй, то, что в грудной клетке поселился какой-то отвратительный ёж. Он терзает своими наточенными колючками все внутренности, и я прямо чувствую, как он шепчет: Ева невиновна, Ева невиновна... То ли это моя совесть, которой, впрочем, нет, то ли здравый смысл. Может, этот еж знает больше меня самой, чёрт его знает. Но что-то внутри так и кричит, что как-то это всё не сходится. Самая разумная версия — это теория Нильсена. Ей угрожали смертью Остина, держа в ежовых(везде эти ежи!) рукавицах. — А можно мне мороженое? — с заднего сидения вновь послышался жалобный писк. — Нельзя. — Можно, — улыбнулась я, сжимая кожаное кресло. ***— Что?.. — Мне еще раз повторить? — жадно хватая ртом воздух, отшутилась я. В самом деле, после такого длительного повествования воздуха категорически не хватает. Поверить не могу, что всё это время Рэйчел спокойно меня слушала, и, кажется, даже понимала, что я несу. Но этот вопрос в конце просто выбил из колеи. Теперь у меня даже сил нет, чтобы ехать в церковь. К слову, за время рассказа Остин, сидящий на стуле, успел сгрызть аж три эскимо. — Нет-нет... Ты шутишь? — Я похожа на клоуна? Она напряженно вздыхает. Разумеется, ей сложно все это переварить. Её только-только выпустили из больницы — неокрепший организм, всё такое. А я теперь ещё и смею просить её о помощи... Надеюсь, хотя бы Нильсен не теряет время зря. Блондинка сидела на кровати, прижавшись спиной к стене и обхватив колени. Это не от холода, нет (хотя за окном, конечно, паршиво), это от страха. Она и близко не представляла, насколько всё было плохо. И ей так стыдно за своё откровенно токсичное поведение... Я замечала каждый её тяжелый выдох при упоминании ее выходок. Не сказала бы, что это было как-то мерзко или неуместно — совсем нет. Это стресс, это тяжело, так еще и близкий ей человек погиб. Не могу её винить за это. Проблема только в том, что она сама себя винит. — Так ты согласна помочь нам? — Да. ***Шатен коварно потирал ладони, скептично оглядывая каждого присутствующего в комнате. Остановив ледяные глаза на Остине, он снова посмотрел на карту, гордо разложенную на едва освещенной поверхности стола. Какие-то цвета, подписи, значки... Как я уже говорила, с ориентированием у меня всё, мягко говоря, плачевно. — Итак, — для большей убедительности ещё раз размял пальцы, после принявшись изображать указательным невидимый круг на чертеже. — Это — местность вокруг домика. Я взялся за анализ наших членов ?Карателя?. Учитывая всю их неформальность и откровенно спорные методы, они не стали бы обживаться в легально возведённой или принадлежащей им церкви. Соответственно, они поселились в заброшенной. Я осмотрел ближайшие тридцать километров вокруг домика, — вряд ли они поселились бы дальше, — и, чего и стоило ожидать, нашел одну единственную заброшенную много лет назад церковь Екатерины Арагонской. Была оставлена в эпоху Генриха восьмого, когда католицизм на территории Англии пал. Эта заброшенная церковь — ровно то, что нам нужно. Без сомнений. — Потрясающе, — вздохнула я. — Значит, едем в церковь Екатерины Арагонской. — Погодите, — в глазах Линд мелькнуло детское любопытство. — Это — тот самый монастырь, в который... — Не-е-ет, — швед едва сдерживал смех. — Церковь — не монастырь, Линд. Она закатила глаза в ответ, отходя подальше, в темноту. Устроилась сбоку от Остина, слегка приобнимая мальчика и сердито щурясь. Нильсен просто не способен объяснять что-то, не рявкая ни на кого в процессе. В этом весь Александр. — Едем в церковь? — Едем! ***Как же противно было снова видеть за окном машины эти сосны. Грёбаные британские сосны! Они везде, они повсюду, и стоит хоть одной иголочке попасться мне на глаза, как я сразу вспоминаю самые неприятные деньки за всю свою жизнь — во время пребывания в цикле. Никогда не думала, что воспоминания будут так яро наваливаться при малейших сходствах. Забавно, ведь пока мы ехали в домик почти полгода назад, я и вовсе не смотрела в окно. Но сейчас меня от этих пейзажей просто невыносимо воротит. Приходится каждый раз переводить взгляд уставших глаз, к примеру, на Остина. Симпатичный, милый мальчишка, который, в отличие от меня, совершенно спокойно рассматривает зеленые верхушки и временами сонно посапывает. Мне безумно жаль его. Такой симпатичный, смышленый ребенок — в общем, перспективный. Но его мать умерла, родных у неё нет, а значит, он попадет в детский дом. Большинство детей из детских домов вырастают преступниками, или, того хуже, — наркоманами и алкоголиками. Но малыш Остин выглядит таким нежным, тактичным и мягким... Напоминает цветок. Красивый, приятно пахнет, украшает всё вокруг, но вырвешь — завянет. Впрочем, это совсем не то, о чем мне сейчас положено тревожиться. Хотя, мы уже несколько часов едем по до безумия скучной дороге, со всех сторон укрытой лесной гущей. Я не удивлюсь, если я сейчас подниму голову и в небе тоже увижу деревья. Забавно, ведь в Лондоне я только и мечтала о природе — сейчас я сделаю все, чтобы сбежать от неё подальше. Примерно те же эмоции испытывает Александр, чьи брови замерли в статике и просто не шевелятся. Он очень напряжен. Поскольку мы с ним сидим на передних сидениях, позволяю себе вольность и касаюсь его колена, совсем невесомо поглаживая и надеясь успокоить. Рэйчел спит, а мальчик неотрывно смотрит на лес — мы, фактически, можем творить любые глупости. Алекс, в очередной раз прочитав мои мысли, наконец хитро улыбнулся. Одной рукой крепко сжал руль, а другой потянулся к моей коленке, почти сразу добравшись до бедра. — Хулиганка. — Сам такой... — шепчу в ответ, с трудом выдыхая. Он не спеша пробирается через брюки, а после и через кружево трусиков, тут же замечая, что я полностью к этому готова. Ухмыляется моей реакции и начинает аккуратно двигаться, только бы не привлечь внимание Остина или не разбудить Рэйчел. Я с трудом сдерживаю всхлипы, но мысль о том, что семилетний ребенок и сонная подруга могут нас не понять, служат огромной мотивацией. — Монстр! — выкрикивает ребенок, указывая пальцем на что-то белое вдалеке. Александр тут же убирает руку от моей промежности, поднося пальцы к собственным губам и тихонько облизывая. Я пытаюсь наладить дыхание, пока проснувшаяся от неожиданного выкрика Линд разбирается с ребенком. — Малыш, — ласково мурлычет она, — это не монстр, это дом. А точнее — церковь. — Тут работает тётушка Ленина? — Скорее всего. Ну вот. Как обычно, нас прервали. — Вот мы и приехали, — через минуту объявляет Нильсен, нажимая на кнопку и открывая пассажирские двери. — Рэйчел, ты помнишь, что нужно сделать? — Помню, — выдыхает блондинка, хватая сумочку. Быстро выбегает из машины, пока мы напряженно думаем, как бы обойти здание изнутри. К слову, церковь выглядит неплохо. Белые, пустые стены — очень в стиле католиков. Краска кое-где потрескалась, немного выдавая возраст здания. Крыша из черепицы в некоторых местах обсыпалась и пустила лианы, которые, к слову, обрезаны над некоторыми окнами и главным входом. Разумеется, местные жители не хотели, чтобы их нашли, но обрезанная зелень очень их выдает. А также выдает свежая краска и новые шторы, плотно перекрывающие весь вид. Кое-где окна всё-таки заколочены, но белый кружевной тюль я узнаю везде. Слегка перекошенный набок деревянный крест поблескивает на солнце — его точно покрасили. — Очень красиво... — невольно слетело с моих губ, на что мальчики синхронно кивнули. Это правда завораживает. Рэйчел же, ни капли не тормозя, уверенно идет вперёд, переступая через огромные кучи высокой засохшей травы. Местами проваливается в мокрую землю, но идти не перестает, иногда поправляя и подтягивая длинную юбку цвета слоновой кости. Ума не приложу, на кой черт она разоделась в этом стиле — её туда пустят в любом случае. Как только она скрылась, я начала вспоминать план Александра. Шаг 1: Проберись внутрь. Она скромно стучит в массивную деревянную дверь, боясь посадить занозы. Ей через пару минут ожидания открывает немолодая женщина, одетая в скудное и скромное платье. От неё буквально пахнет старостью, радикальностью и набожностью. Рэйчел поежилась, но огромная мотивация в виде ?спасения мира? не позволяет ей упасть в траву лицом. А вообще, она повернута к траве спиной. — Кто вы? — Меня послала к вам сестра Ленина. Я бы хотела увидеть Карателя. Старушка поджала губы и сморщилась. Она явно сомневается. Судя по крошечной искре недоверия, постепенно утопающей в стремлении к покою, Линд попала в точку. Не больше минуты, и напряжение сменяется добродушной улыбкой, а старушка медленно отходит назад, пропуская смехотворно одетую блондинку внутрь. — Проходи, милая, — нежно пропевает она, любезно раскрывая дверь на всю ширину. Старые петли тихо поскрипывают в такт лихорадочному сердцебиению девушки. Шаг 2: Найди главного— Ищешь Карателя, говоришь? — Да. Я бы хотела с ним кое-что обговорить. — Исповедь? — с лучезарной улыбкой уточняет старушка. — По лицу вижу, что на исповедь. Ну давай, давай, топай, кудрявая, он как раз закончил утреннюю молитву. Рэйчел облегченно вздыхает. Все идет по плану. Правда, на исповедь идти она никак не планировала. Хотя, нет грехов — значит, изобретет. Делов то! Осталось только вспомнить свою псевдо-супер-увлекательную-историю-жизни, которую так увлечённо рассказывал Нильсен, придумывая на ходу. Хотя, он так живенько выдавал вс? новые и новые сюжетные повороты, что сейчас даже кажется, что это сюжет какой-то книги.Шаг 3: Завоюй доверие и симпатию.— Я искренне хочу быть частью вашей группы, — с лёгкой фанатичностью шепчет она, немного смущаясь стоящему за полупрозрачной сеткой мужчине в забавном чепчике. — Вы преследуете благородную цель. — Милая, — немного раздраженно перебивает он. — Ты на исповеди или на собеседовании? Мы примем любого, кто разделяет наши стремления. Мне не нужны эти глупости. Сознайся в грехах, дитя. Бог простит.Шаг 4: Выведи этого придурка наружу любой ценой.— Прошу вас, отец, — умоляет Линд, скорчив жалостливую гримасу, — на душе скребут кошки, когда я осознаю, что это услышат другие. Можем мы выйти на улицу? В поле будем только я и вы. — Вы можете доверять членам своей семьи, дочь моя. Они станут вам семьёй. — Такое я могу сказать только вам, отец. Прошу! Молю вас! — Так уж и быть, дитя, — он устало встает с неудобного табурета, отодвигая ширму. — Мне как раз не помешает размять ноги. — А дальше я сам его схвачу и утащу, куда нужно.— Пора, — шепчет Остин, вылезая из кустов. — Они вышли на полянку. — Прекрасно, — улыбается Алекс. — Она с сумкой? — Да. — Я полез, — прокряхтел мужчина, с трудом протискиваясь между кустарников. — Вот старикашка, — рассмеялись мы, глядя этому немощному шведу вслед. Все идет гладко. Максимально гладко. Лучше некуда. Не думала, что нам всё так легко удастся, особенно не могла подумать, что Рэйчел так просто впустят. Да и не думала, что местные не забьют тревогу, увидев дорогую машину на пороге своей заброшенной обители. Разумеется, я несказанно рада такому раскладу событий, но как-то немного тревожно, что проведут тут нас, а не наоборот. — Что дальше? — любопытствует Остин. — Мы с тобой идем допрашивать местных. ***— Кто вы? — хмурится старушка. Слишком уж много гостей за день. — Всё так же, от Ленины. Привела Остина. — А где сама Ленина? — Бог её знает, маминька, Бог её знает. Велела привести мальчика, я лишь исполнила её волю. Ужасно устали в дороге. Могу войти? — Не припомню, что за Остин. — Сын Евы Скай, разумеется, — стараюсь держать максимально беспечное лицо, только бы не рассердить бабку. — Она отошла в мир иной, Ленина и решила, что мальчику будет лучше с нами. — О, простите, запамятовала, — добродушно улыбается старушка, но тень тревоги пробегает между её морщин, — но что за красавица ко мне приходила полчаса назад? Черт! Это мы не придумали. Думай, думай... — Это... — Это Мэри, мэм, — перебивает меня Остин. Конечно, он меня спас, но вполне вероятно, что мы пропали... — Да? Ни разу её не видела. Право, думала, она младше. Какая красавица! А волосы какие... Вся в мать! — Да-а-а, — нетерпеливо протянула я. — Можем зайти? — Конечно. Мы, наконец, заходим внутрь церкви, и я могу разглядеть, что же вокруг меня. Остин почти сразу убегает вглубь главного зала, хихикая и наслаждаясь прекрасной акустикой. Бабушка же нагоняет меня, мягко хлопая по плечу и указывая пальцем в сторону Остина. Забавно, как он так легко угадал нужное направление. В нём явно растет чутье. — Мы будем обедать через пять минут, — пояснила старушка. — Епископ только-только закончил, так что все остальные могут приступать к трапезе. — Разве вы не едите с епископом? — Что ты, доченька, — улыбается старушка. — Епископ ест куда реже нас. Повезет, если дважды за сутки поест. С удивлением смотрю на женщину, а она просто снисходительно улыбается и уходит за Остином, негромко топая. Акустика волшебная. Обвожу взглядом зал. Намного роскошнее, чем снаружи — расписанные золотом стены, дорогие картины, множество подписанных яркими чернилами дверей и огромная люстра на потолке. Очевидно, что здесь есть второй потолок, ведь крыша выглядела максимально ненадёжной со стороны. В самом конце комнаты стоит небольшой орган и два ряда стульев, обитых облезшей кожей и слегка потрескавшихся от времени. Само присутствие органа меня настораживает — откуда у них средства на такие инструменты? Весьма роскошно и дорого, пусть волшебный звук и стоит любых денег. Над инструментом висит огромная картина, где изображена темноволосая женщина в короне, с ребенком на руках и нимбом вокруг головы. Екатерина Арагонская. Но я просто перестаю шевелиться, когда понимаю, что в самом низу полотна стоит мелкая надпись. Издалека разобрать трудно, но я отчетливо вижу буквы ?К? и ?е?. Каратель. Очевидно. Но почему на картине Екатерины Арагонской? К ней у меня вопросов нет — королева Англии, преданная католичка, сосланная в молодости в монастырь за неподчинение королю и его прихотям. Мать Королевы Марии. Ушла с поста с чистой совестью и репутацией, потому и нимб. Но почему они просто не поменяли картину? Может, этот зал — прикрытие? Но на кой черт им прикрытие, если никто всё равно не зайдет в заброшенную церковь? — Деточка, ты идешь? — хриплый голосочек развевается по всему залу, расслабляя и успокаивая мою бдительность. Поворачиваюсь на звук, резко осознавая, как я голодна. — Иду, бабушка, — посмеиваюсь с её манеры речи. А ведь это заразно. Александр велел допросить местных. Очевидно, в любом коллективе есть слабое звено, и мы его найдем. Самое вероятное — кто-то, кого держат здесь не по своей воле. Осталось только найти этого человека, и дело в шляпе. Подхожу к небольшому проходу, в котором минуту назад скрылась старушка, а до неё и Остин. Сразу же оказываюсь в небольшом хорошо освещенном помещении. В центре стоит крупный деревянный стол, окруженный такими же деревянными стульчиками с кожаной обивкой, как и в главном зале. Почти все места заняты — кажется, людей тут немного. Хотя, стоило мне перевести взгляд направо, как я увидела еще с десяток точно таких же столиков, которые уже буквально трещали от нагруженности. На глаз здесь примерно сотня человек, а то и больше. Не подаю виду, что меня что-то смущает — фактически, я член их группировки. Правда, тревога не покидает, как и мысли о том, что это — ловушка. Уж слишком всё гладко идет. Но закон подлости таков — если ты готов к трюкам, то их не будет. Так что морально я готова. — Садись, милая, — бабушка любезно указывает на один из свободных стульчиков прямо рядом с малышом Остином. Сама же женщина вышла в центр большой залы, постучав поварешкой о (ну конечно!) деревянную тарелку. Ощущение, будто все местные неизбежно заигрались в средневековье. Но мне это даже немного по вкусу — тепло, эстетично и весело. В Лондоне такого не встретишь. — Дети мои, — кажется, она всех так называет, — не забудьте помолиться перед трапезой. Вы же прекрасно знаете, что каждой крохой рабы божьи обязаны Господу и посланникам его. Так давайте же помолимся за их благополучие, здравие и сытость. Да прибудет с нами Бог. — Да прибудет с нами Бог! — дружно выкрикнули некоторые, а остальные подхватили. Остин, явно плохо понимающий, что вообще происходит, весело вскинул свою ложку к потолку и воскликнул со всеми. Меня не перестает грызть дичайшее сомнение. Всё это звучит наигранно, глупо и наивно. Ну не могут же истинно верующие так себя вести в двадцать первом веке... Хотя, что я имею? Пусть ведут себя, как их душе угодно, но если они виновны в смерти моего брата и нашем заточении, то я просто вызову копов и не дрогну. Уж слишком меня всё это смущает, чтобы думать о сострадании. Когда ликование сменяется стуком посуды, трёпом и чавканьем, позволяю себе, наконец, отвести взгляд от причудливой старушки. Не примечательно ни одно лицо здесь — все такие скучные, однообразно одеты и скромны при разговоре. Да и с аппетитом у всех всё примерно одинаково. Единственные, кто мне показались хотя бы чуточку интересными — два парня за соседним столом. Близнецы с огненно-рыжими шевелюрами. Оба ведут себя немного зашуганно и послушно. Один демонстрирует откровенную незаинтересованность в происходящем, а другой с явным любопытством разглядывает очередную картину в самом конце зала. Почему-то я только сейчас обратила на неё внимание. Очень темная, небрежно написанная картина буквально на соплях приклеена к стене, перекрывая одно из окон. К слову, я заметила, что на всех окнах стоят решетки. Очевидно, местный народ отсюда не выпускают — только впускают. Непонятно, как Рэйчел выпустили наружу, учитывая эти их странные порядки. Снова смотрю на картину — сердце в пятки уходит. Черт, как я раньше не поняла! Мужчина в маске и на лошади. Ботинки со шпорами кровожадно впиваются в бока лошади, а в руке, бережно обернутой в кожаную перчатку, покоится средних размеров мешок, откуда стекает что-то жидкое и тёмное. Кровь. Это мешок с отрубленной головой. Господи, это...это... — Каратель, — безразлично чавкнул кто-то сбоку. — Недавно эту картину привезли. Боюсь повернуться. Разумеется, вряд ли я увижу что-то пострашнее безобидного религиозного фанатика, но, чёрт возьми... Мне безумно страшно сейчас. Эта картина висела над трупом Данте всё это время, а теперь она в лапах этих еретиков! Это значит, что они были в доме. Хотя, учитывая, что ?Каратель? — это их клеймо и, по одной из теорий, прозвище их предводителя, то они сами и изобрели всё это. Может, это они там как-то качественно помолились своему Господу, чтобы он засунул нас во временную петлю? Занятно. — Ешь, милая, — у этой женщины явно талант ласкать человека голосом. — Ем, маминька, — подхватываю я, стараясь не нарушать её покоя. Даже не взглянув на содержимое тарелки и дав мальчику знак, чтобы он тоже не касался еды, я снова посмотрела на тех близнецов. Почему-то их лица мне так смутно знакомы... Будто мы с ними уже встречались. Эти рыжие волосы, веснушки, игривые глазки — ну точно, видела. Но где я могла видеть двоих членов культа? Хотя, это на то и тайное общество, что ты можешь встретить его членов где угодно. Правда, до этого момента я отказывалась признавать этот факт. Один из них смотрит на меня. Мы какое-то время будто общаемся взглядами, пока какой-то рычажок не скрипит, сообщая, что мое любопытство официально сыто. Рыжий тут же показушно встает из-за стола, подхватывая своего брата и удаляясь из комнаты. Я, естественно, слежу за ним в оба, и замечаю, как он ненавязчиво указывает мне направление глазами. Может, мне показалось, но он тоже меня узнал. Первый был слишком увлечен едой, потому и не заметил этих гляделок, как и Остин, которого мне, увы, пришлось схватить за тонкое детское запястье и потащить вслед за близнецами. — Куда это вы? — удивленно моргает бабушка. — На секундочку, мальчику надо в уборную. Бабушка сначала хотела вставить что-то. Кажется, пыталась указать дорогу до туалета, но мы слишком быстро ретировались из столовой. Мы почти сразу увидели лестницу. Преодолев все ступеньки и изрядно выдохшись, малыш Скай навалился на перила и смешно пропыхтел что-то неразборчивое. За одной из дверей послышался легкий щелчок — дверь захлопнулась. Теперь мы вполне можем постучаться туда, чтобы поинтересоваться у симпатичного рыжего близнеца, что же его так заинтересовало в моей персоне. — Постучи, — прошептала я. Мальчик тут же занес маленький кулачок, чтобы постучать, но дверь открылась сама собой, демонстрируя улыбчивого юношу. Он доброжелательно впустил нас в комнату. — Агата. — Откуда вы?.. Я не успела ничего сказать, ведь он резко набросился на мои губы, бестактно игнорируя присутствие своего брата и маленького ребенка в комнате. Разумеется, он проявил огромную бестактность и по отношению ко мне, но эти губы даже погорячее Алекса будут. — М-м-м! — нехотя отрываюсь от него, но выдавливаю из себя всё возможное недовольство. — Кто вы такой?! — Ах, да. Ты же не помнишь. — Что не помню? — Утро. Самое первое утро. — Что... Что? — Прошу, напряги свои весьма развитые мозги. Знаю, таблетки действуют безотказно, но ты сможешь... — Что ты несешь?! — Чёрт. Ты слишком мало знаешь. — Ты издеваешься? — 100 с лишним страниц информации тоже издеваются.— Отчасти. Слушай внимательно. Цикл — это глупости. Тебя, как и остальных, пичкали соответствующей дрянью. До этого так же пичкали меня и Кристофера. Сечешь?— Мне больше интересно, почему ты так набросился на меня. — За то время, пока тебя пичкали таблетками от памяти, многое произошло... Между нами. — Чего?.. — Слушай. Внимательно, — отчеканил он, — мы с братом приехали вечером 19 апреля. Данте ещё был жив. Ты нас не помнишь, потому что была уже пьяной в стельку. Но я надеялся, что хотя бы немного... Меня резко осенило. — Эдвард! Эдвард Кадоган. — Эдвард, — кивнул рыжий, усмехаясь. — Вам давали таблетки. Специальные. Такие, чтобы блокировать провода между кратковременной и долговременной памятью. От этого новые воспоминания просто не попадали в хранилище, постепенно теряясь. Понимаешь? — Нет, — хором ответили мы с мальчиком. — Плевать. Фишка в том, что ты не была в ?цикле?, пока мы с Кристофером оттуда не вылезли. — Как?— Сдались Карателю. — Так... вы... — Мы были с вами на вечеринке. Мы были на твоем месте — потерянные, испуганные, удивленные. Все вокруг проживали 20 апреля десятки раз, пока мы с братом бесконечно ломали голову, в каком месте же эту петлю нужно разорвать. Потом, когда прошло время, и мы уже окончательно сдались, — то был уже, кажется, конец июля, — к нам пришла Ева, любезно предложив вступить в культ ведьм, которые не менее любезно предоставят нам укрытие от этого цикла. В самом деле, мы готовы уже были душу продать. Только сейчас меня начало смущать то, как смиренно молчал второй брат. Кристофер, кажется. Просто кивал каждому слову брата, будто и вовсе не слушал. Его поведение меня пугало даже больше, чем беглая речь Эдварда. Голова пухнет, боже. — Неважно. Мы вылезли из цикла, и они приступили к пыткам тебя. Может, ещё кого-то. — Александра. — Фу... Тебе достался этот шведский засранец? Сочувствую. Неважно, — снова начинает тараторить, а я успеваю только открывать и закрывать рот. — Дальше они просто начали давать таблетки всем, кроме вас. Вам, правда, давали другие таблетки. От них летит внимание и сосредоточенность. Иногда даже глюки бывают. — Затмение... — У меня были сущие единороги, солнце, — хлопает меня по плечу, в очередной раз нарушая мое личное пространство. — Хотели и вас до этого довести. — Подожди. Так цикл — это эффект от таблеток? — Да. Очень хорошо подобранных таблеток, милая, — его улыбка начинает пугать. — Тебе повезло, что отделалась сломанными рёбрами. — Хватит... — мне уже становится страшно. Хочется просто заткнуть его и сбежать. — Что, страшно? А ведь я тебе помогаю. Да, понимаю, это стресс, но... — Так в довесок ты ещё и поцеловал меня. — Я несколько раз успел сделать тебе предложение, пока мы были заперты в цикле, — рассмеялся он. — И ты даже соглашалась. Вот такой вот брак за сутки. — Ничего не понимаю. — Знаю. Что, мать вашу?!То есть в домике нам ежедневно подсовывали какие-то таблетки?! Остальным они напрочь стирали память о прошлом дне, какая-то научная херабора... А нам с Нильсеном просто давали какую-то мутную наркоту. Видимо, это какой-то странный социальный эксперимент — запереть пару человек в домике, двоим оставлять память, тем самым запирая во временной петле, а потом заставляя сдаться?..— Не вижу в этом здравого смысла. — Я тоже. Мать говорит, что это для того, чтобы мы ?поверили в господа?. На самом деле, в этом есть смысл. Кристофер поверил и искренне примкнул к ним. — Боже... — Типун тебе на язык! И ты туда же! — Чёрт. — Харрис, как всегда, сама не замечаешь, как каламбуришь. Знала бы ты, как я по тебе скучал.— Я заметила, — с упреком процедила я, поджимая губы, на которые пару минут назад была совершена атака. — Прости, я правда так соскучился, что не мог держать себя в руках... И то, как ты смотрела... Я подумал, что ты всё вспомнила, что... — Глупости. Сейчас Алекс и Рэйчел схватили епископа и допрашивают, а мы с тобой сделаем куда более полезное дело. Наркотики же здесь хранятся?— Да. — Где? — Кристофер знает, — пожал плечами Эдвард, указывая на напряженно потирающего виски брата. — К слову, — снова не могу сдержать любопытства, — почему ты при нём всё рассказываешь? Он же с ними. — Он дал обет молчания и ничего не расскажет. — Дичь, — невольно вырвалось. — Ди-и-ичь, — повторил Остин, болтая ногами и упираясь ладошками в неудобную кушетку. — Тихо! Кристофер, ты сможешь показать нам, где епископ хранит таблетки? Тихий брат кротко кивает, после встает и медленно идет в сторону выхода, намекая, чтобы мы шли за ним. — Я просто посмотрю, и мы уйдем отсюда. — Отсюда сбежишь, как же-с, — снова смеется Кадоган. ***— Обидно, — дует губки Нильсен. — Я ведь даже не успел опробовать на нём секс-игрушки... — Цыц! — блондинка строго пихает его локтем. — Ребята! — даже словами не выразить, как я рада наконец-то выползти из этой богоугодной дыры и снова увидеть ребят. Будто гора с плеч, ей богу. — Я привела наших... ну... Друзей?.. — Типа того, куколка, — Эдвард хлопает меня по плечу, но этого достаточно, чтобы Александр вспыхнул. — Что за одноклеточных ты успела подцепить по дороге, Харрис? — Воу-воу, — усмехаюсь и подхожу к шатену, мягко проведя пальцем вдоль его предплечья. Целую его в щечку, громко прошептав: — Малыш ревнует. — Ничуть. Меня смущает то, что ты привела к нам... — Близнецы Кадоган! Чёрт, как я раньше не вспомнила... — Рэйч стыдливо морщится, усиленно вспоминая что-то. — Без разницы. Идем, покажу нашего ?Карателя?, — Нильсен в приглашающем жесте разводит руки, указывая на вход в домик у озера. Да, мне снова пришлось спускаться в этот отвратительный подвал, ведь ребята не придумали ничего лучше, чем пытать беднягу в подвале. Нильсен полез первым, и почему-то, стоило ему ступить на старую плитку, как... — Блять. — Что? — Его нет. — Как нет? — Ребята, копы приехали! — обрадовался Остин, всё это время стоявший под ивой. — Кажется, они уже заезжали в церковь! Мы со всей скорости выкарабкиваемся из нашей норки, высовывая любопытные носики наружу и вдыхая знакомый запах леса, смешанного с бензином полицейских машин. Сирена оглушает, но интерес любую пакость победит. — Мисс Харрис, — почтенно кивает один из копов. Он почти сразу подбежал к домику, стоило нам только выйти, так что мы моментально привлекли внимание. — Да? — Зачем вы зря вызвали подкрепление? Мы всё понимаем и пошли вам навстречу, но... — В каком смысле ?зря?? Там же целый огромный культ в церкви! — Здание церкви пусто. — Чего?!